Ивангое, или Возвращение из Крестовых походов.
Часть четвертая.
Глава VII

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Ивангое, или Возвращение из Крестовых походов. Часть четвертая. Глава VII (старая орфография)

Глава VII.

Два явившияся вновь лица, были: Вильфрид Ивангое, едущий на муле, и Гурш, сидевший с важностию на его рыцарском коне. Вильфрид чрезвычайно удивился, увидев Ричарда, обрызганного кровию, посреди шести или семи убитых воинов, и окруженного людьми которые казались ему разбойниками. Он не знал, должно ли ему назвать Ричарда Королем, или должно говорить с ним, как с Черным Рыцарем.

Ричард, заметив его затруднение, сказал: "Инкогнито здесь не нужно, Вильфрид; Ричард себя открыл, он окружен истинными Англичанами, хотя и увлекавшимися иногда слишком далеко своим горячим воображением."

"Г. Рыцарь! - сказал Робин Гуд, подошед к Вильфриду - уверения мои ничего не могут прибавить к словам моего Государя; но я могу сказать, что между всеми его подданными не найдется никого верного ему, более моих товарищей и меня."

"Я этому верю; - сказал Вильфрид - но что значат эти побитые люди, эта кровь на оружии и латах Короля?"

"Тут была измена; - сказал Король - но, благодаря этим людям, изменники получили заслуженную ими награду. Впрочем, - продолжал он с улыбкою - ты также изменник, не повиновавшийся моему повелению; не приказывал ли я решительно тебе не выезжать из Ботольфского монастыря, покрайней мере до завтрешняго дня, чтоб раны твои могли зажить?"

"Они уже зажили - отвечал Вильфрид - и не более опасны, как оцарапание булавкою. Но для чего вам подвергать опасности жизнь свою, ездя без свиты?"

"Ричард Платагенет - отвечал Король - уважает славу, приобретенную мечем, и более гордится победою собственной своей руки, нежели сто тысячной армии, находящейся под его предводительством."

"Но ваше королевство, Государь, угрожаемое междоусобною войною; ваша корона, подверженная опасности; ваши подданные, долженствующие страшиться бездны зол, ежели лишатся своего Государя, в каком-нибудь из несчастных случаев, подобных настоящему, от которого вы так чудесно избавились?"

"О, о! мое королевство! мои подданные! - сказал с досадою Король - Я вам на это скажу, Вильфрид, что лучшие из них платят мне за мои дурачества тою же монетою. На пример, один из вернейших моих подданных, Вильфрид Ивангое, дозволяет себе не исполнять моих повелений, а Короля своего упрекает тем, что он не следует его советам. Я не знаю, кто из нас более в праве сердиться? Между тем, послушай, любезный Вильфрид, мне необходимо нужно было несколько дней хранить инкогнито, для того, чтоб дать время преданным мне людям, Баронам, остававшимся мне верными, собрать свои силы; и не прежде должно было обнародовать о своем возвращении, как имея достаточное количество войска, для уничтожения возмущения и прекращения действий бунтовщиков, не прибегая к оружию. Чрез двадцать четыре часа, Естутвил и Богун будут в состоянии выступить к Иорку; Сализбури идет с югу, а Мультон и Перси вооружаются на севере; Барвик уведомляет меня о Бошампе; Канцлер примет нужные меры на счет Лондона. Ежели бы я поспешил прежде себя открыть, то, может быть, подвергся бы такой опасности, от которой недостаточно бы было для моего избавления копья и меча моего, не смотря ни на стрелы Робина Гуда, ни на рог премудрого Вамбы."

Вильфрид почтительно поклонился, и Ричард хотя внутренно и признавал благоразумие советов своего юного царедворца, но доволен был тем, что заставил его молчать; наконец, обратившись к Робину Гуду, сказал:

"Начальник браконьеров, нет ли у тебя чего поесть? Движение, которое эта сволочь заставила меня сделать, возбудило мой аппетит."

"Я должен признаться Вашему Величеству, - отвечал Робин с некоторым замешательством - что наш запас состоит только в...."

"В дичи? - сказал Ричард - Все равно."

Робин пошел вперед для указания дороги к сборному месту, и неустрашимый Ричард следовал за ним.

Все новое, всякое неожиданное приключение делали счастливым Ричарда, и он, шедши в это время темным лесом, следуя за Робином, может быть, более был доволен, нежели бы посреди Перов и знатных людей двора своего. Встречаемые им и преодолеваемые опасности умножали еще более в глазах его цену неожиданных приключений. Он вообще имел свойства Рыцаря романов, и для пылкого его воображения, слава, приобретенная оружием, была драгоценнее славы искусного политика и Короля. От сего, царствование его уподоблялось блистающему метеору, разпространяющему на одно мгновение ослепительное сияние и последуемому совершенною тьмою. Его рыцарские подвиги сделались предметом песней певцов и трубадуров; по царствование его не доставило Англии никакой прочной выгоды, достойной внимания Истории, и не представило никакого полезного примера потомству.

Обед был приготовлен и Ричард сел за оный под большим дубом, посреди людей, которые в отсутствие его признавались преступниками и которые в это время составляли и телохранителей его, и двор. Сначала они, из уважения к нему и по приказанию своего начальника, все стояли, но Ричард приказал им сесть и начался обед, во время которого Ричард был очень весел.

"Присутствие нашего храброго Государя делает нам великую честь, но я желал бы, чтоб это не отняло у него времени, которое по обстоятельствам может быт для него драгоценным."

"Это умно и чистосердечно. - сказал Вильфрид - Постарайся найти предлог скорее кончить пированье." Робин, подумав, сказал: "Должен ли я на это решиться?... Должен непременно. Я не был бы достоин его милостей, ежели бы не решился подвергнуться опасности потерять оные, оказывая ему услугу. Скатлог, слушай! Не мешкая ни минуты, ступай в лес и отошед выстрела на два отсюда, затруби Норманскую военную песню. Проворней!"

Это было исполнено и звук рога заставил содрогнуться пировавших.

"Это военная песня Филиппа Мальвуазина." Сказал менее, вскочив и схватя свой лук. Вамба, не докончив начатой им шутки, вспрыгнул и ухватился за свой охотничий нож и щит; оловом, общее внимание обратилось на необходимость в защите. Для людей окружавших Ричарда, ничего не значила перемена положения, и самому Ричарду эта новость сделала удовольствие. Он потребовал свой шлем и тяжелые латы, снятые им пред обедом; и в то время, как Гурт помогал ему одеваться, он приказывал Вильфриду, чтоб под опасением потеряния навсегда его милостей, не осмеливался участвовать в сражении, которое полагал кончить в несколько минут,

"Ты сто раз сражался за меня, - сказал он Вильфриду - в то время, когда я оставался простым зрителем. Теперь твоя очередь смотреть, как Ричард будет сражаться за своего друга и за своих подданных."

Между тем Робин послал некоторых из своих товарищей в разные стороны отыскивать неприятеля; увидев же, что уже не осталось на месте принадлежностей обеда, подошел к Ричарду, бывшему уже в полном вооружении и, преклонив пред ним колено, начал просить у него прощения.

"Я тебя уже простил; - сказал с нетерпеливостию Король - разве я тебе не сказал, что все твои проступки забыты; кажется, тебе еще не когда было вновь провиниться."

"Я сделал новое преступление, - отвечал Робин - я, для пользы вашей, осмелился вас обмануть. Не воины Филиппа Мальвуазина, а один из моих товарищей трубил в рог, по моему приказанию. Я это сделал для прекращения пира, опасаясь, чтоб он не продолжился слишком долго, во время, которое для вас так дорого."

Сказав это, он встал, сложил руки на груди и ожидал решения своей участи от Короля, с видом почтительным, но не робким, как человек, полагающий, что может быть его прогневал, но уверенный, что имел предметом его пользу.

Сначала лице Ричарда вспыхнуло от гнева, но в одно мгновение возвышенность его характера одержала победу.

"Король Шервудский, - сказал Ричард - боится, чтоб Король Английский не убавил у него слишком много дичи и вина. Хорошо, дерзкий Робин Гуд! когда ты приедешь ко мне в Лондон, увидишь, что я лучше принимаю моих гостей, нежели ты своих. Однако, ты хорошо сделал. Поедем Вильфрид. На коней! Ты с нетерпением этого ждал. Теперь отправимся в Конингсбург."

Робин сказал, что он послал вперед отряд для обозрения пути, которым следует им ехать. "Начальствующий сим отрядом - говорил он - откроет все засады, ежели бы оне были сделаны, и предварит вас о том. Я же буду следовать за вами в разстоянии одного выстрела, до самого Конингсбурга."

Эти благоразумные предосторожности, принимаемые для безопасности Ричарда, его тронули и уничтожили досаду его на Робина. Король вторично подал ему руку, удостоверил его вновь в своем прощении и милости, и прибавил, что он намерен уменьшить жестокость постановлений об охоте, которая довела столь много хороших людей до отчаяния. Но преждевременная смерть Ричарда не дозволила ему исполнить своих добрых намерений; Иоанн же, наследовавший после него престол, сделал постановление об охоте еще жесточее. Что жь касается до окончания истории Робина Гуда и до измены, причинившей ему смерть, описание об оных можно найти в тех небольших книжках, переплетеных в синюю бумагу, которые продавались прежде но денежке и которые теперь, продаваясь навес золота, почитаются дешевыми.

Король отправился с Вильфридом; Гурт и Вамба следовали за ними; и все" без всякого приключения, пред захождением солнца, доехали до Конингсбургского замка.

В Англии не много мест столь прекрасных, столь живописных, как окрестности этого древняго Саксонского замка. Дон величественно казнит свои прозрачные воды у подножия холма, покрытого густым лесом, обработанными полями и богатыми пажитями. На нем, близь самой реки, возвышается окруженное стенами и широкими рвами древнее здание, которое прежде завоевания составляло принадлежность Королей, что доказывается самим его названием. Наружные укрепления этого замка, вероятно, построены уже Норманцами, но внутренность оного еще и доныне носит на себе печать отдаленнейшей древности. Круглая башня, находящаяся на одном углу большого двора, составлявшая лучшее помещение для жителей замка, имеет около двадцати пяти футов в диаметре; стены её чрезвычайно толсты и обстроены снаружи шестью огромными сводами, сделанными, кажется, для её подкрепления. Эти своды внутри пусты и на оных построено по небольшой башне, имеющей сообщение с главною. Вообще наружность этого замка столь же приятна для любителей живописных видов, сколь внутренность оного занимательна для охотников до древностей, имеющих возможность, разсматривая оную, восходить до времен Гептархии. В близости от замка находится огромное возвышение, кажущееся произведением рук человеческих и почитаемое за могильный холм славного Генгиста. Кладбище соседственной церкви, равным образом, заключает древнейшие памятники.

Когда Ричард и его свита подъехали к величественному замку, тогда он не был еще обстроен видимыми при оном ныне наружными укреплениями. Саксонское зодчество имело предметом одно умножение средств к внутренней защите, и снаружи, кроме толстого палисада, не делалось никакого укрепления.

Наверху башни развевалось большое черное знамя, в знак, что погребение покойного владетеля замка еще не было совершено. На этом знамени не было никакого изображения, означающого знатность происхождения покойного, потому что в то время и между Норманскими Рыцарями употребление гербов было очень ново, Саксонцам же было совсем не известно; но на другом знамени, поставленном над воротами, грубо нарисованное изображение белой лошади, употребляемое Генгистом и его воинами, означало знатность происхождения покойного.

Все окрестности замка представляли безпорядок. Тогда поминки были временем общого угощения. К оным допускались все люди, знакомые покойному, или знавшие только его, и сверх того приглашались все проезжающие и проходящие мимо. По причине богатства и знатности Ательстана, это обыкновение при похоронах его наблюдалось в точности.

Часть холма вокруг замка на большое пространство покрыта была толпами народа. Король и его свита, въехав в вороты палисада, увидели зрелище, нисколько не согласное с предметом собрания. В одном месте жарили целых баранов, телят и быков; в другом разкупоривали бочки с пивом, назначаемым для общого употребления; там полунагие Саксонские крестьяне упивались и пресыщались, в вознаграждение голода и жажды, претерпеваемых ими добрые полгода; здесь более разборчивые горожане избирали лучшее кушанье, пиво и вино, и разсуждали о достоинстве оных; инде бедные Норманские дворяне, заметные обритою бородою и коротким платьем, пользуясь подобно прочим предлагаемым угощением, бросали презрительные взгляды на Саксонцев.

товары; певцы и барды, прославляющие в печальных панегириках Ательстана, исчисляющие в родословной Саксонской поэме грубые имена его предков и соглашающие свой голос с звуками арф и других инструментов; и, наконец, фигляры и шуты, которых фарсы не казались неприличными предмету собрания.

Саксонцы имели понятия, свойственные вообще народам, выходящим из рук природы и еще необразовавшимся. "Ежели печаль жаждет - говорили они - надобно ее напоить; ежели она голодна, надобно ее накормить; ежели она огорчает сердце, надобно ему доставить средство развеселиться, или покрайней мере уменьшить огорчение." Присутствующие не презирали сего наставления, хотя впрочем иногда, как будто вдруг вспомнив о печальной причине собрания, мущины испускали тяжкие вздохи, а женщины, которых было еще более нежели мущин, наполняли воздух пронзительными криками.

Сенешаль, одетый в черное платье, с белою тростью в руках, означавшею его звание, прохаживался важно по двору, и не удостоивал внимания приходящих непрестанно людей низкого состояния.

Вид Короля и Вильфрида поразил его, тем более, что приезд двух Рыцарей на похороны Саксонца был очень необыкновенною вещию и не иначе мог быть почитаем, как за оказание особенной чести покойному и его семейству.

и остались с ними.