Ивангое, или Возвращение из Крестовых походов.
Часть третья.
Глава VII

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Ивангое, или Возвращение из Крестовых походов. Часть третья. Глава VII (старая орфография)

Глава VII.

Заря начала освещать находящияся в лесу поляны, на каждом листке заблистали капли росы, лань повела детей своих из густоты леса пасочную траву и ни один охотник не стерег еще величественного оленя, предшествующого своей подруге.

Стрелки-браконьеры находились у большого Гартвиль-Валкского дуба, при котором провели ночь после трудов своих, одни пивши вино, другие спавши, иные же, разговаривая о происшествиях прошедшого дня и о количестве полученной ими добычи, которая, не смотря на истребивший многое пожар, была немаловажна. Стрелки, незаботящиеся об опасности в подобных случаях, успели захватить все, что было драгоценнейшого в замке: оружие, военные доспехи, запасы разного рода, дорогое белье, платье, серебро и, что было непоследнею драгоценностию, сундук, заключавший суммы, полученные Регинальдом в выкуп с притесняемых и захватываемых им людей.

Законы общества стрелков-браконьеровь были столь строги и с такою точностию соблюдались, что ни один из них не осмеливался ничего себе присвоить. Все было доставлено на сборное место и оставалось там до разделения добычи начальником.

дерновая скамья. Он возсел на оный, предложив подле себя места Цедрику и Черному Рыцарю; товарищи же его все сели против него полукругом.

"Извините меня, почтенные господа! - сказал он Саксонцу и Рыцарю - Я в этом лесу Король, и мои подданные не одобрили бы моего поступка, ежели бы я в своем владении уступил кому-нибудь первенство. Да где наш Тук?" Никто не знал, куда он девался. "Неужели мы его лишились? - продолжал Локслей. - Не видал ли его кто нибудь после взятия замка?"

"Я его видел, - сказал Менье - он в подземельи хлопотал около дверей погреба, говоря, что непременно хочет отведать Гасконского и Лангедокского вина, запасенного Регинальдом Фрондбефом."

"Уж не там ли он и теперь? не засыпан ли он развалинами? Отправся туда Менье, возми с собою двенадцать человек, поищи его, и запасись водою, чтоб было чем залить огонь. Я готов все камни переворочать, чтоб его отыскать."

"Между тем, - сказал Локслей - займемся нашим делом, потому что как скоро разпространится слух о наших подвигах, войска Маврикия Браси, Филиппа Мальвуазина и прочих союзников Регинальда Фрондбефа, пойдут против нас. Благоразумие требует, чтоб мы позаботились о своей безопасности. Благородный Цедрик! я разделил добычу на две равные части; изберите ту, которую вам угодно, для раздачи помогавшим вам вашим вассалам."

"Храбрый стрелок! - отвечал Цедрик - сердце мое поражено горестию. Благородный Ательстан, последняя отрасль Саксонских Королей, уже не существует. С ним погибла последняя надежда. Никакия человеческия усилия не могут воспламенить искры, угасшей в крови его... Мои вассалы ожидают только моего прибытия для перенесения печальных его остатков в замок его предков. Лэди Ровена желает возвратиться в Ротервуд, и ей нужно достаточное прикрытие. Я давно бы уже вас оставил, ежели бы не ожидал, не части в добыче, потому что, ни я, ни мои вассалы не возмем из нее ничего, но времени, в которое вы соберетесь, чтоб принести вам и вашим товарищам мою благодарность за сохранение чести и жизни моей благородной воспитанницы."

"Мы сделали только половину дела, - сказал Локслей - и потому возмите половину добычи, для раздачи своим соседам и вассалам."

"Я довольно богат, - сказал Цедрик - чтоб наградить их, не брак ничего от вас; притом некоторые из них и сами не забыли себя, они отправились не с пустыми руками."

"В этом их воля, - отвечал Локслей - законы наши налагают обязанность на одних нас."

"Но тебя, добрый дурак, - сказал Цедрик Вамбе, обняв его - тебя, который не устрашился возложить на себя оковы своего господина, который жертвовал своею жизнию для спасения его жизни, чем могу я наградить?"

Слезы блистали в глазах почтенного Тана во время этого разговора; слезы, которыми он не жертвовал даже и смерти Ательстана: услуга, оказанная ему Вамбою, производила в нем чувство сильнейшее самой горести.

"Ежели вы за мои услуги - сказал Вамба, стараясь из почтения избавишься от объятий своего господина - будете мне платить слезами, то и мне надобно будет плакат; тогда прощай мое ремесло. Но, послушай дядюшка, ежели ты хочешь меня наградить, то прости моего товарища Гурта в том, что он отнял у тебя неделю службы и отдал ее твоему сыну."

"Его простить! - воскликнул Цедрик - Он не то заслуживает, я обязан его наградишь. Приближся Гурт и стань на колено."

"Ты более не раб; - сказал Цедрик, дотронувшись до него тростию - ты свободный человек, в городе и в деревне, в лесу и в поле. Сверх того, я даю тебе десять акр земли в моем Валбругхамском владении, которую ты получаешь от меня и от моих, в собственность свою и своих, отныне навсегда; и да поразит того проклятие Небесное, кто осмелится ее у тебя отнять!"

Гурт, восхищенный своею свободою, обрадованный подаренным ему имением, встав, вспрыгнул от радости аршина на два от земли.

"Пилу! пилу! - вскричал он - этот ошейник не должен безчестить вольного человека. Почтенный мой господин! ваше великодушие удвоило мои силы: впредь я вдвое неустрашимее буду за вас сражаться. Все переменилось в глазах моих. Ах! это ты, Фанг, узнаешь ли ты меня?"

,.Да, - сказал Вамба - мы с Фангом оба тебя узнаем, в ошейнике ли ты, или без ошейника; но ты сам, может быть, скоро не будешь нас узнавать."

"Скорее я забуду самого себя, нежели тебя, моего верного товарища, - сказал Гурт - и ежели бы свобода могла быть тебе полезною, почтенный Цедрик даровал бы тебе ее прежде нежели мне."

"Нет, нет, - сказал Вамба, - я еще не столь глуп, чтоб тебе завидовать, друг мой, Гурт. Я сижу спокойно, не забочусь ни о квартире, ни о пище; а Ольдгельм Мальмсбури говорит, что лучше быть дураком в пиру, нежели умным в драке. Сохрани меня Бог от свободы."

В это время послышался лошадиный шопот и явилась Лэди Ровена, едущая на прекрасном коне, великолепно одетая и окруженная многочисленною свитою оруженосцев, радующихся, видя на свободе свою госпожу. Лэди Ровена приняла опять свою важную осанку. Одна бледность её лица напоминала о претерпенных ею неприятностях, и на оном изображался остаток огорчения, вместе с надеждою на будущее и благодарностию.

Ей было известно, что Вильфрид Ивангое жив, а Ательстана не было уже на свете. Первое сведение ее радовало, а второе, хотя несколько и огорчало, но она утешалась мыслию, что не будет более подвергаться настояниям Цедрика, непрестававшого убеждать ее согласиться вытти за Ательстана замуж.

Когда Лэди Ровена приближилась, Локслей и все стрелки встали, по естественному чувству учтивости. Щеки её покрылись приятным румянцем и она, низко поклонившись, изъявила в коротких словах свою благодарность храброму стрелку и прочим своим освободителям. "Да наградит вас Бог, храбрые люди, - сказала она - за принятие участия, с такою готовностию и подвергаясь толиким опасностям, в положении притесненных. Ежели кто из вас будет иметь нужду, вспомните, что Ровена богата и признательна; ежели Норманцы вытеснят вас из этого леса, вспомните, что Ровена владеет лесами, в которых вы можете охотиться, сколько пожелаете."

"Благодарю вас, почтенная девица, - сказал Локслей, - благодарю за себя и за своих товарищей. Величайшая награда, какую мы могли получить за нашу услугу, заключается в том, что успели вас освободить. Мы не всегда делаем похвальные дела, но избавление Лада Ровены заменит многия из них."

Лэди Ровена еще раз поклонилась и, оборотивши своего коня, ожидала прощавшагося Цедрика. В это время она увидела Маврикия Браси, стоявшого в глубокой задумчивости под деревом и, казалось, ее невидавшого; но он, по кратковременной нерешительности, приближился к Лэди Ровене, взял за повод её коня и сказал:

"Удостоит ли Лэди Ровена внимании пленного Рыцаря, обезчещенного воина?"

"Г. Рыцарь! - отвечала она - в подобных вашим предприятиях истинное безчестие может заключаться только в успехе в оных."

"Приятность победы должна уменьшить вате неудовольствие. Дозвольте мне только узнать, удостоивает ли Лэди Ровена простить следствие жестокой и несчастной страсти Маврикию Браси, который не замедлит доказать, что он умеет ей служить благороднейшим образом?"

"Я вас прощаю, г. Рыцарь, - сказала Лэди Ровена - но не иначе, как по обязанностям Христианки; забыт же бедствий, причиненных вашим безразсудством, не могу."

"Оставь повода! - вскричал Цедрик, подъехав в это время - Клянусь, что ежели бы я не почитал для себя унизительным пригвоздишь тебя копьем к этому дереву, то сейчас бы это сделал. Знай, Маврикий Браси, что ты дорого заплатить за участие в этом деле." "Неопасно угрожать пленнику, - отвечал Маврикий - но Саксонцу была ли когда известна вежливость?" Сказав это, он оставил повод и отошел.

Цедрик, прежде отъезда, изъявил особенную признательность Черному Рыцарю и упрашивал его ехать вместе в Ротервуд.

"Я знаю, - говорил он - что вы, Рыцари, любите искать приключений и случаев к оказанию своей храбрости; но слава, приобретаемая оружием, не постоянна, и храбрейший человек чувствует иногда желание иметь спокойное пристанище. Вы его имеете, благородный Рыцарь, в замке Ротервудском. Цедрик довольно богат, чтоб заставить вас забыть неблагорасположение к вам Фортуны: все, что он имеет, принадлежит его избавителю. Итак посетите Ротервуд, не как гость, но как сын, или брат мой."

"Цедрик уже наградил меня; - отвечал Рыцарь - он подал мне случай узнать неустрашимость Саксонцев. Я приеду в Ротервуд и приеду скоро, почтенный но теперь важные и нетерпящия времени дела призывают меня совсем в другую сторону; приехав же к вам, я, может быть, попрошу вас о том, на что вам, при всем вашем великодушии, трудно будет согласиться."

"Я наперед даю слово исполнить ваше требование, - сказал Цедрик, подав руку Рыцарю - даю слово исполнить его, хотя бы оно касалось до половины всего моего имения."

"Не спешите обещанием; - продолжал Рыцарь - впрочем я не сомневаюсь, что вы сдержите ваше слово." "Мне остается вам сказать, - присовокупил Цедрик - что во время похорон почтенного Ательстана я буду в замке Коннигсбурге, который будет отворен для всех желающих участвовать в поминовении бывшого его владетеля; и говорю именем почтенной Эдифы, матери покойного, последняго потомка королей Саксонских, что Конингсбург и никогда не будет затворен для.того, кто столько храбро сражался для освобождения её сына от оков Норманских."

,.Да, да, - сказал Вамба, вступивший в свою должность при Цедрике - поминки будут славные; как жаль, что почтенный Ательстан сам не может в них участвовать."

"Молчи! - сказал Цедрик, которому не правилась эта шутка, но который не мог бранить Вамбу, после оказанной им важной услуги - Пора ехать."

Скоро, после того, показалась печальная процесия, идущая от Торквильстона в том же направлении, какое взял Цедрик и его свита. Вассалы Ательстана несли тело его, помещенное в великолепной гробнице, которую предназначалось поставить в месте погребения фамилии Генгистов, от коей происходил покойный. Множество принадлежавших ему вассалов сопровождали его тело, изъявляя знаки большой горести. Все стрелки, увидев приближающуюся процессию, встали и отдали усопшему почтение. Тихое шествие процесии и протяжное пение монахов, предшествовавших гробнице., напомнило им о некоторых из погибших их товарищей. Но подобное чувство не могло долго занимать людей, которых вся жизнь была не иное что, как последования опасных предприятий. Пение еще было слышно, а внимание их уже обращено было на иной предмет. Предстояло разделить добычу.

"Храбрый Рыцарь! - сказал Локслей Черному Рыцарю - выберите для себя, что вам угодно, в память нашего бывшого товарищества, и не скромничайте слишком; никто на это не имеет права более вас; без вашей головы и вашей руки, мы ничего бы не сделали."

"Я принимаю ваше предложение от всего сердца, и прошу вас отдать в мое распоряжение Маврикия Браси."

"Он и без того вам принадлежит, он ваш пленник, и должен почитать это большим для себя счастием, потому что, в противном случае, я велел бы давно повесить его на самом высоком суку этого дуба, и назначаю таковую же участь каждому воину его вольного войска, который попадется в мои руки; но он ваш пленник, и хотя бы он был убийцею моего отца, участь его зависит от одних вас."

"Браси! - сказал Черный Рыцарь - ты свободен, удались. Человек, взявший тебя в плен, не знает низкого удовольствия мстить, он забывает прошедшее; но впредь будь осторожен, Маврикий."

Маврикий почтительно ему поклонился, и готов был удалиться; но услышав, что стрелки упрекали его насилиями, делаемыми им и его вольным войском, остановился, повернулся к ним, сложил руки и, взглянув на них надменно, сказал:

"Маврикий Браси презирает ваши упреки также, как гнушается вашими похвалами; подобные вам разбойники, скрывающиеся во мраке лесов, должны молчать, когда за милю от их вертепа только имя благородного Рыцаря выговаривается."

Эта выходка, могла бы ему очень дорого стоить, ежели бы Локслей не поспешил остановить стрелков. Он даже дозволил Маврикию взять коня, из числа найденных в конюшнях Фрондбефа; и Маврикий поскакал во весь опор.

"Благородный Рыцарь! - сказал он - ежели не противно вам будет принять рог, который был на мне, то удостойте сохранить его, в память ваших вчерашних подвигов. В лесах между Трента и Тиса может всякому храбрейшему Рыцарю встретиться нужда в помощи. Когда это случится с вами затрубите в этот рог и, может быть, найдете людей, готовых вас защищать."

Сказав это, он протрубил несколько раз вестовой знак, чтоб оставить его в памяти Рыцаря.

"Я принимаю твой подарок, храбрый стрелок! и в крайней необходимости не буду искать лучших защитников, как ты и твои товарищи." Сказав это, он протрубил вестовой знак, слышанный от Локслея.

"Верно и сильно. - сказал Локслей - Можно бы подумать, что вы также привыкли к войне в лесу, как против крепостей, и я уверен, что также были в свое время охотником. Товарищи! припомните этот вестовой знак; это позыв Черного Рыцаря, на щите которого изображены: железная полоса и цепи; и кто, услыша оный, не устремится немедленно к нему на помощь, тот будет изгнан из нашего общества, с переломлением его лука об собственные его плеча."

"Да здравствует наш начальник! - закричали стрелки. - Да здравствует Черный Рыцарь! Да встретится нам скорее случай доказать на деле, сколь мы желаем быть ему полезными!"

После сего, Локслей приступил к разделу добычи и произвел его с совершенным безпристрастием, разрешая с большим искусством всякое недоумение. Все стрелки с покорностию повиновались его решению, и Черный Рыцарь немало удивлялся, видя, что люди, пеповинующиеся общим законам, управлялись столь порядочно и безпристрастно.

В это время голос Тука возвестил о его приходе.

"Пропустите! - кричал он - пропустите меня и моего пленника! Я возвращаюсь, г. начальник, подобно орлу, держащему в когтях добычу."

и от страха, следовал за ним с униженным видом.

"Где Аллен Даль? - вскричал Тук - Он должен сочинить балладу в честь мне. Этот болотный соловей всегда уходит, когда ему должно показать свои дарования."

"Друг мой! - сказал Локслей, - я вижу, что хотя еще и очень рано, но ты уже довольно потрудился; да что за дичину ты нам притащил?"

"Пленника, побежденного моим копьем и мечем, или, лучше сказать, пущенною мною из лука стрелою и моим бердышем. Он хотя и в плену, но избавлен мною от заточения, несравненно ужаснейшого. Говори, жид! не вырвал ли я тебя из дьявольских когтей?"

"Боже мо! неужели никто не сжалится надо мною и не избавит меня от этого сумазброда?" Сказал Исаак.

"Ба, ба! что это значит? - вскричал Тук, приняв грозный вид. - Берегись, жид! будь покорен и кроток."

"Перестань! - сказал Локслей. - Разскажи нам лучше, как ты взял его в плен?"

"Я нашел его там, где искал лучшого товара. Занимаясь обозрением погребов замка, желая удостовериться, не можно ли чего-либо спасши из находящагося в оных, и, увидев боченок с Канарским вином, я начал было кликать кого-нибудь на помощь, чтоб его вынести; но в самое это время заметил толстую железную дверь с большим замком, в котором находился ключ. А, а! вот тут-то, подумал я, хранится жидкое сокровище, и негодный погребщик, заторопившись, забыл в замке ключ. Я отпер ключем дверь, отворил ее и вошел в какую-то конуру, где ничего не нашел, кроме цепей, большой заржавленной железной решетки и этого жида, который, немедленно, без моего требования, отдался мне военнопленным. После, я продолжал осматривать погреба, таская своего пленника за собою, и, увидев несколько бочек, едва успел удостовериться, что в них было лучшее Гасконское вино, как вдруг раздался ужасный гром, все строение над нами обрушилось и нас завалило каменьями в погребе, которого своды к счастию были так крепки, что их не раздавило. После этого я представил себе, что унизительно оставить свет в сотовариществе жида, и потому взялся было за бердыш, чтоб отправить его вперед; во остановился несколько, желая прохладить свое засохшее горло вином; и Гильберт с Виббальдом знают, в каком я был положении, когда они меня отрыли."

"Мы точно можем засвидетельствовать, - сказал Гильберт - что, вошед в погреб, нашли бочку до половины пустою, жида полумертвым, а его полупьяным."

"Неправда, - сказал с досадою Тук, - вы сами с своими товарищами осушили бочку, в которой вино было так вкусно, что я хотел его сохранить для нашего начальника; но вы меня не послушались и сказали, что вам надобно выпить утреннюю порцию."

"Перестаньте! - сказал Локслей, - нам надобно заняться другим. Тебе, жид, я думаю, не нужно сказывать, что твое присутствие не может быть для нас приятным; итак сообрази скорее и скажи, что ты можешь дать за себя выкупа?"

"Много ли захватили воинов Регинальдовых?" Спросил Черный Рыцарь.

"Ни одного такого, от которого бы можно было надеяться выкупа, и я их всех освободил. Ну, что же ты придумал, Исаак?"

"Что мне придумать, почтенные господа? Я уже вам докладывал, что я бедняк; у меня ничего нет в виду, кроме разорения и отчаяния, ежели я вам заплачу хотя пятдесят крон, то нищенский костыль останется единственным моим богатством."

"Это несправедливо. - сказал Локслей - Говорят, что у тебя в доме много серебра и золота, и добрые Христиане оскорбляются, видя, что подобные тебе пиявицы богатеют от процентов и взысканий."

"Не гневайтесь так; - сказал Исаак, - я никого де принуждаю занимать у меня деньги. Когда просят у меня их в заем, тогда со мною не так обращаются; тогда говорят: "Любезный Исаак, сделай мне одолжение; не ужели ты захочешь отказать своему другу в крайней нужде? Мы верно заплатим тебе в назначенный срок." "Нечестивый жид! да постигнуть тебя все бедствия Египетския." И прибавляют все, что можно выдумать, обидного."

"Хотя это и правда, но я назначаю твой выкуп в тысячу крон." Сказал Локслей.

"Браво, браво!" Сказали все стрелки.

"Боже отцев моих! - воскликнул Исаак - Неужели вы хотите ввергнуть в нищету несчастнейшого человека? Вчера я лишился своей дочери, а сегодня вы хотите меня лишить всех средств к существованию."

"Ежели у тебя теперь нет дочери, то тем менее нужно тебе богатство." Сказал Локслей.

"Увы! - отвечал Исаак - Ревекка, дочь моей любезной Рахили. Ежели бы все листья этого огромного дуба превратились в золотые монеты и принадлежали мне, то я от всего сердца отдал бы все это сокровище за то, чтоб знать о судьбе твоей в этот несчастный день."

"Дочь твоя - сказала, один из стрелков - не имела ли на себе вышитого серебром покрывала?"

"Да, - сказал поспешно старик, дрожа, не от страха, а от нетерпения - Не можешь ли ты мне сказать, что с нею сделалось?"

"Вчера Рыцарь Храма, кажется, увез ее с собою. Я натянул было лук, хотя пустить в него стрелу; но не решился этого сделать, опасаясь ранить молодую девицу, которую он вез и которая изпускала ужасный вопль."

"Ах! для чего не пронзил ты грудь её! Мне легче бы было ее видеть в гробнице отцев моих, нежели во власти жестокого Рыцаря Храма. Слава души моей помрачена."

"Друзья мои! - сказал Локслей, - этот старик, хотя и жид, но горесть его меня трогает. Ну, Исаак, говори решительно, скажи мне: уплата тысячи крон выкупа совсем ли тебя разорит?"

Этот вопрос, сделанный Исааку в то время, когда отеческая любовь заставила замолчать самую привязанность к деньгам, лишил его обыкновенного присутствия ума, и он, почти не знав что говорит, сказал: "Нет, не совсем."

"Хорошо, однако мы не поступим с тобою немилосердо. Без денег, тебе также трудно будет выручить свою дочь из плена от Рыцаря Храма, как застрелить дикую козу тупою стрелою. Заплати нам только половину назначенного выкупа, другая у тебя останется для выкупа твоей дочери. Блеск золота Рыцарям Храма также приятен, как и блеск прекрасных глаз; но не теряй времени: Рыцарь Бриан, сколько мне известно, теперь должен быть в Темплестоне. Согласны ли вы со мною, товарищи?"

Все, предлагаемое. Локслеем, всегда было одобряемо всеми его товарищами.

Исаак, узнав, что дочь его жива, получил надежду ее выкупить и обрадовался, услышав уменьшение половины требуемого с него выкупа. В знак своей благодарности, он бросился к ногам Локслея, коснулся бородою до его обуви и хотел поцеловать полу его зеленого кафтана.

"Встань, жид, встань! Я Англичанин и не люблю принятых на востоке унизительных знаков уважения. Повергайся пред Богом, а не пред подобным мне грешником."

"Исаак! размысли хорошенько о том, что тебе должно делать. Для тебя нетяжел никакой выкуп, не думай, чтоб я верил, что ты беден, ты мне более знаком, нежели полагаешь; мне даже известен и большой сундук с мешками серебра, и камень под яблонею в твоем саду в Иорке, закрывающий небольшую лестницу, ведущую под своды подземелья."

Исаак, услышав это, побледнел как смерть.

"Впрочем, ты меня не опасайся. Мы старые приятели. Помнишь ли ты о больном, стрелке, которого в Иорке дочь твоя выкупила из оков, оставила в своем доме до излечения и отпуская наградила золотою монетою? Хотя ты и ростовщик, но никогда не давал в займы денег за такие проценты: это золотая монета сегодня сохранила у тебя пятьсот крон."

"Так это вы, Диккон Бендбов? Я чувствовал, что голос ваш мне Знаком."

"Да, я и Бендбов, и Локслей, и имею еще третье имя."

"Но, великодушный Бендбов! вы ошибаетесь на счет подземелья с сводами. В нем ничего нет, изключая небольшого количества товаров, которыми я охотно с на мы поделюсь. Я пришлю вам с удовольствием аршин сто зеленого Яникольского сукна на платье вашим стрелкам и сотню Гишпанских луков с шелковыми тетивами лучшого разбора; только, великодушный Бендбов, сохраните тайну о подземелье."

"Я сохраню ее, и чистосердечно говорю тебе, что сожалею о несчастий твоей дочери. Но я ничего не могу для нее сделать. Темплестон не такая дичь, которую бы можно было стрелять нашими стрелами. Я нашел бы, может быть, средство освободить ее, ежели бы знал это прежде; но теперь только могу попросить тебе помощи у Приора."

"Ради Бога, добрый Бендбов, помогите мне."

"Хорошо, жид! - отвечал Приор - ежели уже мне суждено участвовать в этом деле, то дай мне свою чернильницу и перо; но нет, я ни за что не захочу прикоснуться к перу жида, а другого негде взять."

"Я сейчас вам его представлю." Сказал Локслей, и с этими словами натянул лук и пустил стрелу в дикого гуся, летевшого в это время над ними, перед стаею своих товарищей, к отдаленным и диким озерам Гальдернесскимь. Гусь упал к его ногам.

Приор, написав письмо к Бриану я отдав его Исааку, сказал: "Вот твой паспорт в Темплестон; я думаю, что он тебе поможет возвратит свою дочь, ежели не будешь скупиться."

"Брат мой Шева имеет ключи от моих кладовых; он выдаст и пятьсот крон и товары, в этом письме означенные."

"И от подземелья ключи у него же?" Спросил Локслей тихонько у Исаака.

"Нет, нет, сохрани Бог! я думал, что этой тайны никто, кроме меня, не знает."

"Никто ее не узна" Исаак содрогнулся. "Нет, Диккон! я еду, прощай."

"Будь щедр, - сказал Локслей - и не щади своего кошелька, когда нужно избавить тебе свою дочь. Знай, что деньги, которых ты пожалеешь в этом случае, в последствии причинят тебе такое же мучение, как бы растопленные, влитые тебе в горло."

Исаак отвечал ему тяжким вздохом и отправился в путь, в сопровождении двух стрелков, которым приказано было показать ему дорогу и охранять его до выезда из леса.

свергнувшими с себя узы обыкновенных законов общества.

"Дурное дерево - сказал Локслей - иногда производит хорошие плоды, и дурное время не всегда причиняет один вред. Из числа людей, которых обстоятельства вовлекли в шин образ жизни, без сомнения беззаконный, многие, г. Рыцарь, желают, чтобы свобода, доставляемая сею жизнию, была сопровождаема некоторою умеренностию; другие же, даже сожалеют о необходимости продолжать этот образ жизни."

"Я уверен, - отвечал Рыцарь, - что говорящий теперь со мною принадлежит к сим последним."

"Г. Рыцарь! каждый из нас имеет свою тайну. Я не спрашивал у вас о вашей, дозвольте и мне сохранить мою; вы можете обо мне заключать что вам угодно, также, как и я о вас, и, может быть, оба ошибемся."

"Извини меня, храбрый стрелок; ты говоришь правду; но может быть, что мы увидимся в такое время, когда тайна с обеих сторон уже не будет существовать; до того же времени надеюсь, что мы разстаемся приятелями."

"Вот вам моя рука в подтверждение сего, рука истинного Англичанина, хотя и изгнанника."

"Вот и моя рука; мне приятно тебе ее подать. Тот, кто делает добро, имея средства безответственно делать зло, достоин похвалы не только за сделанное им добро, но и за то, что не сделал зла, которое мог сделать. Прощай, храбрый стрелок."

Они разстались как приятели, и Рыцарь, сев на своего коня, поскакал по дороге, ведущей из лесу.