Загадочные происшествия в Герондайкском замке.
Глава XXIII. Ничем не рискнешь, ничего не приобретешь.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Загадочные происшествия в Герондайкском замке. Глава XXIII. Ничем не рискнешь, ничего не приобретешь. (старая орфография)

Глава XXIII.
Ничем не рискнешь, ничего не приобретешь.

Мария Кетль вернулась из Лимингтона. Мистрис Педж умерла и оставила Марии две тысячи фунтов.

- Разумеется, это лучше чем ничего, ворчал викарий: - но могла бы она кажется отказать тебе три дли четыре тысячи вместо двух.

Мария с удовольствием вернулась домой и никому не сказала о своем маленьком наследстве. Оне с Эллой увидались как сестры после продолжительной разлуки. Как много должны были оне рассказать друг другу, а между тем, каждая не желала говорить о том, что было ближе к её сердцу. Мария ничего не сказала о предложении Филиппа Клива, а Элла не упомянула об Эдварде Конрое. Так недавно еще оне говорили о своем желании никогда не выходить замуж, по-крайней-мере, несколько лет; и вот после их важного намерения, оне оказались так же слабы, как все другия особы их пола. Каждой было немножко стыдно этого; а между тем, ни одна из них не согласилась бы променять свои настоящия узы на прошлую свободу. Но Марию ожидал большой удар.

Чем более мистер Кетль думал о потере своего портмонне. тем более расположен он был приписать эту потерю Филиппу Кливу. Он положительно не говорил себе, что Филипп взял портмонне; но каким-то странным образом он всегда соединял молодого человека с этою потерею. Может быть он был обязан этим чувством доктору Даунису.

Он и доктор Даунис пострадали вместе, потому что доктор, не имея ни слуху, ни духу о своей золотой табакерке, часто говорил о ней с викарием и может быть сказал более, чем намеревался. Скоро викарий услыхал в первый раз о том, что Филипп часто бывает в бильярдной Розы и Короны и играет в высокую игру с лордом Кёмберли и другими в Сиренях.

- Какой же он идиот! воскликнул викарий с негодованием, а доктор Даунис согласился с этим.

- Если что-нибудь было между Кливом и вашей дочерью, как мне кажется, прибавил старик: - я запретил бы это пока. Филипп принял дурные привычки, это очевидно, и даже если эти неприятные подозрения окажутся неосновательными, он все-таки должен очень измениться, прежде чем будет в состоянии жениться на такой милой девушке, как Мария.

Викарий взъерошил пальцами свои седые волосы и не мог не согласиться, что взгляд доктора справедлив. Между ним и леди Клив было безмолвное соглашение обвенчать этих молодых людей, если они будут любить друг друга, и онъдумал, что любовь их взаимна. Ему было прискорбно, что сын его старого друга сбился с пути, но обязанность к дочери стояла выше всего, и все другия соображения должны были устраниться пред этим.

После возвращения Марии из Лимингтона, викарий как-то раз вдруг сказал ей:

- Мария, я надеюсь, что ты не давала Филиппу Кливу никакого сумасбродного обещания.

Сердце Марии сильно забилось.

- Я не давала ему никакого обещания, папа.

- Но между вами что-то было? Он что-нибудь сказал тебе?

- Филипп говорил со мною пред отъездом в Лимингтон, но я не дала ему никакого обещания.

- Если он опять заговорит с тобою, ты не должна подавать ему надежды никакой! Пойми это, Мария.

Её бедное сердечко страшно билось.

- Но... но отчего, папа?

Викарий сказал ей о бильярде в Розе и Короне и о высокой игре в Сиренях. Он сказал, что есть другия вещи, о которых он не желает говорить, разумеется подразумевая золотую табакерку доктора и свой портмонне.

- Мне кажется, он, должно быть, сделался опытным картежником, Мария, докончил Кетль: - если он играет с такими богатыми людьми, как Кемберли и Леннокс. Они могут позволить это себе, а Филипп не может. Кроме этого, по занимаемому им месту, он не в состоянии устроить дом для своей жены.

- Я думаю, что Типледи человек слишком осторожный и не сделает ничего подобного.

Мария вздохнула.

- Мы может быть судим о Филиппе слишком строго, папа?

- Напротив. Разве я тебе не сказал, что есть другия причины, по которым ты не можешь иметь с Филиппом никакого дела, причины, о которых я не желаю говорить.

- Мне кажется довольно тяжело, папа, что от меня требуют осудить Филиппа, когда я не знаю, что он сделал?

- Боже милостивый, Мария, разве я не объяснил тебе достаточно причин? Может ли он сделаться твоим мужем, не изменив радикально своего образа жизни? А что касается других причин, на которые я намекал, то чем меньше говорить о них теперь, то тем будет лучше.

"Стало быть все обещания Филиппа оказались безполезны", говорила Мария про себя. "Он все еще бывает в Сиренях, он все еще посещает бильярдные. Почему у него нет более душевной силы? И что значат эти таинственные намеки папаши на что-то еще хуже? О, Филипп, Филипп!"

Мария была уверена, что её непридирчивый и снисходительный отец не мог говорить так строго без какой-нибудь важной причины. Она и не думала возмущаться против его приказания, но Филипп сделался еще дороже её сердцу.

Викарий отдал приказание прислуге, чтобы не принимать мистера Клива. Филипп приходил несколько раз и, наконец, понял, что дверь для него заперта. Он очень разсердился и стал поджидать случая увидеть Марию вне её дома.

В одно утро он неожиданно встретил ее в хорошеньком зеленом переулке и подошел к дей прежде, чем Мария успела приметить его присутствие.

- Здравствуйте, Мария, сказал он, протянув ей руку.

Что могла она сделать, как не подать ему также своей руки.

- Здравствуйте, ответила она.

- Очень сожалею о смерти мистрис Педж. Должно быть вы провели весьма печальное время. Вы кажется вернулись уже с неделю?

- Около того.

- А я заходил в пасторат каждый день и все мне говорили, что ни мистера, ни мис Кетль видеть нельзя. Разумеется, я могу только заключить, что меня принимать не желают. Что это значит, Мария?

Она не знала, что сказать; слезы выступили на её глазах. Как он был дорог ей! Как голос его волновал ее!

- Папа находит, что вам лучше не быть в пасторате некоторое время, прошептала она.

- Но почему? Что я сделал? Зачем меня выгоняют таким образом?

- Папа слышал... прошептала Мария: - что вы часто бываете в бильярдной, ведете высокую игру, как лорд Кемберли и капитан Леннокс. Он говорит, что они могут позволить себе это, а вы не можете, что, разумеется, справедливо. О, Филипп, разве вы забыли, что мне обещали пред моим отъездом в Лимингтон?

Филипп изменился в лице и закусил губы. Он начал проводить гиероглифы на песке своей тростью.

кончено, по-крайней-мере, теперь; вы должны знать сами почему, Филипп?

- Никто не мог знать лучше меня, что я был слаб и сумасброден, Мария, ответил он чистосердечно: - но не думаю, чтобы я заслуживал такое обращение.

На языке Марии вертелось, что её отец имеет против Филиппа более, чем сказала она, хотя не говорит ей, что это; но, после минутного размышления, она только сказала:

- Папа не имеет привычки обращаться жестоко с кем бы то ни было.

- Я нахожу, что он жесток со мной. Впрочем, Мария, мне, может быть, лучше самому увидеться с вашим отцом и объясниться с ним, прибавил Филипп с своей обычной живостью.

Мария покачала головой, она знала, что свидание Филиппа с её отцом не может кончиться ничем приятным.

- Напрасно будет, Филипп, ответила она грустно: - Папа скажет вам только то, что я, и может быть, употребит более сильное выражение.

Филипп разсердился.

- Какое право имеет мистер Кетль порицать мою нравственность и мое поведение? спросил он с вспыхнувшим румянцем.

- Никакого права, я полагаю, он и не изъявляет на это притязания, сериозно ответила Мария. - Но он имеет право заботиться о моем счастии, разве вы не видите этого, Филипп?

Филипп нахмурился и сбил ни в чем неповинную крапиву своею тростью. Он и Мария шли медленно по этому пустынному переулку, где могли разговаривать неприметно ни для кого.

- Следовательно я должен считать нашу помолвку прерванной, спросил Филипп после минутного молчания.

- Помолвки между нами не было, как вам известно, тихо ответила Мария.

- Вы знаете очень хорошо, что я хочу сказать. Должен ли я считать все конченным между нами?

- Папа так говорит. Он думает, что это будет лучше.

- А вы, Мария?

Она помолчала, потом сказала очень тихим голосом:

- Я думаю как папа, вы знаете, что я должна так думать, Филипп.

Опять они прошлись молча, не говоря ни слова. Вдруг Филипп продолжал:

- Я уже сознался вам, Мария, что я поступил необдуманно и сумасбродно, но я, право, думаю, что не зашел бы так далеко, если бы был помолвлен с вами. Тогда у меня была бы какая нибудь определенная цель. А что вы мне сказали в наше последнее свидание, лишило меня бодрости, Мария. Вы не позволили даже писать к вам. Я лишился всякой опоры.

- Да, я согласен с этим.

- И после всех ваших обещаний.

- Я их не забыл. Мария, вдруг сказал он страстно: - только вы одна можете спасти меня от самого себя. Когда вы сделаетесь моей женой, вы можете переделать меня по своему; если вы даже будете только моей невестой, я сделаюсь совсем другим.

Мария не нашлась, что ответить, но бросила на Филиппа взгляд любви и нежности.

- Обещания я больше не буду давать, продолжал Филипп с горьким смехом: - они только обрушиваются на мою же голову. Я исполню требование вашего отца и буду держаться поодаль. Но помните, только на время. Я все буду считать вас своей будущей женой. Этого никто запретить не может.

Мария вздохнула. Она чувствовала, что он смотрит на эти неприятности не с настоящей точки зрения.

- Подождите, Мария, вы увидите... Я надеюсь доказать и вам и вашему отцу, что... но нет, я сказал, что обещания больше не дам, вдруг прибавил он.

Они дошли до конца переулка; пред ними была калитка с лесенкой, которая вела в поле и на пригорки, возвышавшиеся над городом. Мария остановилась.

- Я должна вернуться, я и то уже прошла слишком далеко, сказала она.

Филипп взял обе её руки и нежно посмотрел ей в глаза. Потом, прежде нем она успела догадаться об его намерении, он обнял ее, прижал к сердцу и оставил горячий поцелуй на её губах. Чрез минуту, не говоря ни слова, он исчез, быстро пройдя по лесенке в луг за забором. С пылающими щеками и сильным биением сердца Мария вернулась в город.

Что она увидит, если подождет? спрашивала она себя. Филипп придал своим словам какое-то особенное значение.

Двести фунтов, выигранные Филиппом Кливом на скачках, до некоторой степени пополнили его проигрыш в карты. Но несколько месяцев прошло с тех пор, и капитал его значительно уменьшился. Он сделался менее воздержен в своих привычках. Карманных денег, которые давала ему мать, уже не доставало ему. Счеты портного и сапожника были вдвое больше обыкновенного, и последнее время в Нёллингтоне не было молодого человека так щегольски одетого как Филипп Клив. Прежде он играл в бильярд по шести пенсов за игру, а теперь не менее полкроны. В Сиренях он бывал раз в неделю и иногда и чаще, и хотя уже не по прежнему играл в карты, предпочитая разговаривать с мистрис Дёчи или перевертывать для нея ноты, однако не мог не играть совсем, и часто возвращался домой без десяти или пятнадцати соверенов. Словом, в начале сентября в его капитале оказывался большой дефицит. Не раз капитан Леннокс говорил ему:

- Как жаль, что вы не положили все ваши деньги на Пачворка. Теперь уже вам не представится больше такой случаи.

И Филипп соглашался с капитаном, что очень жаль.

Однажды в Сиренях, не задолго до настоящого времени, Филипп нашел на столе печатное объявление и взял его разсмотреть. Это было объявление о Компании Германдадских Серебряных Рудников в Колорадо. Филипп с удивлением увидал в списках директоров имя капитана Леннокса.

- Я не знал, Леннокс, что вы занимаетесь такими делами, сказал он.

- Это помогает убивать время и дает мне предлог время от времени ездить в Лондон, ответил Леннокс. - Кроме того это сводит меня со множеством людей, которые могут оказаться полезными.

- Я полагаю, что Германдадские рудники дело прибыльное?

- Милый мой, оно еще в младенчестве, затеяно несколько недель тому назад. Я не сомневаюсь, что оно окажется очень прибыльно современем, иначе я не позволил бы поставить мое имя в этом списке, и не отдал бы туда всего моего капитала.

- Колорадо кажется слишком далеко для того, чтобы отдавать свой капитал, заметил Филипп.

- Теперь-то, в телеграфную эру? Полноте! теперь разстояния не существует. Кроме того, у комитета там есть свой эксперт - очень талантливый молодой инженер - и на него можно положиться вполне. Мы знаем очень хорошо в чем дело.

- Я полагаю, что современем эти серебряные рудники сделаются золотыми в иносказательном смысле, заметил он.

- Современем! повторил Леннокс, подняв брови. - Я знаю только то, что недалеко от нашего есть два рудника, приносящие своим счастливым владельцам тридцать и сорок процентов, и не вижу причин, почему Германдадский рудник должен быть беднее своих соседей. Нам нужно только побольше капитала для надлежащей разработки, и теперь мы его собираем. В этом затруднения не будет.

Вошла мистрис Дёчи и ничего более об этом не было говорено. Но Филипп всю ночь видел во сне Германдадские рудники, и на следующий день в конторе думал более о них чем о своих обязанностях.

Два дня спустя Филипп опять увидал Леннокса.

- Почем германдадския акции? спросил он. - Я не нашел их в числе биржевого курса.

Капитан Леннокс улыбнулся.

- Там вы их не увидите. Мы - директоры - намерены оставить их для себя и для наших друзей.

- По чем они, повторил Филипп.

- По двадцати фунтов каждая. Пять фунтов сейчас, и пять фунтов чрез два месяца.

- Остальные десять позднее?

- Их не придется платить. Первого и второго взноса будет достаточно для всех наших издержек. Наши выгоды начнутся с того самого дня как мы примемся действовать.

У Филиппа, как говорится, слюнки потекли изо рта. Тридцать процентов! Слова капитана раздавались в его памяти как нежная музыка.

- Я полагаю, что посторонний уж никак не может достать ваших драгоценных акций? спросил он.

- Гм... может быть еще осталось несколько. Вы говорите о себе?

- Я ведь выиграл двести фунтов на Пачворке, ответил Филипп. - Этим я рисковать могу?

другим способом.

- Я это знаю. Вы очень добры. Позвольте: двадцать акций по пяти фунтов каждая, составит сто фунтов. Таким образом другая сотня останется мне для второго взноса.

Капитан засмеялся - несколько презрительно, как показалось Филиппу.

- Какой же вы робкий спекулятор, сказал капитан: - в таких вещах мой девиз: "Никем не рискнешь ничего не приобретешь". На вашем месте я сейчас отдал бы двести фунтов. Но разумеется вы лучше знаете ваши дела.

Филипп покраснел и пролепетал:

- Насколько можно быть уверенным в чем-нибудь, ответил он. - Притом вы всегда можете продать ваши акции.

- Ну, я подумаю об этом, решил Филипп: - и увижусь с вами до вашего отъезда.

Он подумал и мысли ослепляли его. Кончилось тем, кто он отдал чек на двести фунтов Ленноксу за полчаса до его отъезда в Лондон.

Тревожное и лихорадочное время последовало за этим для Филиппа. Его веселый безпечный характер заставлял его глядеть на хорошую сторону всего, но бывали времена, во время одиноких часов ночи, когда он думал с страшным замиранием сердца о том, кто он сделал. Второй взнос совсем истощит его остальной капитал, и если рудники окажутся неудачной спекуляцией, он будет разорен.

- Я пришел просить руки вашей дочери. Я скоро сделаюсь товарищем Типледи, и у меня есть дом для моей жены не хуже того, который она оставляет. Какая сладостная месть будет это за жестокость викария Кетля!