Ивангое, или Возвращение из Крестовых походов.
Часть первая.
Глава X

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Ивангое, или Возвращение из Крестовых походов. Часть первая. Глава X (старая орфография)

Глава X.

Рыцарь лишенный наследства едва вошел в шатер, как пажи и оруженосцы явились пред мини для прислуги, представили ему платье, и принесли кушанье и напитки. Любопытство умножало их усердие; каждому хотелось узнать, кто был Рыцарь, после таких побед, скрывающий имя и лице свое; но желание их не исполнилось, победитель поблагодарил их и отпустил, сказав, что, исключая своего оруженосца, он не имеет ни в ком надобности. Этот оруженосец похож был пред ним кушанье и вино, в которых усталость заставляла уже его господина чувствовать надобность.

По окончании Рыцарем ужина, оруженосец доложил ему, что пятеро конных воинов желают с ним говорить. Рыцарь одет был в длинное платье с капюшоном, удобным закрыть лице не хуже забрала шлема, употребляемое тогда знатными людьми; впрочем самая темнота ночи делала всякую предосторожность ненужною, и он явился у входа в шатер, где ожидали его оруженосцы пяти побежденных им Рыцарей, с их конями и вооружением.

Первый из них сказал: "На основании законов Рыцарства, я Бодуин Ойлей, оруженосец могущественного Рыцаря Бриана Буа-Гильберта, представляю вам, называющемуся лишенным наследства законами Рыцарства."

Прочие оруженосцы повторили то же, один после другого, от имени своих Рыцарей, и все ожидали решения.

Рыцарь лишенный наследства отвечал последним четырем оруженосцам: "Я всем вам скажу одно и то же: поклонитесь от меня своим почтенным Рыцарям и скажите им, что я почел бы для себя непростительным лишить столь храбрых Рыцарей их коней и вооружения, и желал бы тем и окончить мой ответ; но будучи не по одному названию, а в самом деле Рыцарем лишенным наследства, нахожусь в необходимости просить их о выкупе своих коней и вооружения, потому что самые бывшия на мне латы не могу назвать моею собственностию."

"Мы имеем приказание, - отвечал оруженосец Регинальда Фрондбефа - представить вам за каждого коня с вооружением по сту цехинов выкупа."

"Этого достаточно. - отвечал Рыцарь - Обстоятельства мои обязывают меня взят половину этой суммы; из остальной же, Гг. оруженосцы, прошу вас взять половину себе, другую же разделить между Герольдами и певцами."

Оруженосцы поблагодарили его за необыкновенную его щедрость. После сего Рыцарь сказал оруженосцу Брианову: "Вы же скажите вашему Рыцарю, что я не беру от него ни коня, ни вооружения, ни выкупа; что сражение между нами еще не окончилось и не может окончиться иначе, как битвою копьями и мечами, на конях и спешившись; что он сам вызвал меня на смертельный поединок, о котором я не забуду; что я не ровняю его с четырьмя его товарищами, с которыми готов на всякую взаимную вежливость; и что, наконец, почитаю его смертельным своим врагом.

"Мой Рыцарь, - сказал Бодуин - умеет платить презрением за презрение, ударами за удары, вежливостию за вежливость; и ежели вы не примите от меня выкупа, то я оставлю коня и вооружение здесь, знав, что Бриан Буа-Гильберт не захочет, ни сесть на первого, ни надеть последняго."

"Вы заслуживаете похвалу, г. оруженосец; - сказал Рыцарь - вы говорите с неустрашимостию, которая прилична защищающему отсутствующого; но, совсем тем, не оставляй* те здесь ни коня, ни вооружения, а возвратите их вашему Рыцарю; если же он их не примет обратно, то возмите их себе; я имею право вам их подарить, когда они останутся моими."

"Видишь, Гурт, - сказал Рыцарь - я не помрачил славы Английских Рыцарей." "А я - отвечал Гурт - не славно ли представлял Норманского оруженосца?" "Хорошо, но только я все боялся, чтоб тебя не узнали по твоей неловкости." "Ба! да кто меня мог узнать, кроме одного Вамбы, об котором я еще не могу решишь: дурак ли он, или илут? Совсем тем, я чуть не захохотал, когда старый барин проезжал мимо меня; он в это время был совершенно уверен, что Гурт пасет его стадо в лесах и болотах Ротервудских. Ежели бы он когда-нибудь узнал о моем переодеванъе?"

"Ты помнишь, Гурт, что я тебе обещал?"

"Впрочем я об этом не забочусь; для друзей у меня кожа толста. "

"Поверь мне, что я тебя награжу за опасность, которой ты подвергается из преданности ко мне; между тем, вот тебе десять золотых монет."

"Много благодарю, - отвечал Гурт, опустив в карман деньги - вот я теперь бога те е всякого пастуха."

"Возми этот меток золота и копя, - продолжал Рыцарь - и ступай в Ашби; узнай там, где живет Исаак Иоркский, отдай ему коня и скажи, чтоб взял, что ему надобно, за вооружение."

Нет, я эта то ни за что не сделаю."

"Как, Гурт! ты не хочешь исполнить моего приказания?"

"Я готов его исполнить, когда это будет справедливо, умно и по-Христиански; но ваше теперешнее приказание совсем не таково: позволит жиду самому рыться в деньгах несправедливо, потому что это значило бы дозволить ему взять денег более, нежели должно; а допускать, чтоб он брал даром деньги у правоверного, было бы не благоразумно и не по-Христиански "

"Знай однако, что я хочу, чтоб он был доволен."

"Положитесь на меня." Отвечал Гурт, взяв мешок под епанчу и выходя из шатра. Вышед же из оного прибавил: "Посмотрю я, как он у меня не возмет половины того, что запросит." Сказав это, он немедленно взял коня и отправился в Ашби; Рыцарь же занялся тягостными и неприятными размышлениями, о которых еще не время рассказывать."

Теперь следует перенестись в Ашби, или, лучше, в находившийся близ оного загородный дом, принадлежавший богатому жиду, занимаемый в то время Исааком с Ревеккою и их свитою.

В небольшой комнате, но убранной богато в восточном вкусе, сидела Реввека на диване, украшенном вышитыми золотом подушками, и следовала глазами за всеми движениями своего отца, смотря на него с детскою нежностию в то время, когда он ходил большими шагами по комнате с унылым и отчаянным видом, то складывая руки на груди, то воздевая их к небу.

"Блаженный Иаков! - воскликнул он - О вы! дванадесять Патриархов, прародители нашего народа! сколь ужасное несчастие постигло человека, сохранявшого всегда в точности закон Моисеев. Лишиться вдруг пятидесяти цехинов!"

"Но мне, казалось, батюшка! что вы с удовольствием отдавали эти деньги Принцу."

"С удовольствием! да постигнут его все бедствия Египетския! с удовольствием! Да, также с удовольствием, как в Лионском заливе я бросал в море мои товары для облегчения тонувшого корабля, когда мои драгоценные шелковые ткани покрывали морския волны, мои превосходные ароматы смешивались с пеною, мои золотые и серебреные парчи украшали подводные пещеры."

"Тогда дело шло о спасении вашей жизни, батюшка, и после того времени Бог Израилев благословил ваши труды."

"Так, но ежели станут отнимать у меня деньги, как сегодня, и, грабя меня, заставлять еще показывать удовольствие? Дочь моя! мы принадлежим к скитающемуся поколению; унижение нате служит другим забавою; мы принуждены терпеть и смиряться, когда бы должны думать об отмщении за свои обиды и разорение."

"За то и мы, - сказала Ревекка - имеем, в свою очередь, некоторые выгоды: утеснители наши находятся некоторым образом в зависимости у презираемых и преследуемых ими, разсеянных детей Израиля; без нашего богатства, они не могли бы ни вести войны, ни торжествовать побед; деньги наши возвращаются к нам от них с большим приращением, и мы уподобляемся лугу, который, чем более его подчут, тем более зеленеет; даже сегодняшний турнир не мог бы последовать без вспоможения этих презираемых Иудеев."

"Дочь моя, ты тронула новую чувствительную струну: этот красивый конь, это богатое вооружение, которые мне принадлежат пополам с Киргэфом Ярамом Лейчестерским, составляют мою надежду на получение семидневного дохода; кто знает, не постигнет ли их одинакая участь с брошенными мною в море товарами? Потеря за потерею, разорение за разорением! Однако, может быть, этого и не случится, молодой человек очень благороден."

"Без сомнения не случится, - сказала Ревекка - и вы не будете сожалеть, что оказали благодарность за сделанную им вам услугу."

"Думаю, что не буду сожалеть, но...."

всем, любящим играть роль утешителей и наставников, следовать в подобных случаях её примеру.

При наступлении вечера вошел слуга, также жид, и поставил на стол две серебреные лампы, в которых горело душистое масло; в то же время двое слуг внесли стол черного дерева, украшенный серебром и покрытый роскошными яствами и дорогими винами. Богатые Иудеяне во внутренности своих домов не чуждались роскоши.

Один из слуг сказал Исааку, что какой-то Христианин желает с ним говорить. Время человека, занимающагося торговлею, обыкновенно принадлежит всем: Исаак поставил обратно на стол кубок с Греческим вином, не отведывая его, приказал дочери закрыться покрывалом и велел впустить Христианина.

Едва успела Ревекка скрыть свое прелестное лице под покрывалом из серебреного Флера, закрывшим её с головы до ног, как дверь отворилась и вошел Гурт, завернутый в широкую Норманскую епанчу; наружность его могла подать некоторое подозрение, потому что вошед, он не только не снял шапки, а еще более нахлучил ее на глаза.

"Ты ли Исаак Иоркский?" Спросил он Иудеянина по-Саксонски.

"Да; а ты кто такой?"

"Тебе нет нужды до моего имени." "Мне нужно его знать, также как и тебе мое; без этого мы не можем приступить ни к какому делу."

"Я не затем пришел, чтоб вступать с тобою в дела, а принес тебе долг; по этому и надобно мне знать, кому отдаю деньги; а тебе никакой нет нужды осведомляться, кто их принес."

"Ты принес мне долг; это переменяет вид дела. От кого же?"

"От Рыцаря , победителя-на сегодняшнем турнире; я принес деньги за вооружение, полученное им от Киргафа Ярама Лейчестерского, и привел обратно коня в таком же здоровом положении, в каком он был взят от Киргафа. Коня я поставил в твою конюшню, а о деньгах спрашиваю тебя: сколько тебе следует получить?"

"Я говорил, что это достойный молодой человек." Воскликнул жид с восторгом. "Кубок вина не испортит тебя, - прибавил он, подавая пастуху серебреный драгоценной работы кубок, наполненный вином, какого он от роду не пивал - сколько же ты принес денег?"

"Мати Божия! - сказал Гурт, выпив - какое вкусное питье изволят пить эти нечестивые жиды, в то время, как наш брат Христианин, пьет густое пиво с дрождями. Сколько я принес денег? Немного, но пришел не с пустыми руками. Послушай, Исаак, хотя ты и жид, но не уже ли у тебя нисколько нет совести?"

"Твой Рыцарь - сказал Исаак - сегодня много приобрел: он завоевал пять прекрасных коней и пять вооружений; ежели он мне все это пришлет, то мы будем квит."

"У него уж их нет." Отвечал Гурт.

"Это худо, очень худо; он поступил как неразсудительный молодой Человек; никто из Христиан, здесь не в состоянии купить всего этого, и ни один Иудеянин не мог дать ему и половины того, чтобы я заплатил; но оставим это. В мешке, кажется, будет цехинов сто? - сказал он, раскрыв Гуртову епанчу - Он, кажется, тяжел?"

"На дне положено железо для стрел." Отвечал безъзапинки Гурт.

"Хорошо, - сказал Исаак - возьму восемдесят цехинов за вооружение, и мне не будет прибыли ни одной золотой монеты. Есть ли у тебя столько?"

"Ровно столько, но после этого у моего Рыцаря не останется ни шелеха."

"Выпей, еще кубок этого доброго вина: восемдесят цехинов мало, я сказал неподумавши и ничего не могу уступить; да еще каков конь? Не возможно, чтоб с ним чего-нибудь не случилось в такой скачке, в такой битве, где люди и кони устремлялись, одни на других, как дикие быки Башамские."

"Я тебе говорю, что конь твой цел и здоров, ты можешь сам посмотреть его в конюшне, и семдесят цехинов слишком довольно; если же ты не согласишься их взять, то я понесу назад мешок к моему Рыцарю." Гурт сказав это, позвенел деньгами.

"Полно, полно, заплати все восемдесят, я не могу ничего уступить, и ты увидишь, что я умею быть благодарным."

Гурт вспомнил, что Рыцарь хотел, чтоб жид был доволен и, более не упорствуя, отсчитал ему восемдесят цехинов, и взял от него, в получении полной уплаты за вооружение, росписку. Исаак, в радости, еще раз пересчитал деньги дрожащею рукою, положил семдесят цехинов в карман и начал медленно досчитывать остальные десять: размышлял, принимаясь за каждую монету и, казалось, ощущал борение скупости с каким-то другим чувством. "Семдесят один, - говорил он считая - семдесят два... твой Рыцарь благороднейший человек.... семдесят три... прекрасный молодой человек... семдесят четыре... кажется, этот цехин немного пообтерт, да нужды нет... семдесят пять... а этот что-то легок.... семдесят шесть... ежели твоему Рыцарю занадобятся деньги, пусть сыщет Исаака Иоркского.... семдесят семь... то есть, принадлежащем обеспечении, семдесят восемь... ты славной малой.... семдесят девять.... и заслуживаешь награду."

но, к несчастию Гурта, монета была совершенно новая; жид разсматривал ее со всех сторон и не нашел в ней никакого недостатка, положил ее на весы и, увидев, что она целым граном превышает надлежащую тяжесть, не мог решиться с нею разстаться. "Восемдесят - сказал он наконец, опустив ее к прежним - счет верен, и я не сомневаюсь, чтоб твой Рыцарь тебя щедро не наградил: в мешке еще остались деньги."

Гурт сделал гримасу, что всегда с ним случалось, когда хотел усмехнуться.

"Почти столько же, сколько ты сосчитал с таким вниманием. - отвечал Гурт, спрятав росписку; - Жид, я не умею читать, но ежели росписка не в должном виде, то ты прощайся с бородою." Сказав это, он наполнил вином третий кубок, не дожидаясь приглашения, и выпив его разом, отправился, не сказав более ни слова.

"Ревекка, - сказал Исаак - этот Измаилыпянин, кажется, несколько груб; но, нужды нет, Рыцарь его благородный человек, и я очень рад, что он завоевал на турнире несколько золотых денег, благодаря его копью, латам и силе его руки."

Удивляясь, что Ревекка ему не отвечает, он оборотился, но ее не было уже в комнате. Между тем Гурт сошел с лестницы и, вошед в темные сени, искал двери; в это время явилась перед ним женщина в белом платье, с небольшою серебреною лампою в руках, и сделала ему знак, чтоб он следовал за нею в комнату, из которой вышла. Гурт не чувствовал большой охоты ей повиноваться; смелость его была безпредельна в тех случаях, в которых знал, в чем заключалась угрожавшая ему опасность, но и не было его трусливее против духов и привидений; женщина в белом платье, особенно в доме жида, которых, по общему предразсудку, почитали занимающимися кабалистикою и чернокнижием, его устрашала; но, совсем тем, поколебавшись несколько, он осмелился и вошел за нею в комнату, в которой увидел Ревекку.

"Друг мой, - сказала Ревекка - отец мой хотел только с тобою пошутить; он сам должен твоему Рыцарю в десятеро более того, чего стоит вооружение. Сколько ты ему заплатил?"

"Восемдесят цехинов." Отвечал Гурш, удивляясь вопросу.

"Вот, в этом кошельке сто цехинов, возьми их - сказала Ревекка - и отдай своему Рыцарю его деньги, а остальные возьми себе; не благодари меня, а не мешкая ступай и остерегайся, шедши городом, чтоб тебя не ограбили, или даже не убили бы. Рувим, - вскричала она - посвети ему и запри после хорошенько ворота."

Рувим, чернобровый и черноволосый Израильтянин, повиновался: взял светильник, выпроводил Гурта и запер за ним ворота железным запором, который годился бы для самой тюрьмы.

"Ей Богу! - сказал Гурт - эта девица не жидовка. Десять цехинов от моего барина и двадцать от нее: счастливый день. Еще один такой же, и ты, Гурт, будешь в состоянии выкупиться из рабства и делать что хочешь. Тогда, прощай мое стадо, я брошу посох, возьму мечь и щит, и буду следовать за моим господином, не скрывая ни имени, ни лица своего."