Ивангое, или Возвращение из Крестовых походов.
Часть четвертая.
Глава IX

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Ивангое, или Возвращение из Крестовых походов. Часть четвертая. Глава IX (старая орфография)

Глава IX.

Теперь должно нам вновь перенесшись в Темплестов, или, лучше сказать, на Георгиевское поле, принадлежавшее этому командорству, находившееся близ оного. Там назначалось решить участь Ревекки, ежели явится защитник, и роковая минута уже наступила. Отвсюду спешили на это зрелище, как на праздник, или забаву. Впрочем этим не должно нам укорять людей, живших в том веке невежества, потому что даже и в наше время, в которое известны более законы нравственности, кулашный бой, собрание радикальных реформаторов и экзекуция привлекают множество зрителей, которые, не принимая никакого участия в самом происшествии, идут смотреть, как оное будет совершаться.

Люди толпились вокруг замка, ожидая выезда кортежа, и окружали Георгиевскую площадь, на которой должно было совершаться кровавое происшествие. Эта площадь была обширна и имела вид паралелограма; окружена была палисадом и гладко уровнена. Вокруг оной устроены были галлереи, для желающих видеть военные упражнения

Рыцарей и воинов Храма, бываемые на оной. Внутри палисада, на одном конце поприща находился трон Великого Магистра и стулья Командоров и Рыцарей. Над троном развевалось Орденское знамя, именуемое На противоположном конце поприща возвышался костер, с утвержденным посреди оного столбом, к которому прикреплены были железные цепи, для прикования осужденной на сожжение. Близ костра стояли четыре черные невольника. Цвет их лица, почти неизвестный еще тогда в Англии, устрашал народ, почитавший их адскими духами, готовыми возвратиться в свою стихию. Они пребывали неподвижными, изключая случаи, в которых пятый невольник такого же цвета, казавшийся их начальником, приказывал им поправлять дрова, составлявшие костер; были совершенно заняты своею должностию; не обращали нимало внимания на смотрящий на них народ; и, иногда говоря между собою, открывали свои толстые губы и показывали ряд белейших зубов, как бы восхищаясь наперед ужасною трагедиею, в которой готовились играть свои роли. Робкие крестьяне были совершенно уверены, что эти черные люди суть злые духи, находившиеся в сношении с чародейкою, которой появления ожидали, и которой душу должны были унести в ад немедленно по прекращении её жизни. Духи были предметом общого разговора.

"Послушай, старик Деннет, - сказал молодой крестьянин - знаешь ли ты, что адский дух унес живого Саксонского Тана Ательстана Конингсбургского?"

"Знаю, только, слава Богу, что и назад принес."

"Что вы говорите?" Спросил их молодой человек, одетый в зеленое вышитое золотом платье, которого ремесло не трудно было отгадать, потому что за ним дюжий малый нес арфу. Он, казалось, был необыкновенным странствующим певцом, потому что так богато был одет, и что, сверх того, имел у себя на шее серебреную цепь с привешенным к ней клюнем для настроивания арфы, и на правой руке серебреную бляху, на которой не было девиза, означающого принадлежность его какому-нибудь Барону, но вырезано было слово "Что вы говорите? - спросил он у крестьян, вмешавшись в их разговор - Я пришел сюда искать содержание для баллады, но еще лучше, ежели найду для двух."

"Известно всем, Деннет, - сказал молодой крестьянин - что чрез четыре недели после смерти Ательстана Коннигсбургского...."

"Как, чрез четыре недели? - сказал певец - Это не возможно. Я его видел здорового в Ашби на турнире, несколько тому дней."

"Все это не препятствовало ему умереть или исчезнуть, - сказал молодой крестьянин - потому что по нем были уже богатые поминки в Коннигсбургском замке, куда бы я и сам отправился, ежели бы не Мабет-Паркин, который..."

"Да, да, Ательстан действительно умер, - сказал Деннет, покачав головою - и это большое несчастие, потому что старинное Саксонское поколение...."

"Но вашу историю, вашу историю." Вскричал с нетерпением певец.

"Да, разскажите нам эту историю, - сказал видный мущина, стоявший близь них, опершись на толстую суковатую дубину - говорите же, не мешкая, нам некогда терять времени."

"Все дело в том, что Ательстан Конингсбургский уже был схоронен."

"Это, ложь, совершенная ложь... " "Ежели вы это лучше знаете, то разскажите сами. - отвечал с сердцем Деннет, наконец, уступая усильным просьбам слушателей, прибавил: - Сидящие в комнате вдруг услышали стенания, звук цепей, и увидели пред собою мертвеца Ательстана, который закричал им громовым голосом... "

"Неправда, неправда! - сказал Тук: - Он не сказал ни слова, я его видел собственными моими глазами, также ясно, как живого. Он был одет в саван. Я бросил в него эту дубину, с такою силою, что она раскроила бы череп быку, но сквозь его пролетела, как сквозь дым."

"Поистинне, это пречудная история; я из нее сделаю балладу на известный голос."

"Ты можешь забавляться, сколько хочешь, - сказал Тук - но хотя б ты точно сделал из нее балладу, я никогда не буду ее петь. Нет, я уже решился исправиться, и для того пришел посмотреть, как будут жечь чародейку."

В это время раздался протяжный звон большого колокола Темплестовской церкви; общее внимание обратилось на ворота замка, и все, прекрати разговоры, старались не просмотреть выезда Великого Магистра, Рыцаря, назначенного для сражения со стороны Ордена, и осужденной.

Наконец ворота отворились, подъемный мост опустился и показался из замка Рыцарь с знаменем Ордена, предшествуемый шестью трубачами; за ним ехали Командоры и Рыцари по два в ряд, потом Великий Магистр на прекрасном коне, но очень просто убранном, и Бриан Буа-Гильберт, вооруженный с ног до головы и последуемый двумя оруженосцами, везшими его меч, копье и щит. Лице Бриана, бледное от долговременной безсонницы и отеняемое большим колеблющимся пером, показывало, что сердце его было раздираемо сильнейшими страстями и борением гордости с нерешительностию; при всем том, он ловко сидел на своем коне и управлял им, как должно было Рыцарю Ордена Храма; осанка его была величественна, но мрачность его лица заставляла отвращать от него взоры.

оруженосцами, все в черном одеянии. Наконец отряд пеших воинов, одетых также в черное платье, окружал Ревекку, бледную, но величественно держащую себя? робкую, но неубитую страхом; шедшую тихо, но твердыми шагами, к месту, на котором все уже уготовлено было для её казни. С нее были сняты все украшения, из предосторожности, чтоб не осталось при ней какого талисмана, могущого ей препятствовать признаться в преступлении, даже и во время мучения Её восточное одеяние заменено было белым платьем из грубой материи самого простого покроя. На лице её изображалось столь привлекательное соединение неустрашимости и покорности воле Небес, что она и в этом наряде, и без всякого украшения, кроме своих длинных волос, извлекала слезы у зрителей, и сердца наиболее ожесточенные не могли себе возпрепятствовать в сожалении, что злой дух соделал из творения, повидимому столь совершенного, сосуд нечестия и погибели.

Шествие заключалось толпою людей низшого класса, отправлявших разные должности в командорстве. Они все следовали за осужденною в большем порядке, сложив на крест руки и потупя глаза в землю.

Процесия медленно приближилась к поприщу и, обошед оное против солнца, остановилась. Великий Магистр и вся его свита, исключая Рыцаря-защитника и двух его крестных отцев, сошли с коней и отдали оных своим конюшим, оставшимся с оными вне палисада.

Несчастная Ревекка была отведена к костру и посажена на черные кресла, поставленные подле оного. При первом взгляде на страшные приготовления ужасной казни, ей предназначенной, она содрогнулась и закрыла глаза, без сомнения молясь про себя; потом, открыв оные, устремила их на костер, как бы желая ознакомиться с ожидающею ее участию, и наконец отворотилась от него.

Между тем, Великий Магистр занял свой трон, и все Рыцари и Командоры сели на свои места по сторонам и позади его сообразно с своим званием. В это время звук труб возвестил о начале заседания, и Алберт Мальвуазин, как крестный отец защитника Ордена, подошел к Великому Магистру и положил к ногам его залог вызова, перчатку Иудеянки.

"Почтеннейший Великий Магистр! - сказал он - Бриан Буа-Гильберт, Рыцарь Ордена Храма, повергая чрез меня к стопам вашим залог поединка, доносит, что он готов исполнить свой долг, доказать пред всеми с оружием в руках, что эта Иудеянка, называющаяся Ревеккою, была справедливо осуждена собранием Ордена Храма на смерть, как чародейка; что он готов сразиться по законам чести, как должно благородному и храброму Рыцарю, ежели угодно будет это вам приказать."

"Дал ли этот Рыцарь клятву, что сражение, на которое он решается, справедливо и не безчестно?"

"Дал, почтеннейший Великий Магистр!"

После сего Бомануар приказал Герольду исполнять свою должность. Вновь заиграли трубы, и Герольд, выехав на средину поприща, закричал громким голосом: "Слушайте! слушайте! слушайте! Предстоящий здесь Рыцарь, Бриан Буа-Гильберт, готов сразиться на "смерть, копьем и мечем со всяким благородным Рыцарем желающим принять сторону Иудеянки Ревекки, которой дозволено просить защиты. Этому Рыцарю, храбрый и почтеннейший Великий Магистр, здесь присутствующий, дарует справедливый удел солнца и ветра и всего, что может уровнять с обеих сторон силы." Трубы вторично заиграли и после сего на несколько минут водворилась глубокая тишина.

Наконец Бомануар прервал оную, сказав: "Никакой защитник со стороны осужденной не является. Герольд! спроси ее, ожидает ли она кого для своей защиты." Герольд приближился к креслам, на которых сидела Ревекка; и туда же поскакал и Бриан, вопреки всего, что могли ему сказать Конрад и Алберт, и подъехал к Иудеянке в одно время с Герольдом.

"Может ли это быть допущено? - спросил Алберт у Великого Магистра - Согласно ли это с законами?"

"Да, Алберт. - отвечал Бомануар - В подобных случаях не должно препятствовать обеим сторонам иметь сношения; потому что они могут споспешествовать к открытию истинны."

Герольд сказал Ревекке: "Иудеянка! почтеннейший Великий Магистр спрашивает, готова ли ты представить Рыцаря для доказательства своей невинности; или сознаешь себя осужденною на смерть справедливо и законно?

"Я подтверждаю, - отвечала Ревекка - что я невинна, что осуждена несправедливо и что не хочу быть сама виновницею своей смерти; доложите об этом Великому Магистру и скажите, что я прошу дозволяемого законами срока для ожидания, не пошлет ли мне Бог защитника; по истечении же сего времени, да будет воля его."

Герольд донес об её ответе Великому Магистру.

"Сохрани меня Бог, - сказал Бомануарь - чтоб кому-нибудь, жидовка ли она, или язычница, я подал право обвинять меня в несправедливости. Мы будем ожидать появления Рыцаря для её защиты до того времени, как тень перейдет с запада на восток; по прошествии же сего срока, она должна готовиться к смерти."

Герольд возвратился с ответом к Ревекке, которая, выслушав оный, поклонилась в знак повиновения; потом сложила на груди руки и возвела глаза к Небу. В это время она услышала тихий голос Бриана, и содрогнулась.

"Ревекка, - говорил он - слышишь ли ты меня?"

"Я не хочу тебя слышат, жестокий, каменосердый человек!"

"Но все ты меня слышишь... звук моего голоса приводит в трепет самого меня... я едва понимаю, где мы и за чем... Это, окруженное палисадом поприще, эти черные кресла, этот пагубный костер... Да, я знаю что все это значит; но мне кажется, что я все это вижу во сне; что ужасная мечта обманывает мои чувства; и не могу себя уверить, что все это не призрак."

"Но я совершенно убеждена и умом и чувствами, что этот костер назначен для сожжения моего бренного тела."

"Послушай! - продолжал Бриан с жаром - жизнь твоя еще в твоих руках, не смотря на силу твоих обвинителей. Садись позади меня на седло, Замор никогда не изменял мне в нужде, я его завоевал у Требизонского Султана, его не настигнет на скаку ни один их конь; садись за меня, говорю тебе, и в несколько мгновений мы будем вне всякой опасности. Откроются новый мир удовольствий для тебя и новое поприще славы для меня. Пусть эти люди изрекают мое осуждение, я его презираю; пусть исключают Бриана Буа-Гильберта из числа своих невольников, я буду уметь поместить имя его в числе имен героев и кровию смою пятна, которыми они очернят мой щит."

"Удались от меня, соблазнитель! Я лучше соглашусь десять раз взойти на этот костер, нежели сделаю один шаг для того, чтоб следовать за тобою. Окруженная отвсюду врагами, я тебя почитаю злейшим и жесточайшим из них. Удались от меня."

Алберт Мальвуазин, теряя терпение и опасаясь последствий этого продолжительного разговора, подъехал к ним в это время, в намерении прекратить оный.

"Призналась ли она в своем преступлении, или решительно упорствует?" Спросил он Бриана.

"Решительно." Отвечал Бриан, с горькою улыбкою.

"Оставь ее, почтенный брат, поедем на свои места и будем ожидать, что последует. Солнце уже начинает склоняться к западу. Поедем, храбрый Бриан, надежда нашего Ордена и, скоро, наш начальник."

Таким образом стараясь ему льстить, он коснулся до повода его коня, как бы намереваясь его отвести.

"Прочь, несчастный! - вскричал Бриан с гневом - Как смеешь ты прикасаться к поводам моего коня?" - И оттолкнув его с презрением, отъехал на свое место.

"В нем нет недостатка в пылкости; - сказал Алберт Конраду - желательно только, чтоб она была лучше употребляема; он, как Грегорианский огонь, сжигает все, до чего ни коснется."

Общее мнение было, что никто не захочет быть защитником Иудеянки, обвиненной в чародействе, и Командоры, окружавшие Великого Магистра, по настоянию Алберта Мадьвуазина, готовились доложить ему, что уже пора объявить, что Ревекка не изкупила своего залога; но в самое это время увидели скачущого по долине во весь опор Рыцаря и приближающагося к палисаду.

Воздух огласился криком: "Защитник! защитник!" И, не смотря на общее предубеждение, Рыцарь был встречен единодушными восклицаниями радости; но полученная при появлении его надежда исчезла, когда увидели, что конь его был покрыт пеною и казался утомленным усталостию, и что и сам Рыцарь, хотя и явился с видом уверенности в себе и с неустрашимостию, но едва держался на коне.

"Я благородный человек и Рыцарь, - отвечал он с гордостию - приехал сюда для того, чтоб доказать с копьем и мечем в руках невинность Ревекки, дочери Исаака Иоркского и несправедливость и беззаконность её осуждения, и вызвать Бриана Буа-Гильбертпа на смертельный поединок, как изменника, убийцу и клеветника, и, с помощию Божиею, доказать, что он точно таков."

"Прежде надобно, чтоб этот Рыцарь доказал, что он благородного происхождения. - сказал Алберт - Орден Храма не дозволяет своим Рыцарям сражаться с людьми без имени и с неизвестными."

"Алберт Мальвуазин! - отвечал Рыцарь, подняв забрало своего шлема - Имя мое известнее и происхождение благороднее, нежели твои; я Вильфрид Ивангое."

"Я с тобою не буду сражаться, - сказал Бриан прерывающимся голосом - прежде залечи свои раны и возьми лучшого коня. Тогда, может быть, я удостою тебя наказать за твою дерзость."

"Надменный Рыцарь Храма! - отвечал Вильфрид - разве ты забыл, что уже два раза побежден моим копьем? Вспомни о турнирах в Акре и в Ашби; вспомни о вызове своем в Ротервудском замке и о залогах наших, и подумай о том, можешь ли ты уничтожить посрамление свое; и ежели ты не согласишся теперь же со мною сразиться, я провозглашу тебя безчестным трусом при всех Европейских Дворах, во всех командорствах твоего Ордена."

"Да, Саксонец; да, я с тобою сражуся. Возьми свое копье и приготовься к смерти."

"Великий Магистр дозволяет ли мне?" Спросил Вильфрид.

"Я не могу вам в этом отказать, - отвечал Бомануар - ежели осужденная примет вас за своего защитника; между тем, мне бы хотелось, чтоб вы были более в состоянии сражаться, потому что, хотя вы всегда показывали себя врагом нашего Ордена, но я желаю поступать с вами благородно."

"Я требую сейчас поединка. - отвечал Вильфрид - Этот поединок есть суд Божий"

"Да, - отвечала она, с таким замешательством, какого в ней не производил и самый страх смерти - да, я вас принимаю, как защитника, посланного мне Небом!... Но нет, нет, раны ваши еще не могли излечиться; не сражайтесь с этим кровожадным человеком.... Неужели мое несчастие должно увлечь и вас с собою?"

это время вдруг побагровело, и как бы налилось кровию.

Герольд, увидев обоих сопротивников на местах, провозгласил три раза: "Храбрые Рыцари! исполняйте вашу должность;" Тут Великий Магистр, державший залог поединка, перчатку Ревекки, бросил ее на поприще, и подал роковой знак к поединку, сказав: "Начинайте."

Заиграли трубы, и Рыцари устремились один на другого.

Утомленный конь Вильфрида и сам он, несобравшийся еще с силами, не могли противостоять удару копья ужасного Бриана, и покатились по поприщу. Каждый этого и ожидал, но удивило всех то, что в то же время и Бриан, которого щит, казалось, едва был тронут копьем его сопротивника, упал с своего коня.

Вильфрид, немедленно вскочил и выхватил свой меч; но Бриан ничего не делал для своей защиты. Вильфрид, поставя ему на грудь ногу и приставя к горлу острие своего меча, закричал, чтоб он признал себя побежденным, ежели не хочет немедленно умереть. Бриан безмолствовал.

"Пощадите его, г. Рыцарь, - вскричал Великий Магистр. - Дайте ему время покаяться, не погубите вместе и тела и души его; мы признаем его побежденным."

Сказав это, Бомануар сошел с своего трона и, приближась к Рыцарям, приказал развязать шлем Бриана. Глаза Рыцаря были открыты, но неподвижны и померкшие, кровь лилась у него из носу и изо рта; и он уже не был в живых. Он погиб не от копья своего сопротивника, но от силы своих страстей.

"Это, поистинне, суд Божий! - "