Загадочные происшествия в Герондайкском замке.
Глава XXXV. Еще разъяснение.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Загадочные происшествия в Герондайкском замке. Глава XXXV. Еще разъяснение. (старая орфография)

Глава XXXV.
Еще разъяснение.

По возвращении домой с Филиппом Кливом сделался возврат болезни. Но потом он опять стал поправляться.

Дело с Типледи устроили, он уже заказал новую медную доску к дверям своей конторы: "Гг. Типледи и Клив архитекторы и землемеры". Мария заплатила требуемые деньги и викарий ничего против этого не возражал. Года два Филипп будет получать некоторую часть из дохода, потом половину, и получит все, когда Типледи вздумает оставить дела. Перспектива была такая прекрасная, что викарий Кетль не видел причины возражать.

В условие был включен один пункт, известный только Давентри, который писал условие, Типледи и Филиппу. Пункт этот состоял в том, что кроме своей доли, Филипп не имеет право брать из фирмы ничего, если он наделает долгов, то Типледи нечего бояться, что он обязан их платить.

- Это только из предосторожности, Клив, сказал ему Типледи. - Я теперь не боюсь, что вы будете вести в карты или на бильярде высокую игру, или прибавил архитектор, улыбаясь: - накупите акций на серебряные рудники.

- Никогда, никогда, шепнул Филипп и слезы выступили у него на глазах, когда он пожимал руку своему доброму другу.

Уплата денег была сюрпризом для Типледи, который знал, что у Филиппа не осталось ничего. Не сказав ни слова своему мужу, Мария отправилась к Типледи и заплатила ему тысячу двести фунтов. Как приятно было для Филиппа знать, что мать его никогда не узнает о всех его сумасбродствах и останется в том убеждении, что деньги, которые она подарила ему в день его рождения, все пропали в серебряных рудниках! В её глазах Филипп навсегда остался несравненным сыном. Какая тяжесть была снята с сердца молодого человека этим великодушным поступком его жены! С этого дня здоровье его стало быстро улучшаться, он опять сделался веселым и безпечным Филиппом Кливом, смех его приятно было слышать. Но полученный им урок не легко мог он забыть. И возле него всегда будет милая жена, чтобы поддерживать его колеблющиеся шаги, ободрять его, если путь жизни покажется ему тяжел и труден.

Филипп Клив был счастливее чем заслуживал, и еще большее счастие предстояло ему. Все-таки мысль, что жена пожертвовала для него большую часть своего состояния, была для него не совсем приятна. Но даже и эта горечь была от него отнята.

В это время брат его сер Гёнтон Клив, был послан в Англию по поручению посольства, в котором он служил, и приехал в Гомдель на двадцать четыре часа. Филипп откровенно рассказал ему обо всем.

- Как же ты глупо поступал! воскликнул баронет.

- Я сам это знаю, Гёнтон, и не забуду никогда.

Сер Гёнтон сам был порядочный кутила, хотя давно остепенился, и к строгости не был расположен.

- Мне не нравится, Филипп, что твоя жена заплатила Типледи. Что говорит твоя мать и викарий?

- Викарий не сказал мне ничего, я должен сознаться, что он был очень добр ко мне. Марии он сказал, что деньги принадлежат ей и вмешиваться он не станет. А мать моя, Гёнтон, не знает ничего о моих сумасбродствах. Она думает, что тысяча двести фунтов пропали в рудниках. Мария сама заплатила деньги Типледи.

- Послушай, Филипп. Я этого допустить не могу. Мы Кливы никогда не были скаредны. Я не богат, как тебе известно, но это устроить я могу. Я возвращу Марии деньги, которые она заплатила Типледи и пусть оне будут укреплены за ней. Но я делаю это только с тем, что ты больше никаких сумасбродств делать не будешь. Пойми это, молодой человек.

Слезы выступили на глазах Филиппа.

- О, Гёнтон, ты можешь положиться на меня! Как ты щедр!

Потом они начали говорить о капитане Ленноксе.

- Где он теперь? спросил сер Гентон.

- Его не могут отыскать! Кстати, ты, ведь, знал его несколько лет тому назад, Гёнтон.

- Я знал его! возразил сер Гёнтон: - знал Леннокса!

- По-крайней-мере, ты видел его в Чельтенгаме у маиора Пайпера. Мне это рассказывал мистер Конрой в Герон-Дайке. У маиора играли в карты и ты и Леннокс были там; а на другой день вещи маиора пропали.

- Да, я помню этот вечер. Леннокс? Леннокс? Да, я помню его теперь. Белокурый стройный мужчина с прекрасным обращением, с белой розой в петлице.

- Если он часто крал вещи и портмонне и тому подобное, то удивительно как он так долго не был пойман, заметил сер Гёнтон.

- Это самое заметил мне Конрой.

- Скажи пожалуста, кто это Конрой?

- Счастливейший человек на свете, с энтузиазмом ответил Филипп.

- Этим много сказано, вскричал баронет, подняв брови.

- Право я это нахожу, Гёнтон, возразил Филипп. - Он более ничего как сотрудник какой-то газеты, встретился с мис Винтер, влюбился в нее, а она в него, и теперь выходит за него и он будет владельцем Герон-Даика. Как же не сказать, что он счастливчик.

- Он какой-нибудь проныра?

- Напротив, образованный, чистосердечный, приятный человек. Смотря на него и слушая его, можно подумать, что он сам родился владельцем Герон-Дайка, по меньшей мере. Как бы то ни было Элла Винтер намерена сделать его таким.

- У ней денисоновская кровь в жилах, а мы знаем старую поговорку: "То, что вздумает сделать Денисон, не может удивить ни вас, ни меня", небрежно заметил сер Гёнтон.

Мис Винтер дала маленький обед, на который пригласила Филиппа с матерью и Марией, леди Марию Скефингтон, викария и доктора Спрекли.

После обеда, когда все перешли в большую гостиную, принесли письма с почты. На одном, адресованном к мис Винтер, стоял американский штемпель. Это подстрекнуло любопытство Эллы, потому что она в Америке не знала никого.

Она вышла в другую комнату прочесть письмо. Вернувшись, она была бледна.

- Это от мистрис Дёчи, сказала она тихим голосом своим гостям. - Из Род-Эйланда. Мне кажется, вам надо выслушать его. Не прочтете-ли вы его вслух, обратилась она к Конрою.

Конрой взял письмо и начал читать.

"Мистрис Дёчи, жившая в Сиренях близ Нёллингтона, осмеливается написать несколько строк к мис Винтер в Герон-Дайк. Она делает это неохотно, как мис Винтер легко поймет; но это ей предписано и она не может от этого уклониться; настало время, когда некоторые обстоятельства, относящияся к прошлому, должны сделаться известны.

"Брат мистрис Дёчи, известный мис Винтер и другим под именем капитана Леннокса, умер два дня тому назад. При сем прилагается показание, продиктованное им пред смертью, с просьбою препроводить его куда следует.

"Мистрис Дёчи не может пытаться смягчить что-нибудь, как кто было так и должно остаться. Если бы все сделалось известно, а этого на земле не может быть, то иногда оказалось бы, что самые величайшие грешники вовлечены в грех не по своему желанию и не по своей воле. Многие, которым предназначена почетная карьера, были вынуждены обстоятельствами, которых они переделать не могли, вступить на противоположный путь. Смерть священна, и та, которая принуждена писать эти тягостные строки, никогда не может забыть, что она лишилась брата, который, не смотря на свои недостатки, был дороже её сердцу чем все, которые теперь остались вживых".

Таково было письмо мистрис Дёчи. Вложенная в него бумага также была написана её рукою. Конрой продолжал читать:

"Я, Фердинанд Леннокс, или человек известный под этим именем, оставляя сей мир и переселяясь в неведомую страну, из которой возврата нет, желаю, пока во мне остается достаточно сил и ясности ума, изложить обстоятельства, относящияся к одному событию, потому что эти обстоятельства, по всей вероятности, окажутся не таковыми, как их понял свет. Я говорю о смерти Гьюберта Стона.

"Судьба не благоприятствовала мне несколько времени; обстоятельства были против меня, я много потерял на разных спекуляциях и ничего не мог придумать, чтобы достать денег. В это-то время моя сестра совершенно невинно сказала мне, каким странным образом нашли множество старинных драгоценностей в Герон-Дайке.

"Чтобы отдать справедливость моей доброй и верной сестре, я замечу здесь, что с тех пор, как она стала жить со мною, я поступал очень осторожно и старался скрывать от нея мои грешки. Может быть она иногда думала, что мое счастие в картах было довольно необыкновенно, но о более туманных проделках в моей жизни, она положительно не знала ничего.

"Немного потребовалось мне времени решить, что я должен завладеть этими драгоценностями. Я находился тогда в отчаянном положении и какое-нибудь смелое предприятие было необходимо. Воровство со взломом было не но моей части, но теперь случай казался мне очень удобен. Я знал комнату, в которой лежали вещи, знал, что стоит только отворить окно и сломать ставень, после того, как все лягут спать. Собак не было, слуги спали в другом флигеле дома, ничего не могло быть легче. Я чувствовал, что никогда себе не прощу, если пропущу такой удобный случай.

"До некоторой степени все случилось согласно моим ожиданиям. В замке было темно; нигде не виднелось признаков жизни. Я нашел окно, которое искал, и чрез несколько минут стоял уже в комнате. Я раскрыл мой фонарь и осмотрелся. Бюро стояло на том самом месте, где я ожидал его найти. Я принес с собою несколько инструментов и не много понадобилось мне времени, чтобы разломать то углубление, где спрятаны были вещи. Какая радость наполнила мое сердце, когда я любовался их блеском и сознавал, что они мои! На несколько времени мои финансы были обезпечены.

"На мне была старая жакетка с множеством карманов, так что я без труда мог спрятать свою добычу. Я засовывал в карман последнюю пригоршню, когда шум позади меня заставил меня вздрогнуть и оглянуться. Звездная ночь позволила мне различить фигуру человека, стоявшого у окна и смотревшого в комнату. Наведя свет от моего фонаря на его лицо, я узнал Гьюберта Стона. Он вспрыгнул чрез низкий подоконник в комнату и закричал:

" - Сдавайся негодяй или худо тебе придется!

"Я не отвечал, но тихо прошел в темноте по мягкому ковру в другой угол комнаты. Постояв минуты две, я мог различить, что он направился к противоположному месту от того, где я стоял. Я воспользовался этим, бросился к окну и хотел выпрыгнуть, но к несчастию нога моя зацепилась за раму окна и я упал ничком на тропинку. Хотя я сильно ушибся, я тотчас вскочил, но молодой Стон схватил меня своими сильными руками. Сдайся! сказал он опять! Я опять не ответил, надеясь, что он не узнал меня, и между нами началась отчаянная борьба, но он был моложе и сильнее, и мы скоро повалились друг на друга на земле. Должно быть в это время я потерял запонку, что и довело меня до беды. Хотя я не мог вырваться от Стона, однако и он не мог сладить со мной. Вдруг, держа меня правою рукою, он левою вынул из кармана закрытый ножик, который начал раскрывать зубами. "Если ты не сдашься, сказал он: - я так тебя намечу, что тебя найдут везде". Что он хотел сделать я не знаю, но я вдруг ударил его по руке и нож выпал. Теперь его цель состояла в том, чтобы опять схватить нож, а моя, чтобы не допустить его до этого. Мы еще боролись на земле, когда мои пальцы ощупали нож на песке. Я притянул нож к себе, Стон приметил это и наклонился, чтобы отнять нож от меня, но в это самое мгновение острие воткнулось в его грудь. С губ его сорвался пронзительный крик, он вскочил на ноги, поднял кверху руки, зашатался, застонал и упал - без сомнения, мертвый.

"Уверяю торжественно, и в такое время, когда ложь не может принести мне пользы, что я не имел ни малейшого намерения причинить смерть Гьюберту Стону. Она была результатом случайности, вызванной его собственной опрометчивостью в борьбе. Оставь он нож в кармане, он был бы жив и теперь, хотя как кончилась бы борьба в таком случае и что могло бы быть со мною, это вопрос другой.

"Так как я уже признался в этом, то открою еще и другия тайны, которые но сравнению ничтожны. Это я присвоил себе брильянты мистрис Карлион, часы и цепочку мистера Бутля, золотую табакерку старого доктора и еще несколько вещей, находившихся по близости моих рук, которые приобрели замечательное проворство. Право, если беззаботные люди искушают таким образом бедных заблуждающихся людей, то они решительно достойны порицания. Если бы предо мною искушений не было, то может быть и я был бы далеко не так виновен как теперь.

"Задача моя кончена - она стоила мне большого горя, хотя бы только оттого, что слезы моей бедной сестры капают на это письмо, когда она сидит возле моей постели, и я последний раз на этом свете подписываю свое имя:

Подпись была сделана им самим дрожащею рукою.

- Бедная мистрис Дёчи! воскликнула Элла. - Я напишу к ней любезное письмо.

- И я также, прибавила Мария.

- Я сам к ней напишу, вскричал добродушный викарий. - Если бы нас всех бросали за грехи наших родственников и друзей, то свет был бы чрезчур жесток.

- Иметь такого брата должно быть очень тяжело для такой милой женщины как Маргарета Дёчи, бедняжечка! сетовала леди Мария Скефингтон. - Она совсем пленила мое сердце.

Лицо Филиппа Клива вспыхнуло. Маргарета Дёчи чуть не пленила его сердце. Он вспомнил свои чувства к ней. Но эти чувства теперь завяли как летние цветы.

- Мистрис Дёчи вероятно никогда не вернется в Англию, заметил он.

- Никогда, подтвердил доктор Спрекли: - это наверно. Должно быть Ленноксу обязаны вы потерею вашего портмонне, обратился он к Кетлю.

- Да, сказал викарий. - Я помню очень хорошо, что он говорил со мною несколько времени до того, как все стали расходиться. Человек этот был так приятен, что никто на свете не принял бы его за вора. Боже! какие странные вещи узнаем мы в жизни!

Вероломный заговор, приведенный в действие в Герон-Дайке не хотели разглашать; это набрасывало безславие на старого сквайра столько же как и на его подчиненных, и мис Винтер желала избавить от порицания его намять. Но некоторым лицам по необходимости следовало это открыть, но Элла намеревалась упросить их сохранить тайну. Прежде всех об этом услыхал Давентри.

Элла в сопровождении своей тетки поехала в Лондон. Конрой уже уехал из Нёллингтона по своим делам. Элла поехала в Лондон за тем чтобы сообщить Чарльзу Плекету о своем намерении передать Герон-Дайк владельцу Нёнгем-Прайорса. Но она хотела просить у мистера Денисона позволения остаться в Герон-Дайке еще несколько времени, то есть до своего замужства.

Элла рассказала своей тетке не все. Она дала ей понять, что по какой-то неправильности в документах, Герон-Дайк должен перейти во владение другой отрасли фамилии. Невозможно описать треволнений мистрис Карлион, когда она увидала, что её племянница решилась добровольно отказаться от всего. Она плакала и упрашивала Эллу не делать таких романических сумасбродств.

- Если есть какая-нибудь неправильность, они должны доказывать ее, а не ты, повторяла она.

"нечего делать, если надо".

На другой же день по приезде в Лондон, Элла отправилась к Чарльзу Плекету, где должен был съехаться с нею и Давентри. В нескольких словах объяснила она Плекету, что после свидания с ним, новые обстоятельства дошли до её сведения, в следствие которых она решилась передать имение мистеру Денисону. Обстоятельства эти она отказалась объяснить и просила не разспрашивать. Она желала, чтобы мистер Денисон принял то, что она передает ему добровольно и в прошлое не заглядывал. Давентри сидел и все время не говорил ничего. Он приехал только для того чтобы так сказать законным образом подтвердить сообщение мис Винтер, показать другой стороне, что это делается не слегка и не в шутку.

- Вижу, сказал Чарльз Плекет, смотря на своего собрата: - что вы убедились в законных правах моего клиента, но не желаете сообщать подробностей?

- Именно, ответила мис Винтер.

- Могу я спросить моего уважаемого друга, присутствующого здесь, известны ли ему эти подробности?

Чарльз Плекет пристально посмотрел на нее.

- Это будет большая жертва с вашей стороны.

недель.

Чарльз Плекет любезно улыбнулся.

бы приятно, чтобы его очаровательная родственница владела им.

Элла улыбнулась и покачала головой.

- Это невозможно, ответила она: - но я тем не менее обязана мистеру Денисону за эту мысль.