Ивангое, или Возвращение из Крестовых походов.
Часть вторая.
Глава VI

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Ивангое, или Возвращение из Крестовых походов. Часть вторая. Глава VI (старая орфография)

Глава VI.

Цедрик, увидев, что сын его упал без чувств на поприще, хотел в первом движении приказать своим людям взять его и подать ему всю возможную помощь; но удержался от того, не решаясь показать, что узнал изгнанного из дому и лишенного наследства своего сына. Наконец самолюбие уступило родительской любви; он подозвал Освальда и приказал ему, взяв несколько человек, отнести Вильфрида в свой шатер и доставить ему все нужное; но прежде, нежели Освальд успел сыскать людей, сойти на поприще и продраться сквозь толпу, Рыцарь уже был унесен. Освальд его не нашел, и не мог узнать, куда он девался, казалось что волшебная сила скрыла его.

Освальд, суеверный, подобно всем Саксонцам, может быть, так бы и заключил, ежели бы в тоже время не привлек его внимания Гурт, увиденный им в платье оруженосца, который, забыв о необходимой для самого себя предосторожности, искал своего господина и был в отчаянии, не находя его. Освальд почел должным взять Гурта и представить, как беглеца, Цедрику. Наконец узнав, что Рыцаря взяли хорошо одетые слуги, поместили в повозку одной дамы, бывшей в числе зрителей, и увезли с поприща, он отправился с этою вестию к Цедрику, и повел с собою Гурта.

До возвращения Освальда, Тан был в чрезвычайном безпокойстве на счет своего сына; природа брала свои права, не смотря на Стоическую его твердость, стремившуюся их заглушить; "о услышав, что другие обратили уже на него внимание, и полагая, что они доставят ему всю нужную помощь, он опять дозволил гордости и досаде взять поверхность над родительскою любовию. "Что мне до него нужды? - говорил он - Пусть те и заботятся о его излечении, за которых он подвергал себя опасности; он более способен отличаться в Норманских играх, нежели поддерживать честь и славу Саксонцев, своих предков, мечем и бердышем, древним оружием своего отечества."

"Ежели для поддержания чести своих предков - сказала Лэди Ровена - достаточно благоразумия в предприятии, непоколебимости в исполнении, необыкновенной храбрости, отличного смирения и покорности, то один голос его отца может....."

Пощадите меня, почтеннейшая Лэди Ровена сказал Цедрик - Это один предмет, о котором я прошу вас не говоришь со мною. Приготовтесь ехать на праздник к Принцу, мы приглашены им с такою вежливостию, какую гордые Норманцы редко оказывали Саксонцам со времени несчастного Гастингского сражения. Я туда поеду, даже и для того чтоб доказать этим надменным Норманцам, сколь мало действует на Саксонца положение сына, победившого храбрейших их Рыцарей."

"Я туда не поеду, - сказала решительно Лэди Ровена - и берегитесь, чтоб чувство, почитаемое вами твердостию, не было принято за жестокость сердца и за нечувствительность."

"В этом ваша воля, - сказал Цедрик - и мне Кажется, что ежели можно чье сердце называть жестоким и нечувствительным, то, может быть, не ваше ли, почтеннейшая Лэди Ровена? потому,, что вы жертвуете выгодами целого утесненного народа слепой и безполезной страсти. Я поеду на праздник к Иоанну Анжуйскому с почтенным Ательстаном."

Они, как мы уже видели, действительно были на этом празднике, после которого, заехав за Лэди Ровеною, немедленно отправились из Ашби. В это время Цедрик в первый раз заметил Гурта. Почтенный Саксонец, возвратившийся не в лучшем расположении с праздника, искал случая кого-нибудь побранить, и бедный Гурт сделался первою жертвою его гнева. Цедрик закричал: "Связать его связать. Освальд! Уйдиберт! что вы стоите? как вы смеете оставлять на воле этого негодяя?" Товарищи Гурта не осмеливаясь выговорить ни слова, в его пользу, связали ему руки назад ремнем, и бывший оруженосец безмолвно тому повиновался. Он только взглянул на своего господина и сказал: "Это за то, что я люблю вашу кровь более моей собственной."

"Вперед!" Сказал Цедрик.

"Уж давно пора, - сказал Ательстан - и ежели мы не поспешим в пути, то ужин у Вальтофского игумена будет хоть брось."

Путешественники скорою ездою предупредили это несчастие. Игумен, происходивший сам от древней Саксонской Фамилии и дальный родственник Цедрику, оказал к полной мере гостеприимство знатным Саксонцам, и ужин у него был также хорош, как обед у Принца. За столом просидели долго за полночь, и на утро, не прежде пустились в путь, как порядочно позавтракав.

Во время самого выезда из ворот встретилось с путешественниками обстоятельство, встревожившее их, потому что Саксонцы в то время из всех Европейских народов были самым суевернейшим. Норманцы с ними в этом не ровнялись: они были народ смешенного произхождения, приближавшийся более Саксонцев к образованности, забывший большую часть предразсудков, вывезенных их предками из Скандинавии, и гордящийся уже своим просвещением в этом отношении.

Обстоятельство, встревожившее путешественников и принятое ими за предзнаменование несчастия, заключалось в следующем: Едва первые из них показались из ворот, как сидевшая близь оных на задних лапах большая и сама собака завыла, потом начала с лаем бегать вокруг путешественников.

"Мне не нравится эта музыка." Сказал Ательстан Цедрику.

"И мне то ж", дядюшка! - сказал Вамба - я боюсь, чтоб неплясавши не заплатить нам за нее."

"Мне кажется, - сказал Ательстан, нашедший вкусным доброе монастырское пиво, которым город Бюртон и в то время уже славился - мне кажется, что мы лучше сделаем, ежели ворошимся в монастырь и поедем не прежде, как пообедав; встреча поутру зайца и собаки, которая воет, всегда почитается дурным предзнаменованием."

"Помилуйте! - сказал Цедрик с досадою - мы не успеем доехать сего: дни." Он разсердился на собаку, которая не переставала выть, и бросил в нее свое короткое копье. Эта собака была Фанг, изъявлявший как умел свою радость, отыскав Гурта; копье едва не пригвоздило его к земле, и он завизжав, ушел далеко от разгневанного Тана и побежал позади всей свиты.

Гурту тяжелее было простишь Цедрика в том, что он хотел убить Фанга; нежели в том, что велел самого его связать: он заплакал и не имея возможности отереть своих слез, подозвал Вамбу, который видя своего господина разсердившимся, имел благоразумие от, него отдалиться. "Вамба, - сказал Гурт - сделай одолжение, утри мне слезы своею полою, я плачу от пыли, а веревки мешают мне самому утереться."

"Послушай, любезный друг, из всех дураков, которые столько глупы, что служат Цедрику, один ты умел сделать свою глупость ему приятною; поди же к нему и скажи, что ни из любви, ни из страха, Гурт более ему не слуга. Он монет меня сковывать, сечь, морить, но никогда не заставит ни любить себя, ни повиноваться себе. Ступай же, скажи ему, что Гурт, сын Бевольфа, отказывается ему служить."

"Сколь я ни глуп, - отвечал Вамба - но такой глупости не сделаю; копье у Цедрика еще в руках, и он редко промахнется."

"Может быть, скоро он попадет им в меня, но я об этом не забочусь, и сам скажу ему то, чего ты не хочешь сказать. Вчера он бросил своего сына, моего молодого барина, утопающого в крови; сегодня хотел убить при моих глазах животное, которое только одно меня любит: я этого никогда ему не прощу."

"Но мне кажется, - сказал Вамба, который играл роль примирителя - что Цедрик хотел только испугать Фанга, а не ранить; он для того и приподнялся на стременах, чтоб ловчее бросить чрез него копье, и так бы и сделал, ежели бы в это время Фанг к несчастию не припрыгнул; притом копье только оцарапало собаку, и я ее как раз вылечу."

"Ах! ежели бы это было точно так, - сказал Гурт - ежели бы ты меня в о том мог уверить; по нет, я видел, как летело копье, удар был верен; я слышал, как оно свистело; я заметил, как оно дрожало, воткнувшись в землю будто с досады, что не попало в цель; нет, я ни за.что не хочу ему служить."

В это время Цедрик и Ательстан, ехавшие впереди, разговаривали о положении своего государства, о несогласии в королевском семействе, о раздоре между феодальными владетелями Норманского поколения, о случаях, представлявшихся тогда к избавлению Саксонцев от Норманского ига, или, по крайней мере, к принуждению Норманцев бояться и уважать их во время безпокойств, которые казались неизбежными. На этом пункте Цедрик была, истинным энтузиастом: возстановление независимости Саксонцев составляло единственное его желание, для достижения до исполнения которого, он охотно готовь был жертвовать и семейственным счастием, и выгодами своего сына. Но, для произведения этого великого переворота в пользу старинных жителей государства, нужно было совершенное между ими согласие, и потребен был человек, происходящий от крови Саксонских Королей, для начальства над Саксонцами и для направления их действий. Это составляло главное условие всех кому Цедрик сообща?ъ свои предположения. Ательстан был последним из потомков Саксонских Королей, и хотя в нем не было всех, потребных для предводителя, качеств, но он имел хорошую наружность, был силен и храбр, но страшился военных безпокойств; казалось, имел расположение следовать советам благоразумных людей, и сверх того известен был за щедрого, гостеприимного и доброго человека. Все эти основания казались достаточными для избрания его начальником партии. Но, при всем том, многие были более в пользу Лэди Ровены, происходившей по прямой линии от великого Альфреда и которой отец с уважением воспоминался своими согражданами как человек, знаменитый своею храбростию, благоразумием и великодушием.

Сам Цедрик, ежели бы хотел, мог бы собрать партию в свою пользу, и эта партия была бы не менее многочисленна как прочия, потому что он хотя и не происходил от королевской крови, но в знатности уступал только Лэди Ровене и Ательстану; был храбр, деятелен и столь предан пользам Саксонцев, что получил от соотечественников своих прозвание Саксонца. Совсем тем, он был столь безкорыстен, что не желая ослаблять еще более, и без того уже слабых, своих сограждан, отделением для себя партии, имел главною целию соединить прочия посредством брака своей воспитанницы с Ательстаном. Это самое было причиною, что заметив взаимную склонность Лэди Ровены и своего сына, он изгнал Вильфрида из отеческого дома.

было отчасти причиною. Он почитал священным имя Альфреда и обращался с нею с таким уважением, какое в то время едва оказывалось и настоящим Королевам. Воля Лэди Ровены была для него всегда законом, и он поставлял за честь вести себя как первый из её подданных. От чего Лэди Ровена привыкла, ежели не всегда исполнять свои желания, но всегда повелевать самовластно. Она не расположена была принуждать себя избрать супругом человека, которого не любила, и решилась поступать по своему желанию в таком деле, в котором женщины, и более ее привыкшия к повиновению, не всегда повинуются воле своих родственников и попечителей. Она откровенно объяснила свои чувства Цедрику, который не мог вдруг принять тона повелителя и не знал как ее убедить.

Тщетно испытывал он прельщать ее блистанием короны. Лэди Ровена, награжденная хорошим разсудком, не желала события предположений Цедрика и не почитала оного возможным, покрайней мере, в отношении к самой себе; она не старалась скрывать склонности своей к Фильфриду и объявила решительно, что скорее согласится удалиться в монастырь, нежели разделять трон с Ательстаном, которого никогда не уважала и которого начала не терпеть, заметив его преследования.

Цедрик мало верил постоянству женщин, и потому не переставал домогаться соединения Лэди Равены с Ательстаном, почитаемого им необходимым для пользы Саксонцев. Неожиданное появление Вильфрида на турнире при Ашби поколебало его надежды, и родительская любовь, превозмогшая мгновенно его безмерную преданность к отечеству, не сильна была удержать его от решительности употребит последния усилия для соединения своей воспитанницы с Ательстаном и не медленного принятия мер к возстановлению независимости Саксонцев.

Цедрик, ехав с Ательстаном, разговаривал об этом и с огорчением видел его совершенную холодность и нечувствительность там, где желал встретить душу, исполненную огня и восторга. Самолюбие Ательстана удовлетворялось оказываемым ему уважением от Саксонцев, и он, при всем том, что находил удовольствие слышать о знатности своих предков и о правах своих на корону, и что даже презирал самую опасность, все страшился безпокойства. Он соглашался с Цедриком, что Саксонцы имеют право возвратить свою независимость и что ему должна принадлежать верховная власть над ними; но становился опять Ательстаном нерешительным есть, шипение несколько дыму и мгновенное колебание.,

Лэди Ровена разговаривала с Эльгитою, любимою своею служанкою, о храбрости, оказанной Вильфридом на турнире. Приближение Цедрика прервало их разговор. Эльгита, желая ему за это отмстить, не пропускала случая намекать о том, как Ательстан был вышибен из седла. Цедрик бесился: казалось, все соединялось, чтоб умно, жать его неудовольствие. Он не один раз проклинал и турнир, и придумавших его сделать, и дозволившого оный, и свое собственное дурачество, заведшее его на это зрелище.

Около полудня, по настоянию Ательстана, путешественники остановились позавтракать и покормишь лошадей у источника на краю леса. Остановка, благодаря аппетиту Ательстана, была продолжительнее, нежели желал Цедрик, и потому нужно было поспешать в пути, чтоб засветло доехать до Ротервуда.