Ивангое, или Возвращение из Крестовых походов.
Часть третья.
Глава III

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Ивангое, или Возвращение из Крестовых походов. Часть третья. Глава III (старая орфография)

Глава III.

Нам следует несколько возвратиться назад, для сообщения читателю сведении о некоторых обстоятельствах, нужных для составлена полного понятия о повествуемых нами происшествиях. Собственная его проницательность могла ему открыть, что когда Ивангое лишился сил и казался всеми оставленным, тогда Ревекка неотступною прозьбою убедила своего отца взять Рыцаря в дом, занимаемый ими в то время в Ашби.

Во всяком другом случае не трудно бы было ей убедить Исаака это сделать, потому что он был человеколюбив и благодарен; но тут ему нужно было бороться с предразсудками и предубеждениями своего поколения.

"Увы! - вскричал он - несчастный молодой человек! сердце мое обливается кровию, видя, как его кровь обагряет драгоценное его одеяние. Но послушай Ревекка, нам не возможно его взять, он Христианин; а мы, кроме дел торговых, не должны иметь никаких сношений с Христианами."

"Не говорите этого батюшка, - сказала Ревекка - мы не должны разделять с ними наших удовольствий; но когда они ранены и несчастны, мы обязаны об них заботишься."

"Мне бы хотелось прежде знать, как об этом думает Равнин Иаков Бен-Туделла; - сказал Исаак - но молодой человек не должен погибнуть без помощи. Сиф! Рувим! отнесите его в Ашби."

"Прикажите лучше его положить в мою повозку. - сказала Ревекка - Я поеду верхом."

"Это подвергнет тебя дерзким взорам." Сказал Исаак, смотря с безпокойством на Рыцарей и оруженосцев, наполнявших поприще. Но Ревекка уже приказала исполнить свое добродетельное намерение, не слушая слов своего отца, который, дернув се за платье, сказал ей тихо: "Что ты делаешь? Ну, ежели этот храбрый человек умрешь в нашем доме, кто знает, не обвинят ли нас в его смерти, не подвергнемся ли мы за это взысканию?"

"Он не умрет, - сказала Ревекка, освободив свое платье - он не умрет, ежели мы ему поможем; но, ежели оставим его без помощи, будем виновными в его смерти пред Богом и пред людьми."

"Да, признаюсь, каждую каплю вытекающей его крови мне также тяжело видеть, как бы золотую монету, выходящую из моего кошелька. Я знаю, что наставления Марии, дочери Раввина Мансоя Византийского, научили тебя искусству лечить, и что тебе известны свойства растений и силы их соков. Делай что хочешь. Ты добрая девица, истинное мое утешение."

Опасения Исаака были основательны: великодушная благотворительность его дочери действительно подвергла ее, во время возвращения в Ашби, дерзким взорам Бриана Буа-Гяльберта. Рыцарь, заметив едущую прекрасную Иудеянку, получил желание ее лучше разсмотреть, и, проезжая мимо ее несколько раз взад и вперед, бросал на нее пламенные взоры. Мы уже видели последствия действия, произведенного над ним её красотою.

веках невежества, нередко знали таинства науки лечения, и что влюбленный Рыцарь нередко бывал обязан излечением своих ран красавице, которой глаза наносили сердцу его несравненно сильнейшия раны.

В это время Иудеи и Иудеянки знали Медицину и занимались лечением болезней. Могущественные Бароны и сами Короли вверяли себя их лечению. Христиане почти вообще верили, что Раввины Иудейские имели глубокия познания в умозрительных науках и особенно в кабалистике, которая заимствовала свое название и начало от мудрецов Израильских; а Раввины не старались уничтожать этого мнения, потому что оно уменьшало презрение к ним Христиан. Прекрасная Ревекка имела более познаний, нежели можно было ожидать от её лет и пола, и от времени, в которое жила. Она научена была искуству лечения старою Иудеянкою, любившею се, как дочь свою, и соделавшеюся жертвою фанатизма своего времени.

Ревекка, отличная своими сведениями и красотою, была уважаема от всех в своем поколении. Отец её, по вниманию к её дарованиям и по неограниченной своей любви к ней, давал ей более свободы, нежели дозволяли обычаи и, как мы видели, даже сам её слушался.

впрочем не должно было и ожидать, потому что он потерял много крови; то жизнь его не будет в опасности, и что его можно будет, в следующий день, перевезти с собою в Иорк. Это сначала испугало Исаака. Его великодушие охотно бы ограничилось оставлением раненого в том доме, в котором он уже находился, и заплатою за то хозяину дома что следовало. Но Ревекка тому возпротивилась по многим причинам, из которых мы упомянем только о двух, потому что они показались уважительными её отцу. Первая причина заключалась в невозможности вверить другому лекарство, нужное для довершения лечения, не подвергаясь опасности сделать известною тайну состава оного; вторая причина состояла в том, что Рыцарь Вильфрид Ивангое был любимцем Ричарда Львиного Сердца; Исааку же, ссудившему Иоанна большими денежными суммами для исполнения его возмутительных намерений, нужен был сильный покровитель при Короле.

"Все это справедливо и благоразумно. - сказал её отец, уступая силе её убеждений - Было бы преступлением открыть тайну лекарства, что жь касается до называемого Англичанами Львиным-Сердцем, нет сомнения, что лучше мне попасться в челюсти льва Идумейского, нежели в его руки, когда он узнает о всем что я делал для его брата. Я соглашаюсь с твоим мнением, этот храбрый молодой человек поедет с нами в Иорк; дом наш, до выздоровления его, будет его домом и ежели Львиное-Сердце возвратите.! сюда, как слух наносится, то этот Вильфрид Ивангое будет моим защитником от королевского гнева; ежели же он не возвратится, то Вильфрид заплатит мне издержки, когда завоюет какую-нибудь добычу, как вчера я сегодня. Он храбр и верен своему слову, возвращает занятое, платит должное и помогает даже Израильтянам, когда они бывают окружены разбойниками и детьми Бааловыми."

Вильфрид опомнился не прежде вечера. Он как бы пробудился от сна, ум его был еще разстроен и воображение смешено, как обыкновенно случается с людьми в подобном положении. Он некоторое время был не в состоянии вспомнить обстоятельств, предшествовавшихь его безпамятству, и представить себе в связи происшествия, в которых участвовал в последние два дни. Чувствуя страдание от ран и слабость, он представлял себе без всякого порядка бывшую битву, удары Рыцарей, падающих всадников, скачущих копей, звук оружия и крики сражающихся. Сделав усилия открыть занавес и, хотя не без труда, отдернув оный, он удивился, увидев себя в комнате, убранной великолепно в восточном вкусе, в которой подушки заменяли стулья. Сначала он подумал, что перенесен во время своего безпамятства в Палестину, и это мнение еще более подкрепилось, когда он увидел женщину, одетую в платье, употребляемое в Азии, входящую в это время в его комнату с осторожностию в сопровождении черной невольницы.

Почитая все это мечтою, Рыцарь хотел начать говорить, но вошедшая женщина, приложив ко рту палец, подала ему знак, чтоб он молчал. Служанка открыла рану Ивангое и прекрасная Иудеянка с удовольствием увидела, что труды её будут иметь успех. Ревекка отправляла должность медика при раненом с такою скромностию я приятностию, и с таким благородством, которые и в веке, более просвещенном, заслужили бы уважение. Она казалась не прекрасною молодою девицею, заботящеюся о больном мущине, но благотворным гением, старающимся облегчить страдания и отвратишь смерть. Ревекка приказала черной служанке перевязать рану Рыцаря, который в первый раз в это время услышал её голос.

Звуки чужестранного языка обыкновенно кажутся грубыми для того, кто их не понимает; но голос Ревекки уподоблялся голосу благодетельной волшебницы; Вильфрид не понимал её слов, но приятный их звук и взор её, исполненный чувствительности, проницали в его сердце. Он сохранял молчание до окончания перевязки раны, после же решился сказать по-Арабски:

"Прелестная девица, благодарю вас за попечение "

Но милая ученица Эскулапа его остановила. "Г. Рыцарь, - сказала она - я говорю по-Адглийски и родилась в Англии, хотя мое платье и поколение и принадлежат иной стране." Выговорив это, она усмехнулась, и улыбкою одушевила свое задумчивое и даже печальное лице.

"Благородная девица." Сказал Ивангое. Но Ревекка поспешила его остановить, в другой раз.

"Не называйте меня так, г. Рыцарь, надобно, чтоб вы теперь же узнали, что девица, занимающаяся вашим лечением, Иудеянка, дочь Исаака Иоркского, недавно столько вами одолженного. Справедливость требует, чтоб он и его семейство, в настоящем случае, оказали вам всю зависящую от них помощь."

с вечернею звездою, сияющею сквозь жасминных кустов; но Вильфрид был слишком добрым католиком, чтоб сохранить подобные чувства к Иудеянке. Ревекка это предвидела и потому именно поспешила предварить его о своем состоянии. Прекрасная дочь Исаака последовала в этом случае своему благоразумию, но совсем тем она не была совершенно чуждою слабостей человеческих и не могла не вздохнуть, увидев, что уважительный и даже нежный взгляд Вильфрида вдруг превратился в холодный, который изъявлял одну принужденную и даже тяготившую его благодарность. Впрочем Ревекка была слишком справедлива, чтоб обвинять в этом Вильфрида, и не переставала стараться о излечении его. Она предварила Рыцаря, что отец её должен ехать в Иорк и намеревается перевести и его туда же для окончания там его лечения.

"Не возможно ли отыскать в окрестностях Ашби - сказал он - какого нибудь Франклина из Саксонцев, или, хотя какого-нибудь богатого крестьянина, который бы согласился поместить у себя раненого соотечественника, до того времени, как он будет в состоянии владеть оружием; или, нет ли близко монастыря, в котором бы меня приняли; или, не возможно ли доставишь меня до Бюртона в монастырь Св. Витольда к родственнику моему, тамошнему игумну?"

"Самая безпокойная хижина - сказала Ревекка с горькою улыбкою - была бы для вас приятнее жилища Иудея; но вам не возможно переменишь место пребывания, не разлучившись с своим медиком. Причем, я почитаю должным вам сказать, что хотя поколение наше не получило в удел храбрости, отличающей вас в сражениях, но имеет сведения, нужные для излечения ран, на оных получаемых, и что семейству нашему в особенности известно тайны лекарственной науки, издавна сохраняемые в оном, которых полезные последствия вы уже испытали; наконец, я могу вас уверить, что ни один Христианский медик во всей Великобритании не в состоянии поставить вас в возможность надеть латы в продолжении четырех месяцев."

"А сколько времени для этого потребно будет вам?" Спросил Вильфрид с нетерпеливостию.

"Не более недели, ежели вы будете, исполнять мои советы."

"После этого, я не почитаю грехом оставаться здесь. Мы живем в такое время, в которое всякой добрый Рыцарь должен желать быть в деле. Ежели ты исполнишь свое обещание, молодая девица, я дам тебе полный шлем мой денег, как скоро буду их иметь.*'

"Я его исполню, и вы будете в состоянии чрез неделю владеть оружием, ежели наградите меня тем, чего я потребую вместо денег."

"В чем же заключается твое требование? Ежели исполнение его возможно для Рыцаря, в отношении к лицу нашего поколения, то я его исполню с удовольствием."

"Я требую от вас, чтоб вы впредь верили, что и Иудеянин может оказать услугу Христианину, не имея в виду никакой награды, исключая благословения Отца всех людей."

"Мне преступно бы было в том сомневаться, молодая девица. Я в полной мере надеюсь на твое искусство и уверен, что чрез восемь дней в состоянии буду надеть латы. Но дозволь мне спросить, не известно ли тебе, где теперь Цедрик с своею свитою и прелестная... - Туш он остановился, как бы не решаясь выговорить имени Лэди Ровены - прелестная девица, провозглашенная Царицею турнира?"

"И которую вы возвели на это достоинство, г. Рыцарь, с разборчивостию, заслужившею уважение, подобное заслуженному вашею храбростию."

"Мне хотелось знать не столько о ней, - сказал он - как о Принце Иоанне. Да где девался мой верный оруженосец, для чего нет его при мне?"

"Дозвольте мне - сказала Ревекка - прибегнуть к правам медика, и попросить вас не говорить и стараться быть спокойным во время моего рассказа. Принц Иоанн вдруг прервал турнир и поспешно отправился в Иорк с знатными дворянами, Рыцарями и другими людьми, принадлежащими к его стороне, собрав столько денег, сколько мог собрать и добровольно и силою от тех, которые почитаются здешними богачами. Говорят, что он имеет намерение овладеть престолом своего брата."

"Ричарда! - сказал Вильфрид, усиливаясь встать - Это будет не легко, доколе хотя один верный подданный останется б Англии. Я вызову храбрейших сподвижников Иоанна, буду сражаться с двумя вдруг, ежели захотят."

"Но чтоб быть в состоянии это сделать - сказала Ревекка, дотронувшись тихо до его плеча - должно исполнять мои приказания и избегать всякого сильного движения."

"Ты справедлива, молодая девица; я буду столько спокоен, сколько дозволяет наше время. Что же ты скажешь о Цедрике и его свите?"

"Его управитель сейчас был у моего отца и сказывал, что Цедрик и Ательстан Коннигсбургский оставили дворец Принца в большем неудовольствии, и что они готовы возвратиться к себе."

"Не было ли с ними на празднике какой дамы?"

"Лэди Ровена туда не поехала, - сказала Ревекка - и управитель говорил, что она возвращается с Цедриком в в Ротервуд; оруженосец же ваш Гурт...

"Как! - сказал Вильфрид - тебе известно его имя? Да, я вспомнил, он вчера из рук птоих, великодушная девица, получил сто цехинов."

"Не говорите об этом, - сказала Ревекка - я вижу, сколь легко языку открыть тайну, которую желаем скрывать."

"Но честь моя требует, - сказал с важностию Вильфрид - чтоб я отдал эти деньги твоему отцу."

"Чрез неделю вы можете делать все, что вам угодно, но до того времени не говорите ни о чем, не думайте ни о чем что может замедлить ваше излечение."

"Хорошо, малая девица, я был бы неблагодарнейшим человеком, ежели бы не последовал твоему совету; но одно слово о бедном Гурте, и я более не спрошу ни о чем."

"Мне жаль, что я должна вам сказать, что он связан, по повелению Цедрика, но - прибавила она, видев, что это огорчило Вяльфрида - управитель Освальд сказывал, что Гурт пользуется милостию своего господина и, впав в преступление единственно из приверженности к его сыну, будет, как полагают, прощен Цедриком, ежели никакое новое обстоятельство не усилит его неудовольствия. Сверх того, товарищи Гурта, и в особенности шут Вамба, решились доставить ему средства скрыться во время пути, ежели гнев Цедрика не укротится."

"Я желал бы, чтоб они в этом успели; - сказал Вильфрид - но мне кажется, что я назначен судьбою сообщать несчастие всем любящим меня и принимающим во мне участие. Мой король отличал и жаловал меня, и вот брат его готов вооружиться для отнятия у него короны; женщина, украшение своего пола, от моей преданности введена в неприятное положение; и верный служитель, которого вся вина состоит в усердии и привязанности ко мне, может сегодня погибнуть от гнева моего отца. Видишь, молодая девица, какая несчастная участь преследует человека, которому ты помогаешь; поспеши его оставить, доколе несчастие его не распространилось и на тебя."

"Слабость ваша и огорчение - сказала Ревекка - заставляют вас так худо перетолковывать то, что с вами случается. Вы возвращены отечеству в самое то время, когда оно встретила надобность в благородном сердце и сильной руке; вы унизили гордость своих врагов и врагов своего короля, тогда как они не знали границ; и наконец, даже между теми самыми людьми, которых вы наиболее презираете, нашли человека, имеющого возможность излечить ваши раны. Итак ободритесь и положитесь на Бога. Простите. Выпив лекарство, которое я вам пришлю, старайтесь успокоишься, чтоб завтра быть в состоянии пуститься в путь."

Вильфрид убедился этими разсуждениями. Присланное ему успокоивающее и усыпляющее лекарство произвело в нем тихий и крепкий сон. Поутру благодетельная Иудеянка увидала, что жар совершенно прошел и что для Вильфрида путешествие было неопасно.

Его положили в ту же повозку, в которой привезли с турнира; Ревекка приняла все нужные меры для его излечения и только не могла упросить отца своего тише ехать и чаще останавливаться для спокойствия Вильфрида. Исаак, подобно обогатившемуся путешественнику десятой Ювеналовой Сатиры, имел всегда перед глазами призрак разбойников. По сей-то причине он успел опередить Цедрика, выехавшого в одно с ним время, но пробывшого долго в монастыре Св. Витольда. Путешествие не сделало никакого вреда Вильфриду, и когда он попался с прочими в руки Маврикия Браси, сначала никто не обратил внимания на его повозку., и даже, может быть, оставили бы се на месте, ежели бы любопытство Маврикия не побудило его в нее заглянуть. Он, открыв повозку, не мало удивился, увидя в ней раненого Рыцаря, который полагая, что попался в руки Саксонских браконьеров, и надеясь, что имя его может послужить ему защитою и защитить его товарищей, сказал Маврикию, что он Вильфрид Ивангое.

не остановился бы избавить себя от человека, имеющого право на Ивангойское владение. Но в этом заключалось все, что Маврикий в состоянии был сделать; даровать же свободу своему сопернику, предпочитаемому Лэди Ровеною, было свыше его добродетели. Он окружил повозку своими оруженосцами, приказал никого к ней не допускать и сказывать, что это повозка Лэди Равены, в которую они положили раненого своего товарища. Оруженосцы, по приезде в Торквильстон, пользуясь общим замешательством, перенесли Вильфрида в особую комнату, не обратив на себя внимания, и остались при нем, называя его своим товарищем. Когда Регинальд, обходя замок, нашел их в этой комнате и упрекал, зачем не поспешают на стены, тогда они отвечали, что находятся при своем раненом товарище.

"При раненом товарище! - вскричал он с удивлением и гневом - Не мудрено, что мужики и браконьеры осмеливаются нападать на замки, ежели воины делаются смотрителями больных. Негодяи! на стены! или я переломаю вам ребра."

Они отвечали с твердостию, что сами ничего так не желают, как отправиться защищать замок и что готовы это сделать, ежели он возмет на себя оправдать их перед их начальником, приказавшим им оставаться при страдающем.

"При страдающем! - воскликнул Регинальд - Я вам отвечаю, что не замедлим мы и все быть страдающими, ежели не окажем более деятельности. Но будьте спокойны, я вас сменяю. Эй! Урфрида! - вскричал он громким голосом - Старая хрычовка! Саксонская колдунья! не слышишь ты, что-ли? Ступай скорее сюда, смотри за этим раненым; а вы, к ружью! Вот вам арбалеты. Бегите к бойницам и чтоб каждая ваша стрела попала в сердце Саксонца."

Оба оруженосца, презиравшие столь же бездействие, как любившие сражение, с радостию отправились к назначенному месту.