Загадочные происшествия в Герондайкском замке.
Глава XIX. Владетельница Герон-Дайка.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Загадочные происшествия в Герондайкском замке. Глава XIX. Владетельница Герон-Дайка. (старая орфография)

Глава XIX.
Владетельница Герон-Дайка.

Хотя многия из графских фамилий были в Лондоне и за границей, когда мис Винтер, вступила во владение своим наследством, осталось еще много соседей, которые не замедлили явиться в Герон-Дайк засвидетельствовать свое уважение владетельнице. В первые недели после смерти сквайра Денисона, к воротам замка подъезжало больше экипажей чем в продолжении лет двенадцати пред тем. Всем хотелось польстить наследнице, а тем, которые ее не знали, познакомиться с нею. Элла не ожидала, чтобы её уединение так быстро было нарушено изящною толпой; но мистрис Карлион сказала ей с улыбкой, что она теперь в числе магнатов графства, и что вместе с этим положением она должна принять и ответственность за него.

- Ты можешь избавиться от этого, Элла, приехав ко мне в Лондон, говорила она ей часто.

Свет, повидимому, принимал за верное, что мис Винтер выйдет замуж. Так как не ходили еще слухи об её помолвке, но в окрестностях было много приличных женихов, много делалось предположений относительно того, кто будет избранным счастливцем. Все горячо желали, чтобы мистрис Карлион не увезла племянницу в Лондон, как, повидимому, желала; было бы ужасно, чтобы такой приз достался не местному жителю.

Элла жила спокойно и не воображала каких предположений служила она предметом. Она пока не бывала нигде; потеря её была слишком недавняя, и она хотела пропустить несколько времени, прежде чем погрузиться в водоворот той силы, которая называется Обществом.

Между тем, старый дом начал принимать другой вид. Пожелала бы этого сама Элла, неизвестно, но мистрис Карлион уговорила ее. Маляры и обойщики овладели замком. Комнаты, запертые по целым годам, были отперты, но только не северный флигель. Какое-то чувство, о котором Элла не говорила, побуждало ее не трогать этих комнат. Выписали из Лондона новую мебель, очень хорошую, но приличную для старого замка. И внутри, и снаружи дом был возобновлен вполне. Двери, обитые зеленой байкой и возбудившия столько предположений, были уничтожены. Дорожки в саду усыпаны песком и вообще вид сада изменился. Садовник Джон Тильни был занят больше прежнего, хотя теперь у него было два помощника. Прибавили еще двух-трех слуг к великому негодованию Аарона Стона и его жены Дорозсии, которая разделяла все мысли своего мужа. Они предпочли бы, чтобы все продолжалось по прежнему; Аарон принимал эти перемены за личную обиду.

- Это все мистрис Карлион, ворчал он жене. - Мис Элла никогда не вздумала бы делать перемен. Уж лучше бы она уехала!

- Мис Элле будет скучно без тетушки, осмелилась заметить Дорозсия.

- Мотовство! вспылил Аарон. - Сколько набрали лишних слуг, и новый экипаж выписали из Лондона! Волосы старого сквайра стали бы дыбом, если бы он мог высунуть голову из гроба и посмотреть, что делается здесь.

Если Аарон не любил мистрис Карлион, то и она платила еку тем же, и не у сквайра, а у него самого стали бы дыбом волосы, если бы он услыхал какой совет она дала своей племяннице. Аарон никогда не нравился мистрис Карлион, а теперь, когда она узнала его короче, его раздражительность и грубость не смягчили первого впечатления.

- Милая Элла, я полагаю, ты теперь дашь пенсию старику Аарону и его жене, - сказала она однажды.

Элла с удивлением взглянула на нее.

- Я вовсе не думала об этом, ответила она.

- Пора подумать. Они становятся стары и дряхлы; они принадлежат к прошлому.

- У моего деда не было слуги вернее Аарона. Они жили вместе около пятидесяти лет. Я не могу и думать разстаться с ним, тетушка Гертруда, прибавила Элла с вспыхнувшим румянцем.

- Это, разумеется, как ты хочешь, дитя. Это пресердитый старик, все должны согласиться с этим. Он распоряжается другими слугами, как хозяин. Им не может это нравиться, и мне кажется, что ты не можешь принуждать их переносить это. При жизни твоего деда это было ничего, но теперь другое дело.

- У Аарона только обращение не совсем приятное, тетушка Гертруда, но мы все к этому привыкли. У него золотое сердце под грубой наружностью.

Мистрис Карлион пожала плечами. Элла улыбнулась.

- Нет, не верю, Элла. Что он был верный слуга твоему деду, с этим я согласна - и хвалю его за это! Но верен ли он другим, этого я не могу сказать. В нем я теперь вижу какую-то странную скрытность, которая мне не нравится и которую я не могу понять. Однако, мы оставим это и перейдем к другой стороне вопроса. Не приходило ли тебе когда-нибудь в голову, душа моя, что старые супруги могут сами желать удалиться и ожидают, чтобы ты предложила это им? Они может быть надеятся, что ты сделаешь им это предложение, конечно, с обещанием определить им содержание.

Элла помолчала, обдумывая слова тетки.

- Конечно, тетушка, вы представили мне это в новом свете, признаюсь, мне это в голову не пришло. Я не думаю, чтобы Аарон или Дорозсия пожелали оставить меня, а все-таки это надо разузнать.

Не теряя времени, в тот же день, Элла позвала Аарона к себе, объяснила ему в чем дело очень ласково, но старик как будто онемел и губы, и руки затряслись.

- Неужели вы желаете отвязаться от меня, мис Элла! вскричал он, когда она кончила. - Не может быть! Знаю, что я стар, а в нынешнее время старики считаются безполезными. Но... но сквайр никогда не выгнал бы меня из старого дома. Я завтра же пойду в богадельню, если вы желаете - и никуда больше не пойду отсюда.

Элла очень сожалела, зачем говорила с ним об этом. Она начала было о том, что намерена для него сделать, но он прервал ее.

- Я ни от кого не хочу получать на содержание, даже от вас, мис Винтер. Я и сквайру сколько раз об этом говорил. Пока могу, я буду работать, успею еще оставить вас, когда у меня недостанет сил - но надеюсь, что прежде разстанусь с своей жизнью. Я был верен моему господину, мис Элла, и буду верен моей госпоже.

Элла протянула ему руку.

- Неужели вы думаете, что я не знаю какой вы, мой добрый старый Аарон! Но вам не надо говорить о богадельне. Сквайр назначил вам пожизненную пенсию, и кроме того, некоторую сумму единовременно. Я прибавлю...

- Нет. Неужели вы думаете, что мне нужны были деньги, которые он мне отказал? Я отдал их мальчику - Гьюберту - вместе с теми денженками, которые нам удалось сберечь с женой. А до пенсии я и не дотронусь.

Элла улыбнулась и не противоречила ему. Таким образом, вопрос этот был решен; но Аарон несколько дней был сам не свой.

Гьюберт Стон пока остался в замке. Он так долго управлял фермой и другими делами, что мис Винтер не могла обойтись без него. Она и не желала отказывать ему. Он был хороший управляющий, а об его привязанности к ней, она, разумеется, ничего не подозревала. Она назначила ему хорошее жалованье, сказала, что он не должен жить в замке, но занимать там комнату как контору для его счетных книг и бумаг. Полагали, что он наймет приличную квартиру в Нёллингтоне, он мог устроиться там очень хорошо, и иметь даже мужскую и женскую прислугу. Но к удивлению всей общины он нанял у Джона Тильни спальню и гостиную и мистрис Тильни взялась услуживать ему.

Гьюберту приходилось видеть свою молодую госпожу почти каждый день по делам, но он держал себя с нею очень сдержанно. Ни малейший признак не обнаруживал пылкой страсти, бушевавшей в нем.

Элла мало говорила с теткой о том испуге, которому мистрис Карлион подверглась вечером после похорон сквайра. Предмет был неприятный и оне обе избегали его по взаимному согласию.

Недели две после смерти сквайра, горничная Илайза заболела горлом и мис Винтер послала за добрым старым доктором Спрекли. Доктор Джого, после смерти сквайра, в замок приглашаем не был. Доктор Спрекли приехал в Герон-Дайк и с радостью, и гордостью, что его опять пригласили туда как врача, и прямо прошел к мис Винтер. Она и мистрис Карлион только что кончили обедать и сидели за десертом. Узнав в чем дело, доктор отправился к Илайзе.

- Болезнь довольно сильная, сказал он, вернувшись: - но не опасна. Я опять приеду утром.

- Садитесь, доктор, и выпейте рюмку вина, сказала Элла.

Доктор придвинул стул к камину; вечер был сыр и холоден, и в обеду развели огонь. Говорили о том и о другом, пока доктор прихлебывал вино.

- Так как вы здесь, доктор Спрекли, то я попрошу вас прописать мне какое-нибудь лекарство, вдруг заметила мистрис Карлион.

- А что такое с вами? спросил доктор.

Доктор Спрекли круто повернулся к ней.

- Какого испуга? спросил он.

Мистрис Карлион взглянула на Эллу, она проговорилась не подумавши.

- Я не вижу причины, почему вам не сказать, продолжала она после минутного соображения. - Я раза два говорила Элле, что не лучше ли сказать об этом какому-нибудь скромному другу, хотя тут не поделаешь ничего.

Мистрис Карлион рассказала всю историю своего испуга в темном коридоре. Доктор Спрекли слушал внимательно.

- Сама не знаю, что это было, доктор, прибавила она: - мужчина, женщина или привидение. Какая-то тень проскользнула мимо меня и тотчас исчезла.

- Которая-нибудь из служанок, заметил доктор.

- Нет. Все сидели в кухне, как я говорила вам. Я видела их, когда сбежала вниз.

- Не молодой ли Стон? Может быть он пришел наверх зачем-нибудь.

- Нет, нет, нет. Гьюберт Стон не скользил бы по коридору так тихо и с такой украдкой. Притом Гьюберта Стона не было дома в тот вечер, он уехал с доктором Джого.

- Это правда, согласился доктор.

Он вспомнил, что Гьюберт тотчас после чтения завещания уехал с Джого.

- Это было в северном флигеле? спросил он.

- Я не знаю, ответила мистрис Карлион. - Элла это думает. Я в темноте повернула сама не знаю куда, и заблудилась.

- Должно быть в северном флигеле, вмешалась Элла. - Тетушка сбежала с той лестницы, которая прямо ведет туда.

- Этот северный флигель приобрел такую странную репутацию, сказал доктор: - что как только вы туда попадете, то ваш здравый смысл сейчас оставит вас. Я говорю не о вас, сударыня, прибавил он: - но о всем доме вообще, и, переменив разговор, стал разспрашивать мистрис Карлион об её нездоровье.

"Какая-нибудь служанка зашла туда, больше ничего", подумал доктор, когда простился с дамами и ушел. "На месте мис Винтер я переделал бы весь этот флигель и вдоль, и поперек".

По дороге к конюшне за своим гигом, ему пришлось проходить мимо окон кухни. Было уже темно, но кухонный огонь освещал комнату. Доктор увидал Дорозсию Стон, которая наклонилась над огнем и мешала что-то в кастрюле. Доктор Спрекли прямо прошел в кухню.

- Ах, сер, как вы меня испугали, вскричала Дорозсия, вздрогнув.

- Вы легко пугаетесь, возразил доктор. - Что это, вы подогреваете вино?

- Непременно. Прибавьте немножко водки в аррорут. Послушайте, мистрис Стон, бы помните вечер в день похорон сквайра?

Этот вопрос доктора испугал мистрис Стоп больше, чем его приход. Она поставила кастрюлю на очаг, сделала шаг назад и взглянула на доктора Спрекли.

- Зачем вы спрашиваете меня об этом, сер?

- Помните вы вечер того дня, когда похоронили сквайра?

- Как не помнить, сер, это было не так давно.

- Ходила когорая-нибудь из служанок в северный флигель в этот вечер?

- Господи спаси нас и помилуй! воскликнула старуха, опускаясь на стул.

- Не глупите! сердито закричал доктор. - Я делаю вам простой вопрос, неужели вы не можете ответить на него? Ходила ли которая-нибудь из девушек, Илайза, или та другая, как бишь ее зовут? Фемия, в северный флигель в вот вечер? Отчего это вы дрожите?

- Не могу слышать об этом флигеле без того, чтобы не дрожать, сказала Дорозсия, чуть не плача. - А девушки туда не ходили, сер. Ни которая из девушек не пойдет туда после сумерек, даже для спасения своей жизни, да и днем не пойдет одна. А что же там случилось в тот вечер, сер?

- Вам до этого дела нет, если что и было, то теперь прошло. Так на сколько вам известно, никто из прислуги не ходил туда?

- В этом я могу поручиться.

- Ну, прощайте, мистрис Стон; бояться вам нечего. Выпейте сами несколько капель водки, ласково прибавил он,

- В этом доме есть чего бояться, доктор Спрекли. Это место нехорошее - хотя я не смею говорить этого при моем муже. Сколько служанок у нас переменилось от того, что оне видят и слышат здесь, вот и эти скоро перепугаются.

Когда доктор ушел, Дорозсия с отчаянием накинула на голову передник. Она по природе была суеверна, а происшествия в эамке еще более укрепили её суеверие. Она жила в страхе и трепете, опасаясь, что если привидение Катерины Кин явится ей когда-нибудь, то она от этого умрет. Вопросы доктора Спрекли еще увеличили её ужас.

Мистрис Карлион чувствовала себя не спокойнее Дорозсии в уединенном старом доме на Норфолькском берегу. Она давно желала бы уехать, но не решалась оставить Эллу,

она очень может жить одна. Но тетка была неумолима, приличиями и обычаями пренебрегать было нельзя. Элла по неволе уступила и начали искать приличную компанионку.

Около этого времени Конрой опять появился в Герон-Дайке. После чтения завещания сквайра, Давентри, нёллингтонский стряпчий, отправил к нему письмо в контору Иллюстрированного Земного Шара, с уведомлением о наследстве, завещанном ему. По каким-то причинам молодой человек до-сих-пор не мог явиться за этим наследством. Он приехал в Нёллингтон, был у Давентри и потом пошел в Герон-Дайк засвидетельствовать свое уважение его владетельнице.

Хорошо, что мистрис Карлион смотрела в окно в то время, когда слуга доложил о Конрое: Если бы она видела лицо Эллы в эту минуту, то, вероятно, спутное подозрение, несколько времени тому назад зародившееся в её душе, перешло бы теперь в уверенность. Но она не увидала ничего

Конрой оставался с ними с час; обе дамы были приглашены куда-то в этот день, но пригласили его на завтра в замок. Он пришел к завтраку. Потом поехали в коляске осмотреть развалины какого-то знаменитого замка. Гьюберт Стон из окна своей конторы видел, как они отправились. Горячка ревности горела в его жилах. Он боялся и ненавидел этого Конроя, хотя, если бы его спросили о причинах, он с трудом мог бы объяснить. Он мог только сказать, что стал бояться и ненавидеть его с первого раза. Это бледное лицо и ревнивые глаза Гьюберта видел Коврой за деревьями из гостиной сквайра в тот первый вечер, который он провел в замке. И сквайр не раз принимал Гьюберта за шпиона. Да, Гьюберт ненавидел Эдварда Конроя и боялся его. Как только экипаж отъехал, Гьюберт отложил свои книги и бумаги в сторону и вышел в парк, угрюмый и печальный. Он ходил несколько часов, сам не зная и не заботясь, куда идет. Наконец, звук отдаленных часов, пробивших пять, напомнил ему, что общество должно скоро вернуться в замок, он знал по какой дороге, и прошел к пустой изгороди, мимо которой они должны были проезжать.

было так весело и оживленно, как Гьюберт не видал после смерти её деда. Минуту спустя, поворот дороги скрыл их из вида. Гьюберт вернулся в замок еще несчастнее, чем вышел оттуда. Сердце его раздиралось от любви, ненависти, ревности и отчаяния. Будь это безлунная полночь, вместо августовского вечера, и встреться Эдвард Конрой с Гьюбертом в каком-нибудь уединенном месте, один из них не ушел бы оттуда живой.

Гьюберт пошел в эту освещенную гостиную, сам не зная, зачем. Он походил на человека, которого толкает вперед какая-то неведомая сила к цели, еще смутно сознаваемой им, но от которой никакия усилия его собственной воли не могут его отвлечь.

Погрузившись в задумчивость, он не слыхал приближения дам, и по внезапному побуждению, спрятался за складками тяжелой бархатной занавеси, закрывавшей глубокую амбразуру окна. Скоро пришли мужчины. Мистрис Карлион и викарий сели играть в триктрак, Филипп разсматривал альбом с фотографиями в увеличительное стекло, а Элла, по просьбе Конроя, села за фортепиано, он стал возле перевертывать ноты.

Из своего убежища Гьюберт не мог видеть ничего, но почти весь разговор, особенно происходивший у фортепиано, был слышен ему. Конрой стоял так близко к нему, что, протянув руку, он мог дотронуться до него. Гьюберт стоял неподвижно, как каменная статуя, с бледным лицом и пылающими глазами, слушая нежные слова своего соперника и еще более нежный голос, отвечавший ему. А между тем, слова были довольно обыкновенны; им придавал значение только тон. Если Гьюберт Стон ожидал услышать признание в любви, он ошибся.

- Мистрис Карлион сказала мне, что вы обещали провести с нею в Лондоне недели две, сказал Конрой.

- Я боюсь, что вы найдете Лондон пустым.

- Тем лучше. Я не люблю толпы. Мистрис Карлион была так добра, что пригласила меня к себе. Надеюсь увидеть вас у нея.

Сердечные чувства Эллы обнаружились на её лице при этих словах. Она повернула голову, делая вид, будто смотрит на других. - Весело смотреть, как викарий играет в триктрак он как-будто кладет всю свою душу в игру, - сказала она, опять обернувшись к Конрою. - Вам посчастливилось сделаться большим любимцем тетушки Гертруды, мистер Конрой, продолжала она. - Я уверена, что ей будет очень приятно видеть вас в Лондоне - и мне также. Не потрудитесь ли вы отыскать на этажерке ту пьесу Шуберта, которая так вам понравилась, когда вы были здесь в последний раз, я опять сыграю вам ее.

Пьеса была сыграна и опять начался разговор. Конрой спросил Эллу, неужели она намерена остаться в замке всю зиму.

- Совершенно справедливо, мис Винтер, я сам думал бы так, как вы. Могу я спросить, вдруг прибавил Конрой: - узнали ли что-нибудь об участи девушки, которая так таинственно пропала здесь?

- Решительно ничего, грустно ответила Элла, и вся радость исчезла из её глаз. - Кажется, эта тайна так и останется тайной. Мне не нужно говорить, до какой степени это возмущает меня. Хуже всего то, что её бедную сестру Сьюзенну, не отличающуюся большим умом, все преследует галлюцинация - я не могу назвать это иначе - что в лунные ночи сестра её иногда смотрит из окна своей спальни. Ничто не может поколебать её убеждения, что Катерина, мертвая или живая, скрывается где-нибудь в замке.

- Странно, как мысли девушки могут быть так поглощены этой идеей.

Элла не могла удержаться от трепета. Не могло ли быть какого-нибудь основания для диких фантазий бедной Сьюзенны? Чьи руки покрыли кисеею зеркало в спальне Катерины? Откуда явилась и куда исчезла фигура, которую обе служанки видели в галерее? Какой разумной теорией объяснить испуг мистрис Карлион? Эта тайна тяготила Эллу и день, и ночь, и она никак не могла оторвать от нея своих мыслей. Многие при подобных обстоятельствах заперли бы старый дом и переселились в другое место, но Элле казалось, что участь пропавшей девушки следует разъяснить на месте, и на этом месте она решилась остаться.

Стон воспользовался этим, смело вышел из-за занавески и молча прошел чрез комнату в дверь.

- Это кто такой? воскликнул викарий.

- Что такое кто? спросила мистрис Карлион, которая сидела спиною к окну и не видела ничего.

- Какой-то высокий молодой человек прошел по комнате из окна. Как он сюда попал? Он походил на Гьюберта Стона. Да, я уверен, что это был он.

- О! он верно пришел спросить о чем-нибудь свою госпожу и, увидев гостей, опять ушел, спокойно решила мистрис Карлион. - Этот молодой человек прекрасно себя держит, его можно принять за джентльмена.

Вскоре уехала и мистрис Карлион. Но она дождалась компанионки для молодой владетельницы Герон-Дайка.

Выбор пал на мистрис Тойнби, худощавую, степенную пятидесятилетнюю вдову маиора Тойнби. Её аттестаты были превосходны, а условия очень высоки. Элле она не очень понравилась, но она сказала себе, что мы не можем иметь все по нашему желанию на этом свете. Она была ласкова и любезна к мистрис Тойнби, которая скоро почувствовала себя в замке как дома.

Между тем, Гьюберт Стон проводил время очень тяжело. Для него было ясно, как день, что Конрой влюблен в мис Винтер, а она в него. Мог ли он помешать этой любви, спрашивал он себя, в своих печальных прогулках по парку. Он знал то, чего они не знали: важную тайну, о которой никто из них не мечтал. Мог ли он воспользоваться этим знанием, как бы ни было оно опасно, чтобы их разлучить? Он думал, что может. Во всяком случае, об этом следовало подумать.