Черная стрела.
Книга вторая. Моот-Гауз.
II. Две клятвы.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Черная стрела. Книга вторая. Моот-Гауз. II. Две клятвы. (старая орфография)

II.
Две клятвы.

Сэр Даниэль находился в столовой; он сердито расхаживал в ожидании Дика. Никого, кроме сэра Оливера, там не было, и тот скромно стоял в сторонке, уткнув нос в молитвенник.

- Вы посылали за мной, сэр Даниэль? - спросил молодой Шельтон.

- Да, посылал, - отвечал рыцарь. - Что это такое дошло до моих ушей? разве я был таким дурным опекуном, что вы с такой охотой слушаете всякия злые росказни на мой счет? или может быт, видя, что счастие мне изменило, вы хотите бросит меня? Клянусь мессой, ваш отец был не таков! Кому он был близок, за того стоял и в счастии, и в несчастий. Но ты, Дик, друг только в счастии, а в несчастий поворачиваешься спиной.

- Извините, сэр Даниэль, это вовсе не так, - твердо проговорил Дик. - Я благодарен и предан, когда следует быт благодарным и преданным. И прежде чем объясняться дальше, благодарю вас и благодарю сэра Оливера; вы имеете право на мою благодарность, и я был бы псом, еслибы забыл это.

- Все это прекрасно, - сказал сэр Даниэль и гневно прибавил: - но все это одни слова, а мне надо дело. В час, когда мне грозит погибель, когда мое имя поругано, а земли отобраны, когда мой собственный лес полон людей, алчущих я жаждущих моей крови, что мне в твоей благодарности? что мне в твоей преданности? У меня осталась горсть людей; благодарно ли и правильно ли отравлять их сердца ядовитыми нашептываниями? Увольте меня от такой благодарности! А теперь извольте высказать, чего вы от меня хотите! Говорите! мы здесь, чтобы отвечать вам. Если вы имеете что-либо против меня, то выскажите это.

- Сэр, - отвечал Дик: - мой отец пал, когда я был ребенком. До моих ушей дошло, что он был изменнически убит... и что вы - не хочу умолчать об этом... виновны в его смерти. И, говоря по чистой совести, я не успокоюсь и не буду вам верным помощником до тех пор, пока эти сомнения не разсеятся.

Сэр Даниэль сидел мрачно насупившись. Он взял подбородок в руку и пристально поглядел на Дика.

- И вы думаете, что я способен быть опекуном сына человека, которого умертвил? - спросил он.

- Извините, если ответ мой покажется грубым, но ведь вы сами знаете, что опека - вещь выгодная. Разве вы не пользовались все эти годы моими доходами и моими людьми? Простите меня, повторяю, но еслибы вы были так низки, чтобы убить предательски человека, то для второй низости причины оказались бы достаточно высокия.

- Когда я был мальчиком ваших лет, - мрачно отвечал сэр Даниэль, - мой ум не так легко заражался подозрениями. Вот здесь стоит сэр Оливер, - прибавил он: - как мог он, патер, потворствовать такому делу?

- Что хозяин прикажет, то слуга исполняет. Известно, что этот патер - вашь покорный слуга. Я говорю очень откровенно, потому что теперь не время для комплиментов. И как я говорю, так пусть и мне ответят. А ответа мне никакого не дают. Я слышу только вопросы. Берегитесь, сэр Даниэль. Таким образом вы только питаете, а не разсееваете мои сомнения.

- Я отвечу вам откровенно, мастэр Ричард, - сказал рыцарь. - Еслибы я скрыл от вас, что вы возбудили мою ярость, то был бы нечестным человеком. Но я буду справедлив даже и во гневе. Приходите ко мне с этими речами, когда вы станете мужем и рыцарем, а я не буду больше вашим опекуном, и следовательно не обязан буду терпеливо сносить их. Приходите ко мне тогда, и я отвечу вам, как вы того заслуживаете - кулаком зажму вам рот. А до тех пор перед вами два пути: или проглотить свои оскорбления, прикусить язык и сражаться за человека, который кормил и берег вас, когда вы были ребенком; или же... ворота настежь, лес полон моих врагов... ступайте к ним!

Воодушевление, с каким были произнесены эти слова, взгляд, сопровождавший их, сразили Дика; и все-таки он не мог не заметить, что ответа он не получил.

- Я ничего так серьезно не желаю, как поверить вам, сэр Даниэль, - сказал он. - Скажите мне, что вы неповинны в этом

- Довольно с вас моего честного слова, Дик? - спросил рыцарь.

- О, да!

- Я даю вам честное слово. Клянусь честью и вечным спасением души, что я неповинен в смерти вашего отца!

Он протянул руку, и Дик с жаром схватил ее. Ни тот, ни другой не обращал внимания на патера, который, услыхав эту торжественную и лживую клятву, привстал с места в ужасе и раскаянии.

- Ах! - вскричал Дик: - вы должны великодушно простить меня! Я в самом деле пес, если осмелился сомневаться в вас. Но вы подали мне руку, и я больше не сомневаюсь.

- Ничего, Дик, я тебе прощаю. Ты еще не знаешь людей и их готовности клеветать.

- Я тем более заслуживаю порицания, - прибавил Дик, - что негодяи указывали не прямо на вас, а на сэра Оливера...

и вдруг, увидя, что Дик смотрит на него, он громко закричал, точно дикий зверь, и закрыл лицо руками.

Сэр Даниэль в одну секунду очутился около него и бешено потряс его за плечо. И в тот же момент подозрения Дика проснулись.

- Пусть сэр Оливер тоже поклянется, - сказал он. - Его-то ведь и обвиняли.

- Он поклянется, - сказал рыцарь.

Сэр Оливер безпомощно замахал руками.

- Да, клянусь мессой, вы дадите клятву! - закричал сэр Даниэль, вне себя от бешенства. - Вот на этом требнике, клянитесь! - продолжал он, поднимая с полу упавший требник. - Ну! скорее! Клянитесь, говорю вам, клянитесь!

Но патер не мог произнести ни слова. Страх, который внушал ему сэр Даниэль, и страх перед клятвопреступлением отняли у него язык.

И вот как раз в эту самую минуту сквозь высокое окно с разноцветными стеклами влетела, разбив стекло, стрела и, дрожа, воткнулась в середину длинного стола.

Сэр Оливер с громким воплем упал без чувств ни пол, между тем как рыцарь, в сопровождении Дика, выбежал на двор и поднялся вверх по ближайшей приставной лестнице на стену. Часовые все взбудоражились; солнце спокойно озаряло зеленые лужайки, ростущия на них деревья и холмы, поросшие лесом, замывавшие горизонт. Осаждающих не было видно.

- Откуда прилетела стрела? - спросил рыцарь.

- Вон из той рощи, сэр Даниэль, - отвечал часовой.

Рыцарь постоял немного, задумавшись, затем повернулся к Дику.

- Дик, сторожи здесь этих людей; я тебе поручаю это. Что касается патера, то он должен будет дать клятву, или же я с него взыщу. Я начинаю почти разделять твои подозрения. Он поклянется, верь мне, или мы докажем его вину.

Дик отвечал почти холодно, и рыцарь, проницательно взглянув на него, поспешил вернуться в столовую. Прежде всего он оглядел стрелу. Такую он видел еще в первый раз. Она была черная, и этот цвет немного смутил его. Поворачивая ее, он увидел надпись, всего одно слово: "Владельцу".

- Ага! - проговорил он: - они знают, что я в замке. Владельцу! как бы да не так! еще не нашлась собака, которая дерзнет занести на меня руку!

Сэр Оливер пришел в чувство и с трудом поднялся на ноги.

- Увы! сэр Даниэль! - простонал он: - вы поклялись страшной клятвой, и теперь погубили свою душу на веки веков.

- Да, дурак, я поклялся, и ты тоже должен будешь поклясться, трус. И поклянешься святым крестом Голивуда. Смотри, будь готов. Клятва должна быть произнесена сегодня ночью.

- Боже, просвети вас! Да отклонит Создатель ваше сердце от этого нечестия!

- Слушай, добрый отец: если ты весь предался набожности, то я больше ничего не скажу; замечу одно только, что ты немножко поздно спохватился. Но если ты способен к благоразумию, то выслушай меня. Этот мальчишка начинает жалить меня, как оса. Он мне нужен, потому что я продам его право на женитьбу. Но говорю тебе без обиняков: если он будет надоедать мне, то отправится к отцу. Я прикажу теперь перевести его в комнату над капеллой. Если ты сможешь поклясться в своей невинности доброй и солидной клятвой и с уверенным видом, то я пощажу его. Если же ты будешь мямлить, ломаться или дрожать при клятве, то он тебе не поверит - и клянусь мессой! - тогда он умрет. Вот пораздумай об этом.

- В комнату над капеллой! - произнес патер с ужасом.

- Именно. Если хочешь спасти его - спасай; а если не хочешь, то пошел вон и оставь меня в покое! Будь я человек нетерпеливый, то уже давно всадил бы тебе саблю в грудь за твою нестерпимую трусость и глупость. Ну, выбрал? говори!

- Выбрал, - отвечал патер: - Боже прости меня, но я поступлю худо ради добра. Я поклянусь для спасения мальчика.

Рыцарь приподнял ковер и скрылся за ним. Послышался треск пружины и затем скрип шагов по лесенке.

Сэр Оливер, оставшись один, бросил боязливый взгляд на покрытую ковром стену и перекрестился с видом ужаса и отчаяния.

- Нет, если его переводят в комнату над капеллой, - пробормотал он, - то ценой собственного спасения я должен спасти его.

Три минуты спустя, Дик, призванный другим посланцем, нашел сэра Оливера стоящим у стола, - решительным, хотя и бледным.

- Ричард Шельтон, - сказал он, - ты требовал от меня клятвы. Я бы мог обидеться, мог бы отказать тебе! но сердце мое привыкло любить тебя, и я исполню твою просьбу. Клянусь святым и животворящим крестом Голивуда, я не убивал твоего отца!

- Сэр Оливер, - отвечал Дик, - когда мы впервые прочитали записку Джона Мстителя, я был в этом уверен. Но позвольте мне задать вам два вопроса. Вы не убивали его, допустим. Но и не принимали участия в этом деле?

- Никакого, - ответил сэр Оливер. И в ту же минуту стал делать лицом гримасы, подмигивать глазами, передергивать ртом и бровями, как человек, желающий предостеречь другого, но не смеющий издать звука.

Дик с удивлением глядел на него; затем оглянулся и обвел глазами пустую столовую.

- Что с вами? - спросил он.

- Ничего, ничего, - отвечал патер, поспешно разглаживая лицо. - Я только болен, очень болен, и... и... должен уйти. Клянусь святым крестом Голивуда, я вполне невинен как в насилии, так и в измене. Будь доволен этим, добрый юноша. Прощай!

И он поспешно вышел из покоя.

Дик остался словно пригвожденный к месту; глаза его блуждали по комнате, лицо представляло изменчивую картину самых разнообразных чувств - удивления, сомнения, подозрения и насмешки. Мало-по-малу, по мере того, как ум его прояснялся, подозрение взяло верх и сменилось уверенностью в худшем. Он поднял голову и... вздрогнул. Высоко на стене виднелась фигура дикаря-охотника, вышитая на ковре. Одной рукой он держал рог у своих губ, другою махал коротким копьем. Лицо его было черное, потому что он изображал негра.

Но собственно вот от чего вздрогнул Ричард Шельтон: солнце удалилось от высоких окон, и в ту же самую минуту пламя в громадном камине вспыхнуло высоко и бросило отблеск на потолок и ковры, покрывавшие стены. И при этом свете лицо черного охотника как бы мигнуло белым веком.

Он не отрывал взгляда от глаза охотника. Пламя играло в нем точно в драгоценном камне; глаз был живой. Еще секунда, и глаз исчез.

Не было никакого в том сомнения. Живой глаз, наблюдавший за ним в отверстие в ковре, скрылся.

И тут Дик внезапно понял весь ужас своего положения. Предостережение Гатча, молчаливые знаки патера, глаз, наблюдавший за ним через стену - все это сразу представилось его уму.

Он понял, что его подвергали испытанию, что он вновь обнаружил свои подозрения, и что теперь только чудо могло спасти его.

"Если мне не удастся выбраться из замка, - подумал юн, - я пропал! И этот бедный Матчам! в какую западню я привел его!"

- В новую комнату? - повторил он. - Зачем? Какую комнату?

- В комнату над капеллой, - отвечал посланец.

- Она долго стояла пустой, - сказал Дик задумчиво. - Что это за комната?

Посланец огляделся кругом и прибавил шопотом:

- Раз отвели туда на ночлег клерка от св. Джона, и на другое утро... его там не оказалось. Чорт унес его, говорили люди; он же, к тому, был мертвецки пьян.

Дик пошел за человеком с мрачным предчувствием в сердце.