Ивангое, или Возвращение из Крестовых походов.
Часть вторая.
Глава V

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Ивангое, или Возвращение из Крестовых походов. Часть вторая. Глава V (старая орфография)

Глава V.

Читатель не мог запамятовать, что во второй день турнира победа решена была подвигом неизвестного Рыцаря, которого зрители называли безпечным; что этот рыцарь немедленно по одержании победы оставил поприще; и что его не могли отыскать для возложения на него венца, как на победителя.

В то время, когда герольды громкими восклицаниями призывали его, называя Черным Рыцарем, он уже был далеко, и избегая проезжих дорог, направлял путь свой прямо чрез лес, в северную сторону. При наступлении ночи, он остановился в уединенном постоялом доме, находившемся в лесу, где видел певца, расказавшого ему, что награда за победу, по случаю его отсутствия, была присуждена Рыцарю лишенному наследства.

На другой день, с разсветом, он отправился далее. Желание, сколь возможно, скорее приближаться к цели своего путешествия, заставляло его в предшествовавший день сберегать своего коня, для того, чтоб в последующий уехать далее; но дорога лесом была столь дурна, что в продолжении всего дня он едва успел доехать до границы Иоркского графства. Приближение ночи поставляло его в необходимость позаботиться об ужине, о корме для коня и о ночлеге" Место, в котором он находился, не давало никакой надежды на отыскание оных и казалось, что его ожидала обыкновенная участь странствующих рыцарей, которые, в подобных случаях, пускают своего коня щипать траву, а сами садятся, прислонясь спиною к дереву, и думают о своей красавице; но черный Рыцарь, по тому ли, что у него не было Дульцинеи, или что он что любви был таким же безпечным Рыцарем, каким казался на турнире, не способен был размышлениями о прелестях и жестокостях красавицы заменить для себя постелю и ужин. Он окинул глазами вокруг себя, и досадовал, не видя ничего, изключая леса, в котором хотя и много было тропинок, но оне, казалось, все были протоптаны зверями или охотниками, их преследующими.

Солнце, служившее путеводителем Рыцарю, зашло в левой стороне за горы графства Дерби, и он чем более продолжал ехать, тем менее знал, куда едет. Между множеством тропинок, ему хотелось найти такую, которая была более прочих утоптана, в надежде, что она доведет его до хижины какого-нибудь дровосека; но все тропинки казались похожими одна на другую, и он, не зная, которую избрать, решился отдать это на произвол своего коня, знав из опыта, что врожденное чувство коня бывает нередко вернее лучшого расчета всадника.

Добрый конь его, при всей усталости от продолжительного пути и от тяжести своего всадника, высокого и сильного человека, притом покрытого тяжелою бронею, почувствовав опущенные повода и увидев, что дана ему свобода, немедленно ободрился, поднял голову и побежал рысью. Тропинка, по которой он поворотил, была совсем не в ту сторону, в которую ехал Рыцарь; она становилась мало по малу шире, и Рыцарь скоро услышал звон небольшого колокола, известивший его, что он находится недалеко от какой-нибудь церкви, или пустыни. Наконец он выехал на лужайку, на которой, с одной стороны возвышалась перпендикулярно скала, покрытая плющом и изредка буковыми и дубовыми деревьями, растущими из разселин. К подошве этой скалы пристроена была хижина, сделанная из бревен, смазанных глиною, перемешанною с мохом. Ель с обрубленными сучьями и привязанною поперег толстою палкою, представляла худо сделанное изображение креста. В некотором разстоянии от оного, источник чистой воды вытекал из скалы и падал на камень, обделанный грубо в виде водоема. Вода, выходящая из оного, текла далее по собственному направлению, и образовала ручей, который, извиваясь по лужайке, наконец утекал в лес. Близь этого источника находились развалины церкви. Длина оной была не более шестнадцати, а ширина двенадцати футов; крышка состояла из четырех сводов, основанных на столбах, из которых два уже обрушились; дверь украшалась выпуклостями, подобными видимым еще и нынче на старинных. Саксонских церквах, и над оною висел небольшой колокол, коего звон слышал Черный Рыцарь подъезжая.

Он, увидев пустыню, надеялся, что отшельник, живущий в ней, не откажет ему в ночлеге, потому что доставление убежища заблудшимся, или застиженным темнотою ночи, отшельники вменяли себе в обязанность. В этой уверенности, он соскочил проворно с своего коня и, даже не успев разсмотреть всех, окружающих его предметов, с такою подробностию, как мы их описали, ударил копьем в дверь, полагая, что она отворится. Но дверь не отворялась, и не иначе, как ударив еще несколько раз, он услышал из внутренности хижины неприятный отзыв.

"Ступай своею дорогою, кто бы ты ни был, и не безпокой служителя Божиего, во время вечерняго его моления." "Почтенный отец! - отвечал рыцарь - я бедный путешественник, заблудшийся в здешнем лесу. Ты сделаешь доброе дело, дав мне убежище на ночь."

"Любезный брат, я сам живу милостынею; мне не чем тебя накормить и не начем успокоить. Ступай своего дорогою, с Божиим благословением." "Да как я найду дорогу в этом лесу, в такую темную ночь? Прошу тебя, почтенный отец, покрайней мере, выдь и укажи, куда мне ехать?" "Дорогу найти не трудно: она начинается от самой моей хижины, и идет подле оврага, через болото, которым в нынешнюю засуху проехать можно; только остерегайся, чтобы не упасть в овраг; берега очень круты и высоки. Потом тебе надобно будет переправиться через... "

"Болото, овраг, крутые и высокие берега, переправа. - сказал Рыцарь - Нет, г. отшельник, ты не заставишь меня пуститься по такой дороге в темную ночь. Отвори мне дверь, или я ее вышибу."

"Любезный путешественник, не принуждай меня прибегнуть к оружию, которое я имею для своей защиты: ты не много выиграешь."

В это время Рыцарь услышал, что внутри хижины залаяли собаки, которых, вероятно, пустынник кликнул себе на помощь. Сопротивление пустынника его разсердило, и он толкнул в дверь ногою с такою силою, что самые столбы, на которых она была утверждена, зашаталась.

"Тише, тише, любезный путешественник, - сказал отшельник - я тебе сейчас отворю; но смотри, чтобы после не разскаяваться."

С этими словами дверь отворилась, и отшельник, сильный и видный мущина, одетый в рясу с нахлущенным капюшоном и подпоясанный веревкою из тростника, явился пред Рыцарем, держав в одной руке светильник, в другой толстую суковатую дубину; две большие собаки стояли подле него и, казалось, ожидали только его знака, чтоб броситься на пришельца. Отшельник, увидев Рыцаря, вооруженного с ног до головы, тотчас переменил расположение и, отогнав собак, принял тон холодной вежливости, пригласил его в хижину и старался извинить себя тем, что он никогда не отворяет дверей по захождении солнца, опасаясь разбойников, наполняющих лес и нещадящих самых отшельников.

"Бедность вашей пустыни, отец мой, - сказал Рыцарь, окинув глазами внутренность хижины и не видав в оной ничего, кроме постели из листьев, распятия грубо изваянного из дерева, ветхой книги, стола из неотесанного камня, двух скамей и нескольких скудных домашних утварей - Бедность вашей хижины, кажется, должна вас поставлять вне всякого страха в разсуждении разбойников, даже не говоря о паре ваших защитников, которые, кажется, годятся для всякого оленя, и против которых не многие и из людей могут устоять."

"Лесничий - сказал отшельник - дозволил мне их держать для защиты в моем уединении, до того времени, как уменьшится здесь опасность." Говоря таким образом, он воткнул светильник в железный раздвоенный прут утвержденный в стене, поправил в печурке огонь, прибавил в нее несколько дров, сел на скамью возле стола и сделал знак Рыцарю, чтоб и он садился.

Сначала они оба смотрели друг на друга с важностию и, может быть, каждый думал, что никогда не встречался с таким молодцем.

"Почтенный отшельник! - сказал Рыцарь - ежели бы я не опасался прервать ваши набожные размышления, то спросил бы вас о трех вещах: первое, куда мне поставить своего коня; потом, можете ли вы мне дать ужинать; наконец, где я должен буду лечь спать?"

"Мои правила - отвечал отшельник - обязывают меня не прерывать молчания без крайней надобности, и потому я вам буду отвечать, как могу, знаками." Тут, указав на два угла хижины, продолжал: "Вот место для вашего коня, а вот для самих вас." Потом, взяв с полки тарелку, на которой было несколько сухого гороха, и поставя ее на стол, прибавил: "а вот ваш ужин."

Рыцарь пожал плечами, встал, вышел из хижины; потом, возвратился и привел своего коня, привязал его к столбу, разседлал, разуздал и, сняв с себя епанчу, покрыл ею.

Заботливость Рыцаря о своем коне тронула отшельника; он осмотрел его, назвал благородным животным и, сказав, "Кажется, что лесничий, бывши у меня в последний раз, оставил здесь несколько овса и сена." вышел в другую дверь. Потом возвратился, неся и то и другое, и поместил все пред конем; наконец, вышедьъв другой раз, принес мешок листьев и разсыпал их на месте, назначаемом для ночлега Рыцарю, который поблагодарил его за заботливость. После этого, они оба возвратились на скамью к столу, на котором находилась тарелка с сухим горохом. Отшельник прочитал продолжительную молитву на Латинском языке, которую впрочем очень трудно было понять, потом подал пример своему гостю, положив в рот три, или четыре горошины.

цвета и волосы на голове, несколько светлее усов, падающие локонами.

Отшельник, как бы желая ему отплатить такою же доверенностию, открыл свой капюшон, и Рыцарь увидел, что лице его было полно и румяно, и не представляло никаких признаков трудов и пощения; что голова его покрыта была скуфьею, из-под которой видны были черные жесткие волосы; что густые черные брови, почти соединенные между собою, возвышались над глазами исполненными огня; и что вообще телесная крепость и здоровье показывали в нем человека, которому было не много более тридцати лет, и который питался кушаньями более сытными, нежели сухой горох. Рыцарь не оставил этого обстоятельства без замечания. Он, разжевав с полдюжины горошин, попросил у своего хозяина чего-нибудь их запить.

Отшельник взял кружку с водою, отпил сам не много, и поставил ее перед Рыцарем.

"Почтенный отец! - сказал Рыцарь - мне кажется, что этот сухой горох, которого вы столь мало едите, и эта вода, которой не более пьете, имеют чудесное свойство. Ваш вид показывает человека способного более бегать быстрее оленя, и единоборствовать с неприятелем, нежели проводить свое время в пустыне, занимаясь чтением молитв и пением псалмов."

"Вы судите, г. Рыцарь, как человек, живущий в мире. Бог благословляет мою скудную пищу."

"Почтенный отец дозволит ли мне узнать его имя?"

"С удовольствием. Меня в здешнем околодке зовут пустынником Копмангурстским, к чему, правда, прибавляют прозвание святого, но я его не принимаю, почитая себя того недостойным. А вы, храбрый Рыцарь, скажите ли также мне ваше имя?"

"С удовольствием, г. Копмангурстский пустынник. Меня в здешнем околодке зовут Черным Рыцарем, к чему, правда, прибавляют прозвание но я его не принимаю, почитая себя того недостойным."

Отшельник не мог не усмехнуться, услышав этот ответ.

"Г. Безпечный в последнее свое посещение, сверх сена и овса, оставил у меня какое-то кушанье, к которому я не прикасался, сохраняя обязанность моего сана. Погрузившись в свои размышлении, я не вспомнил прежде о нем."

"Я готов поручиться, что он точно оставил здесь это кушанье. - сказал Рыцарь. - Как скоро я увидел ваше лице, то и убедился, что в вашей пустыне находится что-нибудь более питательное, нежели сухой горох. Ваш лесничий редкий человек. Да и можно ли видеть, как ваши прекрасные зубы жуют сухой горох и как вы пьете простую воду, не озаботясь доставить вам лучшую пищу? Эта провизия, - прибавил он, указав на горох - годится только для моего коня. Итак посмотрим поскорее, в чем заключается щедрость доброго лесничого?"

Отшельник бросил проницательный взор на своего гостя; черты лица его изобразили сначала комическое недоумение; но благородный вид Рыцаря потребил его подозрение. Он пошел во внутренность хижины, отворил шкаф который был искусно скрыт, и вынув из него огромный пирог, поставил его на стол. Рыцарь немедленно разрезал пирог своим кинжалом и поспешил удостовериться в его достоинстве.

"Давно ли, почтенный отец, был у вас лесничий?" Спросил Рыцарь.

"Месяца с два назад" Отвечал отшельник.

"Поистинне, все в вашей пустыне чудесно; я готов бы уверять, что дичь, с которою испечен этот вкусный пирог, бегала на нынешней неделе в здешнем лесу."

Это замечание смешало отшельника, смотревшого с сожалением на сильный приступ Рыцаря к пирогу, и не решавшагося к оному прикоснуться, после удостоверений в своей поеной жизни.

"Послушайте, г. пустынник, - сказал Рыцарь - в Палестине наблюдается, чтоб предлагающий гостю кушанья, прежде сам их отведывал, в доказательство, что в них нет ничего вредного. Сохрани меня Бог подозревать вас в злом намерении; но я очень был бы рад, ежели бы вы согласовались с этим обыкновением."

"Чтоб сделать вам угодное, г. Рыцарь, и чтоб совершенно вас успокоишь, я отступлю в первый раз от своих правил воздержания." Пустынник, сказав это, приближился к пирогу.

После уничтожения таким образом препятствия, гость и хозяин принялись в запуски за пирог, и как Рыцарь ни был голоден, но пустынник его перещеголял.

"Г. пустынник, - сказал Рыцарь - я готов побиться об заклад, что добрый лесничий, оставивший этот вкусный пирог, оставил и то, чем прилично его запить; это обстоятельство конечно не достойно было оставаться в вашей памяти; но я уверен, что вы найдете, ежели поищите, и питье повкуснее воды."

Отшельник поглядел вновь проницательно на Рыцаря, усмехнулся и, встав, отворил опять шкаф, вынул из него большую кожаную бутылку, с двумя роговыми стаканами, оправленными в серебро, поставил на стол и, решившись уже более не притворяться, наполнил оба стакана, взял один из них, сказал: "за ваше здоровье, г. Безпечный." и выпил разом.

"За ваше, г. пустынник. - сказал Рыцарь, последуя ему - Да скажите мне: от чего человек, так сильный и здоровый, как вы, притом имеющий все нужные дарования для светской жизни, решился жить в подобном уединении? Мне кажется, что вам приличнее носить шлем, владеть копьем и товариществовать за вкусным столом, нежели вести отшельническую жизнь, питаться горохом, или получать подаяние от лесничого. Ежели бы я был на вашем месте, то забавлялся бы покрайней мере охотою и травил бы Королевских диких коз, которых в этом лесу очень много."

"Г. Безпечный, - сказал пустынник - подобные разговоры опасны, и я прошу вас их прекратишь. Я верен и Богу, и Королю. Дозволив себе охотиться в этом лесу, я мог бы подвергнуться не только заключению в тюрьму, но даже и виселице."

"Совсем тем, - сказал Черный не забавляетесь?"

"Любезный друг, г. Безпечный Рыцарь, вы видели в моей кельи все, что могло быть достойно вашего внимания, и даже более, нежели бы должно человеку, вошедшему почти насильно; послушайте же, пользуйтесь тем, что Бог послал, и не заботьтесь узнавать, откуда оно. Наполните свой стакан, пейте, еште, но не принуждайте меня новыми нескромными вопросами доказать вам, что вы не вошли бы ко мне, ежели бы я желал решительно вас не пустить."

"По чести, вы еще более возбуждаете мое любопытство; вы самый таинственный пустынник; и мне надобно с вами более познакомиться прежде, нежели мы разстанемся... Что жь касается до ваших угроз, почтенный отец, то знайте, что вы говорите с человеком, которого ремесло итти на встречу всяким опасностям."

"За ваше здоровье, г. Безпечный, я уважаю вашу неустрашимость, но не могу быть высокого мнения о вашей скромности; впрочем, ежели бы вы захотели сразиться со мною равным оружием, то думаю, что я наказал бы вас такою эпитимиею, после которой вы целый год не были бы грешны в любопытстве."

"Какое же ваше оружие, храбрый пустынник Копмангурстский."

"Всякое, какое вам угодно; нет ни одного, которым бы я не был готов с вами сразиться; но ежели вы предоставите мне выбор, то что, на пример, заключите об этих игрушках?" Сказав это, он отворил шкаф в другом углу хижины, и вынул из него два острые меча. Рыцарь, следовавший глазами за всеми его движениями, увидел, что в шкафе находилось сверх того несколько луков, стрел, копий, арфа и прочия вещи, совсем не нужные пустыннику.

"Любезный друг, - сказал Рыцарь - я вам не буду более делать нескромных вопросов; то, что я вижу в этом шкафе, отвечает на все. Но тут между прочим есть оружие, - прибавил он, взяв арфу - на котором я желал бы с вами преимущественно сразиться."

"Кажется, г. Рыцарь, что вы не так безпечны, как себя называете; но вы мой гость, и я не хочу испытавать вашу неустрашимость, без вашего на то желания. Ежели вы умеете сыграть какую песню, то всегда с удовольствием будете приняты в моей хижине и может быть всегда найдете в ней кусок пирога. Сядем, будем пить, играть и петь; вино делает и голос чище, и слух тоньше. Что касается до меня, мне надобно довольно выпить, чтоб сыграть что-нибудь."

Рыцарь пося едовал его совету, впрочем не без труда настроив арфу.

"Недостает одной струны, - сказал он - да и прочия в дурном состоянии."

"Я очень рад, что вы это заметили; все доказывает, что вы не новичок в веселой науке. Вино причиною такого состояния арфы, - прибавил он с важностию - вино и неумеренность; я говорил Алан Далю, северному певцу: не дотрогивайся до арфы после седьмого стакана. Он меня не послушался, и вот что из этого вышло. За ваше здоровье."

Между тем арфа была настроена и Рыцарь, попробовав ее, спросил у своего хозяина, что он хочешь, чтобы оне пропел.

"Балладу, Английскую балладу. - отвечал отшельник - Она лучше всех Французских романсов. Я откровенный Англичанин, г. Рыцарь; в моей пустыне должно петь только По-Английски. "Так я вам спою балладу, сочиненную певцом, виденным мною в Палестине."

Рыцарь не был совершенным музыкантом, но довольно знал музыку; он приятно пропел голосом, который от природы был не высок и не силен, и пение его могло бы понравишься слушателям и более просвещенным, нежели его хозяин; особенно потому, что он, сообщая тонам выразительность, вливал чувства в слова. Баллада его заключалась в следующем:

Во время пения Рыцаря, отшельник уподоблялся записному критику, находящемуся при первом представлении Оперы: голова его была несколько наклонена вперед, глаза почти закрыты, руки его были соединены, и пальцы касались один другого. Когда голос певца не мог возвышаться столько, сколько требовало согласие по мнению отшельника, тогда он помогал своим голосом, и, по окончании баллады, сказал, что она была очень хорошо пропета.

"Между тем, - прибавил он - я подозреваю храброго Рыцаря, моего соотечественника, героя вашей баллады, что он долго жил с Норманцами, потому что, кажется, принял их разнеженный тон. Уезжая рыцарствовать и оставляя свою любезную, не должен ли он был ожидать, что по возвращении найдет ее улыбающуюся его сопернику, более его искательному? а после этого, к чему выдумать петь под её окнами, когда она на пение его столь же мало обращала внимания, как на мяуканье кошки? Я пью за здоровье истинно влюбленных; кажется, вы не из числа их, г. Безпечный!"

Пустынник принялся за арфу, заиграл и пропел балладу в свою очередь. Они пели, смеялись, разговаривали два, или три часа, наконец услышали у дверей стук.

Что было причиною этого стука, мы не иначе можем объяснить, как обратившись прежде к прочим лицам нашего повествования; мы, подобно Ариосту, не берем на себя неотступно следовать за каждым из них, не разставаясь.