Ивангое, или Возвращение из Крестовых походов.
Часть вторая.
Глава XI

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Ивангое, или Возвращение из Крестовых походов. Часть вторая. Глава XI (старая орфография)

Глава XI.

Лэди Ровена отведена была в комнату, убранную великолепно по понятию того времени, то-есть, богато, но без вкуса. Эта комната со времени смерти супруги Регинальда, занимавшей оную, оставалась несколько лет пустою, и украшения оной изменились. Обои в однех местах отстали от стен, в других полиняли, и везде видны были следы времени и небрежения. Совсем тем, эта комната сочтена была приличнейшею для помещения особы, которой желали оказать отличное внимание.

Лэди Ровена введена была в эту комнату и оставлена там одна размышлять о своей судьбе, доколе действующия лица преступной драммы разберут свои роли; что и было сделано по общем совещании Регинальда, Маврикия и Бриана, и по некотором споре о выгодах, ожидаемых ими от своего дерзкого предприятия.

Уже было около полудня, когда Маврикий, изобретатель всего предприятия и имеющий виды на руку Лэди Ровены, явился пред нею. Он скинул уже свое зеленое платье и нарядился со всем вниманием щеголя тогдашняго времени. Его длинные волосы были искусно причесаны и развевались сверх богатой мантии, опушенной драгоценным мехом; короткое полукафтанье составляло его одежду; великолепный меч висел при бедре его на поясе, вышитом золотом; носки у его башмаков представляли nec plus ultra тогдашней странной моды, загибаясь вверх, подобию бараньим рогам. Таков был наряд щеголей в то время, и Маврикий возвышал его приятною наружностию и ловкостию в обращении, соединяя любезность придворного человека с откровенностию воина.

на то не согласилась и сказала ему с гордостию: "Ежели я нахожусь пред человеком, взявшим меня в плен, как я должна полагать; то мне приличнее, стоя, выслушать свой приговор."

"Прелестная Лэди Ровена! - отвечал Маврикий - вы находитесь не пред пленившим вас, а пред своим пленником; мне не принадлежит решение вашей участи, я ожидаю услышать решение своей судьбы из ваших прелестных уст."

"Я не знаю, кто вы, г. Рыцарь? - сказала Лэди Ровена, взглянув на него с неудовольствием, и приняв слова его за обиду своей знатности и красоте - Я вас не знаю, и свобода, с которою вы мне говорите языком трубадура, не может служить извинением разбойнику в его поступке."

"Вините самое себя, - отвечал Маврикий, не переменяя тона - вините свои прелести, ежели я погрешил против уважения, принадлежащого особе, избранной мною повелительницею моего сердца."

"Я вам повторяю, г. Рыцарь, что я не знаю, кто вы, и что человек, украшенный золотою цепью и золотыми шпорами, не должен таким образом являться пред женщиною, находящеюся без защиты."

"Я почитаю для себя большим несчастием, что не имею чести быть вами знаем; но позвольте мне надеяться, что вам не совсем не известно имя Маврикия Браеси, провозглашаемое неоднократно на турнирах Герольдами и воспеваемое певцами."

"Итак, предоставьте себя хвалить Герольдам и певцам, им это приличнее, нежели самим вам. Впрочем, я не знаю, как и они должны будут отозваться о достопамятной победе, одержанной вами в нынешнюю ночь над стариком, сопутствуемым несколькими робкими подданными, и о благородном поступке вашем, состоящем в похищении беззащитной женщины, и увлечении ее насильно в разбойничий замок."

"Вы несправедливы, Лэди Ровена. - сказал Маврикий, кусая себе губы в замешательстве и принимая тон, более свойственный ему - Вы не хотите нисколько извинить сумазбродства, которому причиною одне ваши прелести, потому что вам не известно действие страсти."

"Повторяю вам, г. Рыцарь, мою просьбу, не говорить мне языком странствующого трубадура; он не приличен благородному Рыцарю. Теперь вы в самом деле принуждаете меня сесть, чтоб доказать вам презрение мое к этим общим выражениям, находящимся во всех балладах."

"Гордость ваша, - сказал Маврикий, досадуя, что его тон влюбленного заслужил одно презрение - гордость ваша встречается с гордостью., которая не менее вашей. Знайте, что я объяснил вам мои виды на вашу руку таким образом, который свойственнее моему характеру; но вижу, что вы из числа тех женщин, которых сердце приобретается не вежливостию, а силою."

"Когда учтивые выражения - сказала Лэди Ровена - служат единственно к прикрытию низости действий, тогда оне уподобляются рыцарским доспехам, покрывающим подлого человека. Это вам не нравится, г. Рыцарь. Но мне кажется, что менее бы вы себя унизили, сохраняя наряд и тон разбойников, нежели желая учтивыми и приготовленными выражениями прикрыть свойственные им одним поступки."

"Совет ваш превосходен, Лэди Ровена, и я скажу вам, употребляя выражения, согласные с моими поступками, что вы не выедете из этого замка иначе, как супругою Маврикия Браси; что я не привык не успевать в моих предприятиях, и что знатный Норманец не имеет надобности оправдываться в своем поведении пред Саксонкою, которой отделает честь предложением своей руки. Вы горды, Лэди Ровена, и потому более достойны мне принадлежать. Не выйдя за меня, как можете вы возвыситься до почестей и знатности, которые вам приличны; как можете избавиться от дымной избы, в которой Саксонцы живут вместе с стадами своих свиней, составляющими их богатство; и наконец, как можете занять достойное вас место посреди всего, что Англия имеет отличнейшого покрасоте и уважительнейшого по могуществу?"

"То, что вам угодно, г. Рыцарь, называть дымною избою, было моим жилищем с детства, и поверьте мне, что ежели я его оставлю, то не иначе как для человека, который не презирает ни жилища моего, ни нравов, ни обычаев моих."

"Я вас понимаю, прекрасная Лэди Ровена, хотя вы и можете полагать, что слова ваши для меня непонятны.

Но не льстите себя надеждою, что Ричард когда-нибудь будет царствовать, а еще менее, что Вильфрид Ивангое, его любимец, когда-нибудь представит вас ему, как свою супругу. Всякой другой, касаясь до этой струны, мог бы почувствовать некоторую ревность; но моя непоколебимая решительность не может быть изменена безнадежною, вашею страстию. Сверх того, знайте, что мой соперник находится у меня во власти что он в плену в этом замке, что Регинальд Фрондбеф этого не знает и что мне стоит сказать ему одно слово, чтоб возбудить в его сердце ревность, которая Вильфриду будет пагубнее моей."

"Вильфрид здесь. - сказала Лэди Ровена - Это так же справедливо, как и то, что Регинальд его соперник." Браси взглянул на нее внимательно. "Вы в самом деле этого не знали? - сказал он - Следовательно не знали и того, что он находился в повозке жида, которая по справедливости не совсем прилична для Крестоносца, обязанного быть освободителем Св. Града." Сказав это, он презрительно засмеялся.

"Ежели бы это и было справедливо, что он здесь, - сказала Лэди Ровена, трепеща от страха, который едва могла скрывать - но почему он соперник Регинальда, и чего ему бояться, кроме задержания некоторого времени в плену и, по обрядам Рыцарства, платежа соответственного выкупа?"

"Неужели и вы участвуете в общем заблуждении вашего пола, полагающого, что одне его прелести могут быть предметом ревности, и не знаете, что есть ревность в почестях, в могуществе и в богатстве, также как и в любви? Неужели вы думаете, что Регинальд не употребит всех средств и не решится пренебречь всеми уважениями для удаления с своего пути того, который может остановить его; что он не постарается избавиться от человека, который может оспоривать у него владение прекрасным Ивангойским баронством, также как бы старался избавить себя от соперника, оспоривающого у него обладание сердцем прекраснейшей из Английских красавиц? Но будьте ко мне благосклоннее и раненому Рыцарю нечего будет опасаться Регинальда; в противном же случае вы можете уже начать его оплакивать, как находящагося в руках человека, имеющого сердце незнакомое с состраданием." "Спасите его, спасите ради Бога!" Воскликнула Лэди Ровена, которой непоколебимость уступила страху на счет опасности в жизни любимого ею человека.

"Я могу и хочу это сделать, это мое намерение. Как скоро Лэди Ровена будет супругою Маврикия Браси, никто не посмеет прикоснуться к сыну её попечителя, к товарищу её детства. Но вы должны вашею рукою купить мое ему покровительство. Я не так прост и не имею такого романического характера, чтоб хотеть избавить от опасности того человека, который сильно препятствует исполнению моих собственных желаний. Употребите в его пользу ваше на меня влияние, и ему нечего будет опасаться; откажите мне, и он погибнет, вы же не будете от того свободнее."

"Этот тон равнодушия и жестокости - сказала Лэди Ровена, смотря на него внимательно - кажется у вас принужденным; вы, или не столь жестоки, как хотите казаться, или не имеете той власти, которую себе приписываете."

"Не увлекайтесь этим заключением; - отвечал Маврикий - время покажет вам, что вы ошибаетесь. Вспомните, что Вильфрид находится в этом замке раненый, без всякой защиты; что жизнь его делает препятствие Регинальду в спокойном владении тем, что он предпочитает всем красавицам в свете; и что для него нетрудно будет оное уничтожит одним ударом кинжала, или приказанием подложному медику дать ему такое лекарство, которое излечит его от всех болезней. Итак, тем, или другим образом, Ивангое погибнет, да и сам Цедрик....."

"Цедрикь! - сказала Лэди Ровена - мой почтенный, мой благодетельный попечитель! Ах! я заслуживаю свое несчастие; я, занявшись положением Вильфрида, забыла о нем."

"Да, участь Цедрика также зависит от вашего решения, - сказал Маврикий - и я прошу вас об этом подумать."

всем белокурым людям; она была робка и чувствительна, но воспитание дало ей некоторую твердость, приучив се видеть исполнение её воли. Самый Цедрик, обращавшийся повелительно с прочими, подавал в этом пример другим. От того она получила некоторый род неустрашимости и доверенности к самой себе, происходящих обыкновенно от всегдашняго к нам внимания окружающих нас; и едва постигала, что возможно поступать против её желания, а еще менее, что, может быть, сама должна будет повиноваться повелениям других.

Она окинула глазами вокруг себя, как бы желая сыскать защиту, воздела руки к небу, залилась слезами и предалась жесточайшему отчаянию. Не возможно было ее видеть в этом положении без сострадания, и Маврикий против воли почувствовал себя разстроганным, а еще более, смешанным. Он видел, что слишком далеко зашел, чтоб возвратишься; в положении же Лэди Ровены ни убеждения, ни угрозы не были действительны. Он ходил но комнате, то упрашивая прелестную Саксонку успокоиться, то размышляя, что ему делать?

"Ежели я дозволю разстрогать себя слезами и огорчением, - думал он - то какие плоды соберу я от моего предприятия, кроме решительной потери тех надежд, для исполнения которых я подвергался толикой опасности, и кроме насмешек Принца Иоанна и своих товарищей? Между тем я не чувствую себя способным для роли, которую на себя взял, и не могу видеть равнодушно такие прекрасные глаза утопающими в слезах, и такое прелестное лице, обезображиваемое отчаянием. Для чего не сохраняет она своего гордого вида, или, для чего я не имею сердца, подобного сердцу Регинальда?"

Разстроенный своими размышлениями, он ничего не мог сказать Лэди Ровен, кроме того, что он умоляет ее успокоиться и не предаваться без всякой причины такой горести; что он никогда не имел намерения огорчить ее; и что одна сила страсти принудила его, против воли, выговорить угрозы, которых никогда не имел намерения исполнить. В это время разговор его был прерван троекратным звуком рога, встревожившим всех жителей замка и остановившим союзных Рыцарей в исполнении их намерений. Маврикий, вероятно, менее прочих сожалел о этом помешательстве, потому что разговор его трудно было ему и кончить, и продолжать.

воспоминать, что храбрые Бароны, утвердившие свободу Англии и преимущества народа в оной, были сами жесточайшими притеснителями и нарушителями всех постановлений государственных и прав естественных. Но, увы! нам стоит только заглянуть в извлечение из современных авторов, собранное безпристрастным Генрихом (Henry), чтоб удостовериться, что самое воображение едва может себе представить все ужасы того несчастного времени.

"Они притесняли народ, - говорит он - принуждали строить свои замки и, построив оные, наполняли их разбойниками, или, лучше сказать, воплощенными злыми духами, посредством которых захватывали людей, мущин и женщин, подозреваемых богатыми; заключали их в темницы и подвергали таким мучениям, какие могла изобрести только одна ужаснейшая жестокость." Отяготительно бы было для читателей описание подобных ужасов. Другое и, может быть, сильнейшее доказательство того, каковы были плоды завоевания, представляет происшествие, случившееся с Матильдою, дочерию, супругою и материю Государей, Королевою Английскою и Императрицею Немецкою, которая не имела иных средств для избавления себя от дерзких преследований распутного Норманского знатнейшого дворянства, кроме заключения своего в монастырь. Это обстоятельство изложено было ею пред советом Английского духовенства и признано единственною причиною, побудившею ее вступить в монашеское звание. Совет, уваживший её объяснение и признавший неподлежащими сомнению причины, побудившия ее постричься, разрешил ее от обета. Это событие представляет разительное и несомненное свидетельство постыдного распутства, очернявшого тот век, и всеми признано, что, после завоевания Англии Вильгельмом, сопутствовавшие ему Норманцы, надменные своею победою, не знали никаких законов, изключая своих страстей.

Такова была нравственность в то время. Событие с Матильдою подтверждено публичным актом Духовного Собора, описанного Эадмеромь.

После всего этого, нужно ли удостоверять в вероятности событий, нами описываемых?