Загадочные происшествия в Герондайкском замке.
Глава IV. Герон-Дайк и его обитатели.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Загадочные происшествия в Герондайкском замке. Глава IV. Герон-Дайк и его обитатели. (старая орфография)

Глава IV.
Герон-Дайк и его обитатели.

Девисоны принадлежали к одной из стариннейших фамилий в той части Норфолька, где находился Герон-Дайк. Они могли считать свое происхождение от царствования Генриха Третьяго, но далее его, их родословная терялась в тумане древности. Какой первый член фамилии поселился в Герон-Дайке, и как получил это поместье - не было разъяснено удовлетворительно. Денисоны всегда были простыми сквайрами. Многия женщины этой фамилии выходили за людей с титулами, но мужчины не имели никакого звания, кроме военного. Иаков Второй предлагал баронетство главе фамилии, и Георг Второй тоже, но оба эти предложения были отклонены.

Ни одна фамилия в графстве не была известна больше Денисонов по имени и репутации. Их часто называли: "Сумасшедшие Денисоны" в продолжении трехсот лет. Никто из них не был помешан, и не сидел в доме умалишенных, но они всегда были известны как сумасброды и оригиналы, наклонные к самым безрасудным поступкам, которые всегда удивляли, а иногда пугали их смирных соседей, и заслужили им вышеприведенное название.

В царствование Вильгельма и Марии, Джильберт Денисон держал пари во сто гиней, что зажжет потешный огонь ярче чем его короткий приятель и сосед, полковник Дёксберри. Он, действительно, развел большой потешный огонь, потому что собственной рукою зажег свое сено и выиграл пари.

Позднее, другой Денисон, когда его отец умер и он вступил во владение, вдруг пропал и явился чрез два года. Он поссорился с своими родителями и уезжал из дома, и потом узнали, что он был наездником в цирке. Он же, когда его приятель, клаун, пришел к нему года чрез два просить взаймы соверен, одел его в свое платье и представил своим гостям за обедом, как знаменитого путешественника по Востоку. Старый лорд Фосдайк, сидевший возле клауна за обедом и очень им прельстившийся, поднял ужасный шум, когда ему сказали, какая штука была сыграна с ним, и в последствии не хотел знать Денисона.

Другия главы фамилии лишились жизни на дуэлях, один из них пал от руки своего искренняго друга, с которым он поссорился из-за цвета бровей одной дамы; другой был убит посторонним, с которым поссорился "так для шутки". Есть старая поговорка, известная деревенскимъ жителям на двадцать миль кругом от Герон-Дайка, очень хорошо изображавшая общее мнение о фамильных странностях: "То, что вздумает сделать Денисон, не может удивить ни вас, ни меня".

Существующий замок Герон-Дайк был третий, выстроенный, на том же самом месте. На настоящем доме стоял 1616 год, дом этот был выстроен вместо сгоревшого. Фамильное предание говорило, что Герон-Дайкский владелец зажег старое жилище собственной рукой, надеясь этим выгнать привидение девушки в белом платье и с красным пятном на груди, которое бродило по верхним комнатам дома в сумерки. Он недавно привез домой свою молодую жену и она клялась, что вернется к матери, если привидение не исчезнет. Надо предполагать, что употребленное средство оказалось действительным, так как девушка в белом не являлась после этого.

Настоящий Герон-Дайкский замок составлял три стороны продолговатого квадрата. Низкая, широкая, покрытая мохом стена, составляла четвертую сторону, за которою находился ров, наполненный водой футов в двенадцать глубины с старым каменным мостом. Дом был только в два этажа и выстроен из черной плиты, столь обыкновенной в том краю, и скрепленной цементом, который от времени сделался тверд как камень. Там-и-сям скучное однообразие толстой стены, нарушалось столбами из красного кирпича. Узкия высокия окна были в красных рамах, теперь потемневших от времени. Крутая, остроконечная кровля была покрыта черными плитами, которые прежде были глянцевиты, но от дождей и снегов многих зим потускнели, а летом разноцветный мох выростал в их трещинах и наделял их красотой. Высокия трубы из красного кирпича придавали свой теплый колорит картине.

во всех отношениях. Впереди дома была широкая овальная лужайка с клумбами молодильника и окруженная экипажною дорогою. Конюшни и службы находились позади дома, так же, как и огород, фруктовый сад и цветник, в который выходили окна любимой гостиной Денисона. За низкой широкой стеной, окаймленной рвом, росли семь высоких тополей, известных поселянам и простым тамошним рыбакам под названием "Семи Герон-Дайкских Дев".

Парк был не очень обширный, разстояние от рва до ворот парка на большой Нёллингтонской дороге было более чем полмили, но очень лесист и прост, и казался приличным дополнением к старому дому, который был выстроен в тенистой равнине, за полмили от моря. От севера он защищался наклонным утесом, на вершине которого находился маяк. За домом местность постепенно и почти неприметно возвышалась на две мили до небольшого городка Нёллингтона. Недалеко от южного угла замка был искуственный пригорок значительной величины, футов шестидесяти в вышину, густо насаженный лиственницей. Парк впереди дома слегка возвышался до наружной стены. За нею виднелась кайма молодых лиственниц и хворостинника, потом дюны, и наконец холодная северная вода Северного Моря. На несколько миль к. югу земля была такая плоская как бильярд. Поля разделялись плотинами, сделанными для дренажа, и там и сям кайма подрезанных ив нарушала мертвенное однообразие. Из нижних окон замка моря не было видно, но из слуховых окон северного флигеля был на море прекрасный вид, и там для Эллы Винтер была устроена комната. Если бы вам случилось ночевать в Герон-Дайке в зимнюю ночь при сильном ветре, вас убаюкал бы один из величественных звуков природы. Вы ложились и вставали при громком шуме безчисленных тысяч сердитых волн, разбивавшихся о длинный ровный берег, разстилавшийся к югу на необозримое пространство.

Когда Джильберт Денисон, дядя настоящого герон-дайкского сквайра, умер от несчастного случая в своей квартире на Блумберийском сквере, и странное условие в его завещании сделалось известным, не было недостатка в советниках, употреблявших все силы, чтобы уговорить молодого наследника оспаривать завещание покойного. Но молодой Джильберт знал, что его дядя никогда не был здравомыслящее как в то время когда придумал это условие; кроме того он слишком гордился своим фамильным именем, чтобы представлять завещание Денисона в суд. Его дядя, всегда считавшийся степенным, бережливым, с буколическими наклонностями человеком, не преминул в последнюю минуту поддержать фамильную репутацию оригинальности, и молодой Джильберт думал, что он сам сделал бы тоже при подобных обстоятельствах.

К удивлению своих разгульных товарищей он спокойно покорился положению, в которое был поставлен и решился извлечь из него все лучшее. Дав прощальный пир друзьям, так милостиво помогавшим ему в его кутежах, он не приезжал в Лондон несколько лет, поселился в Герон-Дайке и сделался таким степенным образцом деревенского джентльмена, каким только мог сделаться Денисон. Свое ослабевшее сложение он принялся поддерживать со всеми возможными попечениями. Если человек имел возможность отстранить последний ненавистный пункт в завещании дяди, то именно он был способен на это.

- Он наверно скоро выберет жену, говорили в окрестностях все тревожные матушки, у которых были дочери, ожидавшия женихов.

когда он был молод, но может быть это были пустые рассказы. Даже говорили, что девушка предпочла ему его двоюродного брата, и между братьями непременно произошло бы кровопролитие, если бы другой Джильберт не поспешил с своей молодой женой уехать в Италию.

Этот другой Джильберт, или его потомки, получат Герон-Дайк, если настоящий сквайр не доживет до семидесяти лет. Между старшей и младшей отраслью фамилии не было любви. Отчуждение, начавшееся в юности, усилилось с годами. Продолжительность его, если не начало, вероятно, происходила от жесткого и злопамятного характера сквайра. Другая сторона не раз делала дружелюбные предложения главе дома, но сквайр ничего не хотел слушать. Он ненавидел всю "скверную шайку" и корни, и ствол, по его выражению, и если кто-нибудь из них осмелится переступить за его порог, он клялся, что застрелит их без малейшого угрызения. Сквайр Денисон твердо верил, что шпионы, шатавшиеся около его дома, подсылались его родственниками, чтобы подсмотреть не умрет ли он до семидесяти лет.

Мы познакомились с сквайром во время его свидания с капитаном Ленноксом, после возвращения последняго из Лондона. Ему недавно минуло шестьдесят девять лет. Если он еще проживет одиннадцать месяцев, тогда все будет прекрасно. В таком случае, Элла Винтер будет наследницей всего его состояния, он откажет ей все; а его ненавистный кузен, и его семья останутся без ничего, как и заслуживают. Все знали, что сквайр был нездоров уже много лет; но последнее время его болезнь приняла довольно опасный характер, и он по целым неделям не переступал за порог своих комнат. Недуг его был смертельный, который непременно прекратит его жизнь не в отдаленном времени, но это обстоятельство было известно только ему и доктору Спрекли.

Последние двадцать лет сквайр не держал в замке хозяйства, приличного его доходу и положению в графстве. Он держал только Аарона Стона, своего верного слугу и дворецкого, и жену Аарона, почти такую же старую, как и он, красивого внука стариков Гьюберта, управляющого и лесничого, а иногда и секретаря и собеседника сквайра, и садовника с женою, которые помещались в домике у ворот парка. К этому надо прибавить кучера, конюха, трех служанок, вот и вся прислуга. Денисон несколько лет уже не давал обедов и сам не ездил на обеды. Время от времени какой-нибудь старый знакомый - старый викарий, или сер-Питер Докврей, или полковник Таунсон - заходили безцеремонно пообедать чем Бог послал; но кроме этих случайных посетителей, гостей принимали мало.

Денисон был принужден отказаться от верховой езди уже несколько лет. Он ездил кататься в старинной коляске, которая когда-то была изящна и красива. Очень часто запрягалась только серая кобыла, такая же дряхлая, как и экипаж. Старик Аарон ездил на ней в одноколке на веллингтонский рынок. У Эллы Винтер была бурая лошадь для верховой езды, сильная, но смирная, за которую дед заплатил баснословную цену. Другой лошадью в конюшне сквайра был большой полезный жеребец, которого Гьюберт Стон считал собственно ему принадлежащим; и никто, кроме него не ездил на нем. Он ездил на нем по делам сквайра, а иногда может быть по своим собственным. Больше всего он любил провожать Эллу, когда она выезжала верхом. Он одевался как джентльмен фермер, в жакетку, лосинные панталоны и сапоги. Он не ехал рядом с Эллой, как равный, и не так далеко позади, как грум. Много было толков в Нёллингтоне, когда встречали мис Винтер и её красивого провожатого на большой дороге, или в тихих переулках, которые не вели особенно никуда.

племянника за границу и с той поры он никогда не оставлял его. В характере барина и слуги было много сходства. Оба были упрямы, сердиты, с сильной волей, и оба имели наклонность играть роль тиранов насколько позволяли обстоятельства. Они ворчали друг на друга от января до декабря, но тем не менее были истинными друзьями. Никто другой не смел сказать сквайру и десятой доли того, что Аарон говорил безнаказанно, и вероятно, никакой другой слуга не вынес бы причудливого и изменчивого нрава Денисона так, как Аарон. Двадцать раз в год сквайр грозил выгнать своего старого слугу, как ленивого и негодного мота; и не проходило месяца, чтобы Аарон не клялся уложить свой старый чемодан и никогда больше не являться в Герон-Дайк. Но никто из них не думал того, что говорил.

Жена Аарона, Дорозсия, родилась и выросла в Нёллингтоне и слышала о Денисонах Герон-Дайкских с тех самых пор, как только могла помнить что-нибудь. Теперь ей было шестьдесят-пять лет, маленькая, дряхлая, робкая женщина, немножко глухая, она очень боялась своего мужа. Она верила снам и предзнаменованиям, и была пропитана всеми местными, суеверными фантазиями. Может быть глухота имела какое-нибудь отношение к её молчаливости, потому что она говорила очень мало, исполняла свои обязанности молча, методически, и посторонних не любила.

Аарон и Дорозсия имели одного сына. Он оказался сумасбродом и убежал из дома двадцати лет, поступил в труппу странствующих актеров, и два года спустя женился на актрисе. Говорили, что его жена была из хорошей фамилии и как он убежала из дома. Как бы то ни было, они недолго наслаждались своим супружеским счастием, четыре года спустя, мальчик Гьюберт, круглый сирота, был привезен в Герон-Дайк, и тогда-то Аарон Стон узнал, в первый раз, что у него есть внук.

Сквайру понравилась наружность мальчика и он сжалился над его сиротством. Он был отдан в Истерби, к жене рыбака, а потом в хорошую школу на счет Денисона. Праздники он всегда проводил в замке, и там двенадцати лет от рода в первый раз увидал Эллу, которая была моложе его двумя годами. Дети вообще мало думают о разнице в общественном положении, по-крайней-мере, Элла не думала и скоро подружилась с красивым, веселым Гьюбертом. Если Денисон и приметил короткость, он ее не порицал. Они были дети и ничего дурного не могло из этого произойти; а может быть Элле не дурно было иметь провожатого, кроме Нерона, большой собаки, когда она ходила гулять по берегу, или собирать орехи и ежевику в переулках. Это приятное товарищество - опасное для Гьюберта, как ни был он молод - возобновлялось каждый год до-тех-пор, пока мальчику минуло шестнадцать лет. Тогда вдруг настал большой промежуток. Эллу послали за границу кончать воспитание, и хотя она видела дядю несколько раз в этот промежуток, Гьюберт не видал ее до-тех-пор, пока она не вернулась совсем домой девятнадцати лет. Но карьера Гьюберта в жизни уже прежде была решена, по-крайней-мере, на неопределенное время. Когда мальчику минуло семнадцать лет, сквайр решил, что ему учиться довольно, и пора начать зарабатывать пропитание. Как приняться за это был вопрос, требовавший некоторого соображения;, а пока мальчик оставался в Герон-Дайке. Он ездил хорошо верхом, хорошо стрелял, имел прекрасный почерк и отлично знал арифметику. Вообще это был умный, способный юноша, хорошо воспользовавшийся преподаванием в школе; кроме того, он умел сдерживать, себя когда хотел; и мало-по-малу, сквайр начал находить его-полезным во многих отношениях. Сам он становился стар, а Аарон делался тупее каждый год. Скоро перестали говорить о том, что Гьюберт должен искать места. Он освободил сквайра от многих обязанностей, начинавших надоедать ему, и мало-по-малу Гьюберт сделался сквайру необходим.

вопросов. Он знал теперь, что любит ее со всею преданностью страстного сердца.

- Когда я вижу около себя столько знакомых лиц, я знаю, что я дома, сказала она, смотря ему в глаза своими кроткими и сериозными глазами.

Гьюберт дотронулся до её руки, покраснел, что-то пролепетал, хотя не многие молодые люди умели так владеть собой, как он. В ту же минуту холод пробежал по его плечам. Сердце его готово было разорваться. Элла, предмет его мечтаний, веселая, белокурая девушка, обращавшаяся с ним, как с братом, схватывавшая его за руку, когда перепрыгивала чрез ручеек, повелительно приказывала ему наклонить высокия ветви ореховых деревьев, пока могла достать до плодов, исчезла из его кругозора навсегда. Вместо нея, явилась мис Винтер, молодая девица необыкновенной красоты, лицо которой было и знакомо ему, и нет. Тут он понял в первый раз непроходимую пропасть, разделявшую их. Она была леди, дочь старинного дома, а он не джентльмен, и ничто не могло сделать его таким, в глазах её и того света, к которому она принадлежала. Он был сын земли, Гурт свинопас, а она леди Ровена. Какое сумасшествие, какое безумство любить женщину настолько выше его!