Загадочные происшествия в Герондайкском замке.
Глава XII. Прощание.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Загадочные происшествия в Герондайкском замке. Глава XII. Прощание. (старая орфография)

Глава XII.
Прощание.

Настал день отъезда, и Элла не будет в Герон-Дайке несколько недель, а может быть и месяцев. Воля её дяди и мистрис Карлион, победили её волю. Доктор Джого прибавил свое влияние в виде предостережения, что его больного никак нельзя раздражать противоречием, или он не отвечает за последствия. Элла чувствовала, что ей ничего более не остается, как уступить; но много пролила втайне горьких слез. Ей не хотелось уезжать из дома именно теперь, хотя десять дней или две недели в Париже могли быть приятной переменой. Но уехать на всю зиму и так далеко она никогда не собиралась. Правда, что Денисону казалось лучше, гораздо лучше, но все-таки Элла имела предчувствие, от которого никак освободиться не могла, что если она оставит его теперь, то никогда не увидит его на этом свете. Все-таки она должна была повиноваться деду.

И вот настал последний день пред отъездом. Элла простилась с Марией Кетль, с леди Клив и со всеми другими друзьями; прошлась последний раз по берегу, взглянула на сад и парк, посетив поочередно каждое любимое место; и ей казалось, что она прощается с ними навсегда. Она ехала с мистрис Карлион в Лондон с вечерним поездом, оне проведут в Лондоне два дня, а потом поедут в Дувр.

В окнах гостиной Денисона слабо сияли лучи октябрского солнца, придавая мимолетную свежесть, забытую грацию поблекшим портретам на стенах. Больной сидел в своем большом кожаном кресле, время от времени устремляя свои тусклые глаза на фамильный девиз. Сколько суетной гордости было в этих словах: "Что имею, то держу". Сколько еще времени он, живой глава дома, будет продолжать держать то, что дала ему земля? Уже холодный воздух могилы дул на него, уже ему слышалось, как бросают землю на крышку его гроба. "Что имею, то держу". Пустая насмешка! когда угрюмая Смерть шепчет ему на ухо и велит ему следовать за ней.

Элла сидела на низкой подушке у ног деда. Одну её руку он крепко держал в своей руке, а другой своей рукою он с любовью гладил её волосы. Рука была худая и костлявая, и совсем не годилась для таких ласок. Они разговаривали тихо с частыми промежутками молчания. Всякому постороннему, который слышал бы их голоса, а не слова, казалось бы, кто они разсуждают о каком-нибудь пустом предмете. Но и Элла, и сквайр решились сдерживать свои чувства. Ни один из них не хотел показать другому своего душевного волнения, хотя каждый угадывал его. Доктор Джого предупредил девушку прощаться как можно спокойнее, малейшее волнение вредно для больного. Гордая и жесткая натура Денисона не могла совершенно измениться даже в такое время; кроме того, он желал сделать разлуку, как можно менее печальною для. Эллы. Может быть он чувствовал, что если она разогорчится в последнюю минуту, то и его стоицизм не устоит.

- Я думаю, дедушка Джильберт, что вы будете ясно помнить, как мы условились переписываться с вами, сказала Элла.

- Думаю, моя красоточка. Ты можешь опять упомянуть обо всем, если хочешь.

- Я буду писать к вам раз в неделю и посылать телеграмму, как только мы переедем, из одного места в. другое. Гьюберт Стон будет писать ко мне от вашего имени каждый понедельник, чтобы избавить вас от усталости, и вы должны писать иногда сами. Если здоровье ваше хоть сколько-нибудь ухудшится, он телеграфирует мне без замедления.

- Я ничего не забуду, сказал Денисон. - С телеграммами, с тем и другим, мне будет казаться, что ты не дальше от меня, как в соседней деревне.

- А мне будет казаться, что мы очень далеко друг от друга, сказала Элла: - вы забываете, сколько времени потребуется, чтобы приехать из Италии в Герон-Дайк?

- Все же не столько времени, сколько тогда, когда я был молод. Я помню, что когда я поехал путешествовать... однако, нам надо говорить теперь о другом. Все-таки железные дороги удивительное изобретение.

На языке Эллы вертелось двадцать предметов, о которых ей хотелось бы заговорить, но было благоразумнее воздержаться. Предостережение доктора Джого не выходило из её мыслей.

- Закутывайтесь потеплее, когда будете выезжать, дедушка.

- Да, да, милочка, не забуду.

- Я вернусь к вам на первой неделе после Нового Года. Довольно два месяца не быть дома.

- Мы уговорились, что я напишу к тебе, когда ты будешь мне нужна, и ты тогда приедешь. Не прежде - не прежде.

Элла не стала продолжать этот разговор. Она поцеловала руку деда со слезами на глазах. Он с любовью потрепал ее голове.

"О! зачем он непременно хочет отослать меня отсюда?" подумала она. "Гьюберт намедни, проговорился, что дедушка боится, чтобы я не соскучилась зимой в этом мрачном старом доме. Он теперь мрачен, но я очень хорошо перенесла бы это".

с тобой под руку в персиковой аллее. Почему же нет?

Что-то в голосе деда заставило Эллу быстро на него взглянуть.

- Точно ли, дедушка, вы чувствуете себя крепче и лучше, как говорите? спросила она торопливо с дурно-скрываемым безпокойством.

Его глаза сверкнули прежним подозрительным блеском, который исчез чрез минуту.

- Точно ли, милочка? Зачем... зачем ты спрашиваешь об этом? Ты сама можешь видеть, что мне лучше. Да. Джого делает из меня другого человека - другого человека.

- Скажите мне правду, дедушка, воскликнула она с жаром: - зачем вы отсылаете меня? Я уверена, что на это есть какая-нибудь причина.

Минуты две сквайр не отвечал, лицо его подергивалось от какого-то внутренняго волнения, пальцы, гладившие руку, которую он держал, сильно дрожали.

- Дом этот сделался неприятен, дитя, сказал он, наконец: - и я не хочу, чтобы моя девочка жила в нем мрачные зимние месяцы. Прежде чем настанет другая зима, может быть тайна разрешится, я надеюсь. Во всяком случае, мы тогда более примиримся с этим.

- Но, дедушка...

- Не возражай, милочка. Ты до-сих-пор никогда не противилась моей воле я не должна начинать теперь. Пойми, дитя: я отсылаю тебя отсюда к лучшему, и для тебя, и для меня, и ты должна покоряться мне безусловно, как ты делала это всегда.

Элла вздохнула и скрыла от деда свои слезы.

Золотистое солнце исчезло из мрачной комнаты, старые портреты на стене сделались не видны, дрова в камине трещали, а двое, сидевшие рука об руку, изредка произносили несколько слов, но по большей части молчали. Наконец, настала минута отъезда, карета стояла у дверей и мистрис Карлион вошла одетая к отъезду.

Сквайр ухватился за спинку кресла одной рукою, он дрожал всеми членами. Мистрис Карлион простилась с ним спокойно и не суетясь. Он поцеловал ее и протянул ей руку.

- Гертруда, сказал он: - вам я вверяю мое единственное земное сокровище. Поручаю вам беречь Эллу. Не забывайте этого никогда!

Элла прижалась к нему и положила голову на его грудь. Его жесткия черты судорожно подергивались. Он нежно приподнял её лицо и поцеловал ее несколько раз.

- Позвольте мне остаться с вами, дедушка. Зачем вы гоните меня, сказала Элла умоляющим тоном.

В его глазах блеснуло выражение такой страшной тоски, что Элла никогда не забывала этого взгляда.

Гьюберт Стон, джентльмен с головы до ног, проводил дам на станцию, сидя на козлах с Барнетом. Гигсон сидела с ними в карете. На станции Элла отвела Гьюберта в сторону, чтобы сказать ему несколько слов.

- Вы не забудете данных вам инструкций, Гьюберт?

- Ничего не забуду, мис Элла, ответил он. - Можете быть уверены в этом.

- Вы должны внимательно наблюдать за дедушкой. Если увидите в нем перемену телеграфируйте мне. Постоянно разспрашивайте вашего друга, доктора Джого, об его состоянии. Не говорите дедушке ничего. Я возьму ответственность на себя, если вы вызовете меня. Вы всегда будете знать, где мы, я буду вам его сообщать.

Молодой человек поклонился. Он боялся встретиться с нею глазами; она может быть угадала бы жгучую тайну, скрывавшую там его страстную любовь.

- Я полагаюсь на вас, Гьюберт, помните это, я только вам могу довериться в Герон-Дайке. А теперь прощайте.

Гьюберт пожал руку, которую она протянула ему, потом проводил ее в вагон.

- Ах! если бы я мог думать, что это случится когда-нибудь! застонал он, смотря, как помчался поезд. - Но надежда была бы сумасшествием.

В это самое время Норфолькское графство было приведено в негодование безрасудным поступком одной молодой девицы, принадлежавшей к знаменитой фамилии. Она вышла за лакея своего отца. Гьюберт Стон закурил сигару и вернулся со станции домой, думая об этом. Странно он видел в том поощрение для себя.

"Если мис Дж. могла выйти за такого низкого человека, конечно, я могу домогаться руки Эллы Винтер! Я хорошо воспитан, я держу себя, как джентльмен, я недурен собой. Против меня только мое происхождение и моя бедность. У нея будет достаточно денег, если она получит Герон-Дайк - а если Джого искусен, то она получит. Во всяком случае она будет богата, потому что сквайр наверно накопил кучу денег. Она может выйти за небогатого, и если бы могла решиться взглянуть на мое происхождение..."

- Добрый вечер, мистер Стон. Как здоровье сквайра?

Мечты Гьюберта были прерваны. Он машинально ответил на вопрос и остановился поговорить с знакомым, подошедшим к нему.

Между тем Элла и мистрис Карлион мчались в Лондон. В Кембридже остановились минуты на три. Вдруг мистрис Карлион вскрикнула от удивления:

- Элла! посмотри, это мистер Конрой. Он ищет места.

Элла наклонилась вперед. Мистер Конрой узнал их.

Он подошел к окну вагона и приподнял шляпу.

- Кто мог ожидать увидеть вас здесь? воскликнула мистрис Карлион, протягивая ему руку. - Я думала, что вы в Ашанти.

- Являться в самых неожиданных местах одно из моих преимуществ, ответил он.

- Вы искали места? Вы едете в Лондон? спросила мистрис Карлион. - Если вы не прочь ехать с дамами, здесь довольно места.

Поблагодарив ее, Эдвард Конрой вошел в вагон с чистосердечным взглядом и улыбкой, которые Элла помнила так хорошо.

"Какой смелый! подумала догадливая Гигсон. - Он верно как-нибудь узнал, что мис Элла будет здесь и явился встретить, ее. Я это вижу по его глазам. Нельзя никак ручаться, что могут сделать эти отважные молодые люди!"

- Не потрудитесь ли вы объяснить нам, мистер Конрой, с какой стати находитесь вы в Англии, когда вам следовало бы рисовать негров в Африке?

- За сутки до моего отъезда я получил телеграмму, что мой отец опасно болен. Я должен был отправиться к нему. Я пробыл у него, пока ему стало лучше, а вместо меня в Африку послали другого.

- И очень хорошо.

Конрой засмеялся.

- Вы не отважны, мистрис Карлион. Я боюсь, что вы не годились бы в специальные корреспонденты. Долго намерены вы остаться в Лондоне на этот раз? спросил он Эллу.

- Мы едем за границу после завтра, ответила мистрис Карлион. - Приезжайте завтра обедать к нам, никого не будет, кроме вас и мистера Бутля.

- Очень буду рад, отвечал Конрой. - В каком месте будете вы жить за границей?

- Я думаю поселиться в Сан-Ремо, но мы, вероятно, будем перелетными птицами и недолго останемся на одном месте.

Конрой видел, что Элла молчала и угадал, что ей было грустно разстаться с дедом. Но он не знал, как ей приятны его присутствие и общество. Она думала о нем в этот самый день, думала с грустью, как о человеке, которого может быть, не увидит более, а теперь он был здесь, сидел против нея. Какой странный случай привел его? Она говорила немного, ей было достаточно слышать его голос и видеть его лицо; теперь ей больше ничего не нужно было. Путешествие, которого она опасалась, вдруг подернулось очарованием, неожиданным удовольствием, которое она не старалась анализировать, довольно того, что оно существовало.

Конрой посадил дам в их экипаж, по приезде в Лондон, и простился с ними до завтра. Потом он закурил сигару и пошел в свою комнату, в Адельфи. Он находилсй в задумчивости и обсуждал сам с собой какой-то вопрос.

"Сказать мистрис Карлион, или нет? думал он. "Будет она молчать? Нет, нет, безопаснее, мне самому молчать, решил он: - и еще не время говорить кому бы то ни было. Что сказал бы сквайр Денисон, если бы узнал?"

Было около восьми часов. Фич-седельник пришел из Нёллингтона по делу, и Аарон Стон послал служанку Марту принести ему хлыст, висевший в передней. Выйдя со свечкой, Марта встретила другую служанку Анну и та пошла вместе с нею. Служанки не любили после сумерек ходить по дому в одиночку. Оне шли, весело болтая и вовсе не думая ни о каких неприятных предметах. Марта повторяла смешную историю, которую седельникь рассказывал в кухне, и насилу могла говорить от хохота.

Как во многих старых замках с трех сторон передней шла дубовая галерея, футов на двадцать от земли, а в эту галерею отворялись двери из нескольких комнат. Из передней в эту галерею вела широкая лестница.

- Какое это мрачное место, воскликнула Анна, когда оне вошли в переднюю.

- Много надо дюжин свечей, чтобы осветить его как следует, заметила Марта.

с её губ.

Оне увидали лицо пропавшей девушки - лицо Катерины Кин, смотревшей на них с галереи. Лицо было очень бледно, как мертвое. Фигура эта наклонилась над балюстрадой галереи и смотрела на них пристальным, грустным, усталым взглядом. Она была одета в что-то очень темное, накинутое на голову и придерживавшееся у шеи белыми, тонкими пальцами. С полминуты обе девушки стояли и смотрели на фигуру, а фигура грустно смотрела на них. Наконец, она зашевелилась, повернулась, сделала шаг вперед и обе служанки услыхали тихий вздох. Неужели она намерена сойти с лестницы? Обаяние, удерживавшее девушек, рушилось, оне убежали с тихим криком ужаса, цепляясь друг за друга.

Когда одна выронила хлыст, а другая свечу и как, наконец, оне добежали до людской, оне сами не знали. Фич-седельник вытаращил глаза от изумления; глухая кухарка выглянула из кухни, где предпочитала сидеть, окруженная своими кастрюлями.

Девушки, рыдая, рассказали все. Мистрис Стон закрыла передником голову и откинулась на спинку кресла так же испуганная, как и оне. Но старик Аарон пришел в такое негодование на их сумасбродство, что тотчас же отказал им от места.