Ивангое, или Возвращение из Крестовых походов.
Часть третья.
Глава IV

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Ивангое, или Возвращение из Крестовых походов. Часть третья. Глава IV (старая орфография)

Глава IV.

Минута погибели часто бывает такою, в которую сердце более предается ощущениям нежности, Сильное внутреннее волнение заставляет нас забываться, и мы против воли своей открываем чувства, которые утаили бы в ином случае. Ревекка, в самое то время, когда окружена была неизбежною опасностию и готова была предаться отчаянию, пришла в восхищение, увидев вновь Вильфрида. Она спрашивала Ивангое о состоянии его здоровья таким голосом, который объяснял более, нежели она желала, её чувства. Рука её трепетала, когда она дотронулась до его пульса, и слова замирали на устах её. Но холодный вопрос Вильфрида: "Это вы, молодая девица?" привел ее в себя, принудив вспомнить, что чувства её не были и не могли быть разделяемы. Она вздохнула так, что вздох её едва был слышен, и спокойным голосом повторила вопрос о состоянии его здоровья. "Я чувствую себя лучше, нежели мог надеяться, - отвечал Вильфрид - благодаря вашему попечению, дорогая моя Ревекка!"

"Он назвал меня дорогая моя Ревекка, - подумала она - но равнодушие, с которым он это выговорил, не согласно с этими словами. Его рыцарский конь, его борзая собака, для него дороже Иудеянки, к которой чувствует одно презрение."

"Мои телесные страдания - продолжал Вильфрид - менее тягостны для меня, нежели безпокойства душевные. Из разговоров бывших при мне оруженосцев я узнал, что я в плену; а в Рыцаре, отославшем их, увидел Регинальда Фрондбефа, и из этого заключаю, что нахожусь в его замке. Ежели это действительно так, то какое средство сделать помощь Лэди Ровене и отцу моему?"

"Он не говорит ни об Исааке, ни об его дочери; - подумала Ревекка - мы не имеем ни малейшого места в его мыслях."

Ревекка рассказала Рыцарю, что замок окружен неприятелями, но что она не знает, кто эти неприятели, и прибавила, что вошел в замок монах, которому конечно это более известно.

"Монах, - сказал Вильфрид, - Мне надобно его увидеть. Употреби все старания отыскать его и привести ко мне; скажи ему, что человек, опасно раненый, просит его духовной помощи; скажи все, что можешь выдумать, только постарайся, чтоб я его увидел; мне надобно что-нибудь делать, но не знав что происходит вне замка, я ничего не могу предпринять."

сказала ему о своей неудаче.

Он не имел свободы долго предаваться сожалению об этом. Шум, неперестававший с некоторого времени в замке, причиняемый приготовлениями к защите, вдруг усилился до чрезвычайности. Скорые шаги воинов, поспешавших на стены, раздавались по узким коридорам и по лестницам, ведущим к бойницам и прочим частям замка. Рыцари возбуждали своим голосом воинов и отдавали повеления, заглушаемые часто звуком оружия и криками воинов. Все эти приготовления наводили ужас, усиливающийся еще более воображением последствий оных; но соединяющийся с каким-то чувством, для которого пламенная душа Ревекки была овтерста, даже и в эти минуты страха. Глаза её блистали, хотя бледность и покрывала её лице, и в голосе её изъявлялось смешение страха и восторга, в то время, когда она говорила Вильфриду: "Виден блеск копий и щитов, слышан свист летающих стрел, раздаются в воздухе повеления предводителей и восклицания воинов."

"Ежели бы я мог дойти до эта то окна, - сказал он - чтоб покрайней мере видеть действие оружия!... Ежели бы мог пустить хотя одну стрелу, сделать хотя один удар бердышем, для нашего освобождения!... Тщетные желания!... Тело мое безсильствуст, рука безоружна."

"Не безпокойтесь так, благородный Рыцарь, - сказала Ревекка - шум прекратился и, может быть, сражения не последует."

"Ах! ты этого не понимаешь. - сказал Вильфрид с нетерпением - Эта совершенная тишина кратковременно, она единственно доказывает, что все воины находятся уже на своих местах и ожидают повеления начать сражение. Мы до сего времени только слышали шум, предшествовавший отдаленной буре; но теперь, она явится во всем своем ужасе... Да, надобно мне постараться приближиться к окну."

"Вы в этом не успеете, - сказала Ревекка - и замедлите ваше излечение; но я сама стану у окна - присовокупила она, видя его нетерпение - и буду вам рассказывать обо всем, что увижу."

"Ты этого не сделаешь, я тебе это запрещаю. - вскричал с жаром Вильфрид - Всякое окно, всякое отверстие будет целию для стрелков, и стрела, пущенная на удачу....

"Я очень буду ей рада." Сказала тихо Ревекка, всходя на ступени, находившияся под окном.

"Ревекка, дорогая Ревекка, - продолжал Вильфрид - это не девичьи забавы. Не подвергайся быть раненою и даже может быть и убитою. Неужели ты захочешь, чтоб я вечно себя в том упрекал? чтоб это воспоминание отравило остаток моей жизни, сохраненной любою?... Покрайней мере, закройся этим старым щитом, который по случаю здесь находится."

на замок. Положение комнаты было для этого очень удобно; она находилась на углу главного укрепления, выше редута, составлявшого наружное и прикрывавшого малые ворота, в которые Регинальд выпустил Цедрика. Этот редут отделялся от главного укрепления рвом, с которого, сняв мост, состоявший из нескольких досок, можно было отрезать неприятелю сообщение с замком и в то время, когда бы он овладел редутом. В редуте было двое ворот, одни против моста, соединяющагося с воротами замка, другия наружные; и толстый палисад окружал весь редут. Ревекка заключила по количеству людей, находившихся в этом пункте, что нападение должно было произойти с этой стороны. Сказав об этом Вильфриду, она присовокупила, что множество стрелков находится на краю леса, но что не возможно было сделать заключения о их количестве, потому что большая часть их скрывалась за деревьями.

"Под какими знаменами они идут?" Спросил Вильфрид.

"Я совсем не вижу знамен." Отвечала Ревекка.

"Это необыкновенная новость. Кто видал, чтоб не распустя знамен, делали приступ к замку? Не замечаешь ли ты предводителей?"

"Приметнее прочих, Рыцарь в черных латах. Он один вооружен с ног до головы, и все окружающие его ему повинуются."

"Какой герб на его щите?"

"Что-то похожее на железный запор и на цени, все синяго цвета на черном поле."

"Железный запор и цепи. Я не знаю, чей бы это был герб, но мне кажется, что он приличен и мне в теперешнем положении. Не можешь ли прочесть девиза?"

"Отсюда едва можно разсмотреть и самый герб, и то только в то время, когда солнце освещает щит."

"Не видишь ли других предводителей?

"Никого не замечаю. Может быть, он на другой стороне замка, который, думаю, осажден не в одном месте. Но вот двинулись вперед."

"Боже милосердый! какое ужасное зрелище. Передние воины закрываются огромными щитами и подвигают перед собою род дощатой стены; прочие, следуя за ними, натягивают луки и накладывают стрелы."

крики осаждающих: Св. Георгий! за Англию! "

Но не одними криками должно было кончится дело. Осажденные противополагали сильное сопротивление отчаянному нападению осаждающих. Стрелки браконьеры, привыкшие стрелять в лесу, имели такой верный глаз, и так метко стреляли, что всякое отверстие в стенах, в котором являлись воины, делалось целию для нескольких стрел, редко непопадавших в оную.

гарнизона, и многие из оного были ранены. Между тем воины Регинальда и его союзников, защищаемые положением укрепления и надеющиеся на свою крепкую броню, осыпали осаждающих каменьями и стрелами, которые осаждающим более делали вреда, нежели они могли наносить осажденным; потому что осаждающие были менее защищены местным положением и не имели так хорошей брони. Свист стрел прерываем был только криками, когда на той, или на другой стороне делалось значущее поражение.

"А я должен оставаться здесь подобно монаху в келье, - говорил Вильфрид - в то время, как другие решают: быть ли мне свободну, или погибнуть? Взгляни еще раз в окно, добрая Ревекка; но старайся хорошо закрыться щитом; взгляни и скажи мне, продолжают ли осаждающие итти вперед?"

Ревекка подошла вновь к окну, приняв предосторожность, чтоб не быть примеченною снаружи.

"Что же ты видишь, Ревекка?"

"Тучу стрел, сквозь которую ничего не можно разсмотреть."

"Они не много успеют, - сказал Вильфрид - ежели не решатся на приступ. Что могут сделать стрелы против каменных стен? По постарайся разсмотреть, что делает Черный Рыцарь, потому что каков начальник, таковы и воины."

"Я его не вижу?"

"Презренный трус! Неужели он бросил кормило во время самой бури?" "Нет нет, он там, предводительствуя воинами, приближается к наружным воротам редута, рубит бердышем палисад, большое черное перо развевается на его шлеме.... Они сделали пролом в палисаде и в него устремились... Их прогоняют... Регинальд предводительствует защищающими редут. Я узнаю его по исполинскому росту... Осаждающие вновь устремляются... Пролом оспоривается упорно обеими сторонами... Боже мой! какое зрелище! они уподобляются двум бурным морям, возстающим одно на другое."

Сказав это, Ревекка отворотилась; глаза её, непривыкшие к подобному зрелищу, не могли долее смотреть на оное.

"Посмотри, Ревекка, - сказал Вильфрид, познавший причины, по которой она оставила окно - теперь тебе менее опасности, потому что сражаются белым оружием; продолжай мне рассказывать что делается."

"Боже мой! - вскричала Ревекка, взглянув вновь на сражающихся " - Регинальд и Черный Рыцарь бьются друг с другом в проломе, посреди восклицаний их воинов, которые, кажется, пребывают неподвижными, ожидая, чем решится битва их предводителей. Да поможет Небо угнетенным!.... Он упал, - вскричала она - он упал!"

"Кто упал? Ради Бога! Кто упал?"

"Черный Рыцарь. - сказала горестно Ревекка, но вдруг воскликнула - Нет, нет, слава Богу! он встал, он сражается с непостижимою силою... Боже мой! мочь его разлетелся в дребезги.... Он выхватывает у воина бердышь.... Нападает на Регинальда.... Осыпает его ударами.... Великан шатается, как дуб от секиры дровосека... падает упал!"

"Кто, Регинальд?" Вскричал Вильфрид.

"Да, Регинальд... Его воины устремляются к нему на помощь; надменный Рыцарь Храма ими предводительствует; они уносят Регинальда в замок... Черный Рыцарь принуждается остановиться."

"Но осаждающие удержались ли внутри палисада?"

"Удержались, удержались: они гонят осажденных к самой стене редута, приставляют к оной лестницы, становятся друг другу на плеча; на них бросают со стены камни, бревны; они падают раненые; места их заступают другие."

"Которая сторона одолевает?"

"Лестницы падают, люди сбрасываются с них; они, изувеченные, не могут встать; осажденные одерживают поверхность."

"Боже мой! Неужели осаждающие так оробели, что бегут?"

"Нет, нет; они с неустрашимостию наступают вновь. Черный Рыцарь все впереди. Он приближился с бердышем к наружным воротам редута. Слышите ли его удары? Они раздаются громче оружия и крика сражающихся. На него сыплются каменья, как град, валятся бревны; но он об них не более заботится, как о перьях, или о снеге."

"Клянусь! - воскликнул Вильфрид, пристав на своей постеле. - Я знаю только одного человека в Англии, который может это сделать. Ах! для чего я не могу помогать ему?"

"Ворота разломаны, - сказала Ревекка - осаждающие в них устремились, редут в их власти. Боже мой! они сбрасывают в ров воинов, защищавших ворота."

"Но мост, соединяющий редут с замком, во власти ли осаждающих?"

"Его сняли, как скоро Рыцарь Храма вошел в замок. Слышите ли вопли неуспевших перейти через мост воинов Регинальда. Увы! я вижу, что минута победы представляет горестнейшее зрелище, нежели самая битва!"

"Что теперь делается? Посмотри хорошенько. Не в подобных случаях вид текущей крови должен отвращать зрение."

"Ее более не проливают. - сказала Ревекка. - Друзья наши укрепляются в завоеванном редуте, который защищает их от стрел, пускаемых изредка из замка."

"Они конечно не оставят своего предприятия, после такого славного начала. Я имею большую доверенность к храброму Рыцарю, которого бердышь поразил Регинальда и разрубил ворота. Я никогда бы не поверил, чтоб были на свете два человека, имеющие такую неустрашимость и такую силу. На щите его железный запор и цепь! Что бы это значило? Не видишь ли ты еще чего, отличающого Черного Рыцаря?"

"Нет, вся его броня черна, как ворона крыло. Ничто не отличает его более. Но видев один раз его неустрашимость и силу, кажется, я узнала бы его между тысячью воинов. Он устремляется в толпу сражающихся, как на пир. В нем видна не одна сила телесная. Вся душа его, все способности, кажется, соединяются при каждом ударе, наносимом от него неприятелю. Зрелище ужасное и великое: рука и сердце одного человека торжествуют над множеством неприятелей."

"Ревекка, ты изображаешь героя. Но, без сомнения, осаждающие предаются мгновенному успокоению для возстановления своих сил, или для приготовления моста через ров. Ни страх, ни погибель несильны заставить их отказаться от своего благородного предприятия в то время, когда имеют подобного предводителя; трудность только умножает славу их. Я согласился бы претерпеть десятилетнее заточение за то, чтоб сражаться подле этого храброго Рыцаря в подобном случае."

"Увы! - сказала Ревекка, подошед к Вильфриду - пылкость этих желаний, безпокойная жажда славы и сожаление ваше о своей слабости, могут замедлишь ваше лечение. Возможно ли вам помышлять о нанесении ран другим, когда не закрылись еще ваши собственные?"

"Ты не можешь понимать, Ревекка, что человеку, воспитанному в истинном духе Рыцарства, не возможно быть спокойным, видя себя в бездействии, подобно женщине, в то время, когда отличные подвиги совершаются почти пред его глазами. Любовь к сражению составляешь стихию нашей жизни; пыль, поднимающаяся посреди сражающихся, есть воздух, в котором мы дышем свободнее; мы не живем, не желаем жить иначе, как побеждая и прославляясь. Таковы, молодая девица, законы Рыцарства, которым мы клянемся повиноваться, которым жертвуем всем, что есть драгоценнейшого."

"Увы! храбрый Рыцарь, что же вы приобретаете ценою проливаемой вами крови, переносимых вами трудов и безпокойств и причиняемых вами слез, когда смерть низвергает вас с копей ваших?"

"Что мы приобретаем? - сказал Вильфрид - Что мы приобретаем? Славу, юная девица, славу, позлащающую наши гробницы и делающую безсмертными имена наши."

"Слава - сказала Ревекка - уподобляется трофеям, составленным из покрытого ржавчиною оружия, висящого над памятником, воздвигнутым над бренными остатками воина; уподобляется надписям, изглаженным рукою времени, которые самый искусный чтец едва может объяснить любопытному путешественнику, разсматривающему оные. Неужели это награждает за пожертвование нежнейшими ощущениями для того, чтоб вести несчастную жизнь и делать других несчастными; неужели грубые песнопения скитающихся бардов могут вознаградить за пожертвование спокойствием и благополучием желанию сделаться героем какой-нибудь баллады бродящого певца, поющого оную на пиршествах знатных людей, в то время, как гости упиваются вином и пивом?" "Боже мой! - воскликнул Рыцарь с нетерпением. - Ты говоришь, молодая девица, о том, чего не понимаешь. Ты желаешь погасить чистейшее пламя Рыцарства, которое отличает благородство от подлости, Рыцаря от раба; которое заставляет честь предпочитать жизни; которое дает нам силы переносить все безпокойства, все труды и все опасности; и которое научает нас страшиться только одного потеряния чести. Ревекка, ты не можешь чувствовать цены возвышенных свойств, заставляющих трепетать грудь благородной девицы, когда любимый ею Рыцарь сделает славный подвиг, оправдывающий оказанное от нее ему предпочтение. Рыцарство лишает живейшую и чистейшую привязанность, защищает утешенных, исправляет несправедливости и удерживает притеснителей. Без Рыцарства, самое благородство было бы пустым названием."

"Вы справедливы, г. Рыцарь, мне неприлично говорить о военных подвигах."

Ревекка, награжденная от природы столь же нежными, как и возвышенными чувствами, выговорила это печальным голосом, согласно с тем что чувствовала. Она вспомнила о своем происхождении и, может быть, огорчилась, видя, что Вильфрид не имеет о ней того мнения, которого она была достойна,

"Сколь мало знает он мое сердце, - думала она - ежели, потому только, что я не одобряю их романического Рыцарства, заключает, что оно чуждо возвышенных ощущений."

Она взглянула на Вильфрида и сказала: "Он спит, утомление доставляет ему спокойствие, от которого он убегал и которое ему столь нужно... Увы! неужели я делаю преступление, смотря на него? Может быть, чрез несколько мгновений, его благородное лице не будет выражать той пламенной души, которая придаст ему такое величие даже и во время сна; может быть, глаза его померкнут, губы посинеют, смертная бледность покроет его щеки, и самый презренный из служителей замка будет попирать ногами бездушные остатки храбрейшого и благороднейшого из Рыцарей, который уже не будет в состоянии отмстить за обиду.... А отец мой!... Неужели светлорусые волосы Рыцаря должны заставишь меня забыть о его сединах?... Быть может, что все бедствия, могущия нас постигнуть, будут наказанием дочери, заботящейся более о пленном иностранце, нежели о пленном отце своем.... Но я исторгну из моего сердца эту слабость, хотя бы это стоило мне жизни."

Сказав это, она опустила свое покрывало, села в некотором разстоянии от постели Вильфрида, оборотилась к нему спиною и старалась вооружиться твердостию, не только против бедствий, ей угрожавших, но и против собственных чувств своих, которых более всего страшилась.