Ивангое, или Возвращение из Крестовых походов.
Часть четвертая.
Глава IV

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Ивангое, или Возвращение из Крестовых походов. Часть четвертая. Глава IV (старая орфография)

Глава IV.

Лука Бомануар был тронут благородством и приятностию, с которыми Ревекка изъяснила последнее требование. Он не был жестокосердым от природы; но уединенная жизнь, военные упражнения, привычка видеть себя повелителем и твердая уверенность в обязанности изкоренять ересь и поражать неверных, сделали постепенно нечувствительным его сердце, чуждое страстей. Черты лица его казались не столь суровыми, когда он смотрел на милое творение, не имеющее ни покровителя, ни друга, сирое, но защищающееся с такою неустрашимостию и с таким благородством.

"Ревекка, - сказал он - ежели сожаление, которое я чувствую, смотря на тебя, происходит от твоего чародейства, то преступление твое ужасно; но я почитаю чувства моего сердца естественными, видя творение, награжденное толикими наружными достоинствами, соделавшееся сосудом гибели. Дочь моя, исповедуй свои преступления, покайся и оставь заблуждения; под сим условием, я дарую тебе жизнь."

"Я вас прошу - отвечала Ревекка - дозволить мне узнать, удостоите ли вы внимания мое прошение о законном поединке? "

"Подайте мне ее перчатку, - сказал Бомануар - Посмотри хорошенько на эту перчатку, дочь моя, посмотри, как она ничтожна для такого ужасного вызова, каков смертельный поединок; посмотри, какое различие между ею и стальными перчатками наших Рыцарей, и знай, что такая же разность между защитою твоею и нашего Ордена, который ты вызываешь."

"Положите на весы мою невинность, - сказала с твердостию Ревекка - и вы увидите, что шелковая перчатка перетянет железную."

"Следовательно, ты не признаешь себя виновною и настаиваешь в дерзком своем вызове?"

"Настаиваю, почтеннейший Великий Магистр."

"Итак, да будет по твоему прошению, и суд Божий да покажет, на чьей стороне справедливость."

"Аминь!" Отвечали Командоры, находившиеся близь Великого Магистра. "Аминь!" Повторили Рыцари и все собрание.

"Братие, - сказал Бомануар - вам известно, что мы могли отказать ей в поединке; но хотя она Иудеянка и чародейка, сохрани нас Бог от этого! Она иностранка, без покровителя, и просит дозволения единственно прибегнуть под покров наших законов; сверх того, хотя мы и иноки, но вместе с тем и Рыцари; нам неприлично отказаться от вызова, под каким бы ни было предлогом. Итак, дело состоит в следую тем: Ревекка, дочь Исаака Иоркского, Иудейского закона, признаваемая по многим, более нежели подозрительным, обстоятельствам употреблявшею чародейство над особою благородного Рыцаря нашего Ордена, требует законного поединка, для доказательства своей невинности. Кому, полагаете вы, должно отдать залог вызова? Кого назначить Рыцарем-защитником нашей стороны?"

"Бриана Буа-Гильберта. - сказал Командор Гудальрик - Дело это особенно до него касается и ему более всех известна справедливость нашей стороны."

"Но ежели брат наш Бриан находится под влиянием чародейства! - сказал Бомануар - Впрочем, мы говорим это только из предосторожности; из всего нашего Ордена, мы никому охотнее не вверим защиты его чести."

"Почтеннейший Великий Магистр. - отвечал Командор - Вам известно, что никакое чародейство не может иметь власти над Рыцарем, сражающимся для изъявления суда, Божия." "Справедливо; - сказал Бомануар - отдайте Бриану Буа-Гильберту залог вызова. Брат! - сказал он Бриану - мы поручаем вам сражаться неустрашимо и быть уверенным, что победа будет на стороне справедливости. Ревекка! мы даем тебе три дни срока для отыскания Рыцаря защитника."

"Срок слишком короток - сказала она - для отыскания человека, который бы хотел за обвиняемую подвергнуть опасности жизнь и честь свою, тогда как она чужестранка и иноверная."

"Мы не можем отсрочить более. - сказал Великий Магистр - Сражение должно происходить в нашем присутствии; а важные дела отзывают нас чрез три дни отсюда."

"Да будет воля Божия! - сказала Ревекка - Я возлагаю мое упование на единого Бога, Коему возможно в одно мгновение то, для чего человеку недостаточно всей вечности."

"Теперь остается назначить место сражения и казни, ежели будет нужно. - сказал Бомануар - Где Командор Алберт?"

Алберт, державший еще перчатку Ревекки, стоял подле Бриана и разговаривал с ним горячо, но тихим голосом.

"Не отказывается ли он от принятия залога поединка?" Спросил гневно Великий Магистр.

"Нет, почтеннейший Великий Магистр, - отвечал Алберт, спрятав перчатку под епанчу - он принял его; что жь касается до места сражения, не угодно ли назначить оное на принадлежащем здешнему командорству Георгиевском поле, на котором обыкновенно производятся наши военные упражнения?"

"Хорошо. - сказал Великий Магистр - Ревекка, ты должна туда представить своего защитника, и ежели он не победит, или не явится на это место для сражения, то ты погибнешь смертию, назначенною чародейкам: таков наш приговор, Запишите всё это в протокол и прочтите всенародно, чтоб никто не имел права отзываться неведением об оном."

Капелан, отправлявший должность секретаря, записал все производство в большую книгу, in folio, назначенную для записывания главных постановлений, делаемых Орденом; другой же Капелан прочел записанное громким и внятным голосом.

"Да поможет Бог справедливой стороне!" Сказал Великий Магистр, по окончании чтения. "Аминь!" Отвечало собрание.

друзей о положении, в котором она находится, и о потребности в защитнике.

"Это справедливо. - отвечал Бомануар - Ты может избрать, кого хочешь, для уведомления их о своем положении, и избранный тобою для сего человек к тебе свободно будет допускаем."

"Естьли здесь кто-нибудь, - сказала Ревекка - который бы, из любви к справедливости, или в надежде щедрой награды, согласился сделать эту услугу невинной и несчастной девице?"

Никто не отвечал, не смея в присутствии Великого Магистра оказать участие в положении Иудеянки, признанной им чародейкою, и опасаясь впасть в подозрение. Ни чувство сострадания, ни прелесть награды не сильны были победить этого страха.

Ревекка была некоторое время в неизъяснимом безпокойстве. "Возможно ли, - сказала она - что в самой Англии, я вижу себя лишаемою надежды на последнее средство к избавлению себя, от недостатка снисхождения, в котором не отказывается и величайшим преступникам!"

"Хотя я не иначе могу ходить, как на костылях, - сказал Гиг - но и тем обязан вам и, как могу, готов исполнить ваше поручение. Дал бы Бог, чтоб ноги мои заслужили вину моего языка! Ах! говоря о вашем благодеянии, я нимало не ожидал подвергнуть вас опасности."

"Для Бога нет не возможного." Отвечала Ревекка.

Она поспешно написала несколько слов по-Еврейски на куске пергамина, который дан был ей Капеланом, по приказанию Великого Магистра, и сказала Гигу: "Сыщи Исаака Иоркского и отдай ему эту записку; вот тебе на наем лошади и за труды. Небо внушает мне предчувствие, что я не умру назначенною мне смертию. Бог пошлет мне защитника. Прощай. Помни, что жизнь моя зависит от твоего проворства."

Многие из зрителей старались удержать Гига от принятия записки, на которой, по мнению их, были написаны кабалистические знаки; но он решился услужишь своей благодетельнице. "Она излечила мое тело, - отвечал он - и я уверен, что не захочет погубить и души моей."

Гиг отправился немедленно из Темплестова в свою деревню, намереваясь взять там у своего соседа лошадь и на ней доехать до Иорка.

узнал Исаака Иоркского, в другом же Раввина Бен Самуила. Они знали, что в командорстве производится Beликим Магистром суд над чародейкою и, не смея войти в замок, ездили вокруг оного.

"Брат Бен Самуил, - сказал Исаак - сердце мое замирает и это не без причины: обвинения в чародействе не редко служат предлогом к притеснению нас."

"Не безпокойся, брат, - отвечал Наеан - ты довольно богат, чтоб ничего не бояться; все дело кончится однеми деньгами. Но что это за человек, который к нам подходит на костылях? Дружище! - сказал он Гигу - ежели тебе нужно какое лекарство, то я тебе в нем не откажу, но не дам ничего человеку, просящему милсотины на большой дороге; у тебя слабы ноги и тебе не, возможно быть ни гонцем, ни воином, ни пастухом; но, кажется, руки у тебя здоровы и ты мог бы некоторые работы.....

"Помилуй Исаак, что с тобою делается?" Вскричал Нафан.

В продолжении разговора, Исаак взял у Гига записку и, едва взглянул на нее, изменился в лице, вскрикнул и упал с лошади без чувств.

сбросив с себя шапку, начал посыпать пылью себе волосы.

Раввин, полагая, что он помешался в уме, принялся было опять за свой инструмент, но Исаак скоро удостоверил его в ошибке.

"Дева горести! - вскричал он - Тебя должно бы назвать Венониею, а не Ревеккою! Как я желаю, не пережить тебя!"

"Что тебе сделалось? - сказал Раввин - Не стыдно ли быть так малодушным? Что случилось с твоею дочерью? Я надеюсь, что она еще жива?"

"Жива, но во власши врагов, готовых поступить с нею жесточайшим образом, не смотря ни на юность, ни на невинность её. Она составляла пальмовый венец поседелой главы моей, по он поблек в одну ночь. Дочь моя! Одно утешение мое в старости! Единственная отрасль моей возлюбленной Рахили! Мрак смерти уже окружает тебя."

"Но что тут написано? Нет ли средства ее избавить?"

"Прочти. Глаза мои от слез ничего не видят."

Раввин взял Ревеккину записку и прочел по-Еврейски следующее:

"Исааку, сыну Адоникамову, которого Христиане называют Исааком Иоркским. Да совершится над тобою обетованное благословение!

"Отец мой! Я осуждена насмерть за преступление, о котором даже не имею никакого понятия: за чародейство. Если можно найти храброго человека для защищения меня копьем и мечем, по существующему обыкновению, на поле Георгиевском, в продолжении трех дней, считая от нынешняго; то, может быть, Бог дарует ему достаточную силу для одержания победы и для защиты невинности, лишенной всякой иной помощи. Если же никого не выищется, то подруги мои могут теперь же начать меня оплакивать, как цветок, срезанный жнецом. Постарайтесь отыскать помощь, где можете.Христианский Рыцарь Вильфрид, сын Цедрика, называющийся Ивангоем, думаю, согласился бы за меня сразиться, но он еще не может быть в состоянии вынести тяжести вооружения. При всем том, отец мой, дайте ему знать о моем положении. Он имеет друзей, был товарищем нашим в плену и, может быть, сыщет мне защитника.

"Уверьте Вильфрида, что Ревекка, останется ли в живых, или умрет, но всегда пребудет невинною в преступлении, в котором ее обвиняют. Если угодно будет Богу, чтоб вы лишились своей дочери, то не оставайтесь более в этой обагренной её кровию стране; удалитесь в Кордую, где брат ваш живет в безопасности под сению трона Беабдилова."

Исаак выслушал все довольно спокойно; по окончании же чтения, начал опять продолжать изъявление своей горести, по обычаю восточных народов, посыпая голову пылью, раздирая свою одежду и вопия: "Дочь моя! моя Ревекка! плоть моей плоти! кости костей моих!"

"Ободрись, - сказал ему Раввин - горесть ни к чему не служит. Сей же час ступай и отыщи Вильфрида. Может быть, он подаст тебе совет, или окажет помощь. Он любимец Ричарда, называемого Львиное-Сердце, о возвращении которого сюда все уверяют. Очень возможно, что Ричард, по просьбе его, запретит этим кровожадным людям исполнить свой приговор."

"Я его сыщу, - сказал Исаак - потому что он очень хороший и сострадательный к нам человек, но он еще не в силах надеть лат; а кто из Христиан за хочет, кроме его, сражаться за Иудеянку?"

"Ты говоришь, как человек, который не знает Християн. Ободрись и поспеши отыскать Вильфрида; я же, с своей стороны, также похлопочу о тебе: не простительно бы было не помочь брату в таком несчастий. Я отправлюсь теперь в Иорк. Там много собралось Рыцарей. Может быть, кто нибудь из них возмет на себя быть защитником твоей дочери; ты же исполнишь все, чти я им обещаю твоим именем."

лучше. К чему мне золото без дочери."

"Прощай, - сказал Наеан - надо действовать не мешкая; желаю; чтоб ты был утешен."

Они обнялись и, разставшись, поехали, каждый по своей дороге.

Гиг не отходил от них в продолжении всего разговора, из которого ничего не понял, потому что они говорили по-Еврейски. Наконец, посмотрев им в след, сказал: "Эти окаянные жиды, не более обратили на меня внимание, как на Турку, или на язычника. Им бы можно было бросить мне один, или два цехина. Я не был обязан приносить им, Бог знает, какое писание, подвергаясь опасности быть околдованным; но что мне пользы и в их золоте, ежели оно может оборотиться в дубовые листья?