Черная стрела.
Книга пятая. Горбун.
IV. Разграбление Шорби.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Черная стрела. Книга пятая. Горбун. IV. Разграбление Шорби. (старая орфография)

IV.
Разграбление Шорби.

Кругом не оставалось ни одного врага, и Дик, с сожалением осмотрев остатки своего доблестного отряда, стал считать, во что обошлась победа. Теперь, когда опасность миновала, он чувствовал себя таким усталым, избитым, изломанным, изнуренным отчаянной и непрерывной борьбой, что, казалось, был совершенно неспособен в дальнейшему сражению.

Но отдыхать было еще не время. Шорби был взят приступом, и хотя собственно город не был укреплен и не оказал сопротивления, но ясно было, что жестокие победители окажутся не менее жестокими в последнем и самом ужасном акте войны. Ричард Глостер был не из тех предводителей, которые защищают горожан от ярости солдат, да еслибы он и хотел защитить их, то вряд ли бы мог сделать это.

Итак, Дику предстояло отыскать и охранить Джоанну; с этим намерением он осмотрел своих людей. Трое иди четверо показались ему более надежными в отношении послушания и трезвости, и он взял их с собой, обещая богато наградить и рекомендовать герцогу.

Там и сям на улицах еще происходили отдельные стычки между небольшими группами людей; там и сям осаждали дом, откуда сыпались столы и стулья на головы осаждающих. Снег был усеян телами и оружием; но большею частью улицы были пусты и в домах, открытых или забаррикадированных, не замечалось признаков жизни.

Дик направился в церкви аббатства; но когда он доехал до конца главной улицы, крик ужаса вырвался из его груди. Большой дом сэра Даниеля был взят приступом. Осколки ворот висели на петлях; толпа двигалась из дома в дом, отыскивая добычу. В верхних этажах, повидимому, еще сопротивлялись: в ту самую минуту, когда Дик хотел войти в дом, окно вверху отворилось, и человек в красном и синем, крича и отбиваясь, был выброшен на улицу.

Ужас овладел Диком. Он бросился вперед, как бешеный, расталкивая толпу, и вбежал в третий этаж, в комнату, где в последний раз оставил Джоанну. Тут он застал настоящий погром: перевернутые шкафы, разбросанную мебель, порванные обои, которые в одном месте тлелись.

Дик, почти обезумевший, машинально затоптал огонь и стоял, не зная, что делать. Сэр Даниэль, сэр Оливер, Джоанна - все ушли; но были ли они убиты, или благополучно выбрались из города, - кто знает?

Он остановил проходившого мимо стрелка.

- Любезный, - спросил он, - ты был здесь в то время, когда брали дом?

- Отстань! - сказал стрелок. - Отстань, или я тебя тресну.

- Слушай, - сказал Ричард, - полно дурить. Отвечай толком.

Но стрелок, охмелевший от вина и от боя, ударил Дика в плечо и вырвался от него. Это окончательно вывело из себя молодого вождя; он схватил грубияна своими сильными руками и прижал его к панцырю как ребенка; потом, отодвинув от себя на длину руки, потребовал, чтоб тот отвечал, если хочет остаться жив.

- Виноват! - сказал стрелок. - Еслибы я знал, что вы такой, я был бы вежливее. Да! я был здесь.

- Знаешь ты сэра Даниэля? - продолжал Дик.

- Знаю.

- Был он в доме?

- Да, сэр; но когда мы ворвались в дом, он ушел через сад.

- Один?

- Нет, с ним было копий двадцать.

- Право, не знаю. Впрочем, в доме никого не осталось, если вы кого-нибудь ищете.

- Благодарю, - сказал Дик. - Вот тебе за труды. - Но, пошарив в сумке, Дик не нашел ничего. - Спроси меня завтра утром, - прибавил он: - Ричарда Шельт... сэра Ричарда Шельтона - я тебя награжу.

Новая мысль явилась у Дика. Он выбежал из дома и бросился через сад в церковь. Она была отворена; внутри толпились горожане с своими семействами и самым драгоценным имуществом; духовенство в полном составе служило молебен.

Дик торопливо протискался сквозь толпу беглецов и подошел к двери, за которой была лестница, ведшая на колокольню. Здесь какой-то духовный загородил ему вход.

- Куда, сын мой? - спросил он сурово.

- Отец мой, - отвечал Дик, - мне нужно исполнить поручение. Я командую здесь от имени милорда Глостера.

- Милорда Глостера? - повторил патер. - Неужели сражение кончилось так неудачно?

- Сражение кончилось, отец мой; ланкастерцы разбиты; милорд Рейзингам - да спасет Бог его душу! - пал на поле битвы. А теперь, с вашего позволения, я буду делать свое дело. - И, отстранив патера, который, казалось, был совершенно ошеломлен известием, Дик отворил дверь и вбежал по лестнице, не переводя духа и отхватывая по четыре ступеньки зараз, пока не достиг верхней площадки.

С колокольни можно было обозреть не только город, но и его окрестности на далекое разстояние. Теперь было немного за полдень. День был ясный, солнечный; снег ярко блестел. Когда Дик посмотрел кругом, он мог разом видеть результаты битвы.

Глухой, смутный гул поднимался с улиц; иногда, хотя и редко, доносился звон оружия. Ни одного судна не было видно в гавани, - все уже вышли в море, увозя беглецов. На берегу виднелись группы всадников, пробивавшихся к лесу; другие - очевидно из партии иоркистов - преграждали им дорогу и старались отогнать назад, к городу. Убитые люди и лошади кучами валялись всюду, резко выделяясь на снегу.

Картина дополнялась тем, что многие из пеших солдат, не успевших сесть на суда, еще защищались в гавани, укрываясь в тавернах. Один или два дома в этом квартале были подожжены и дым поднимался высокими столбами.

Одна группа всадников, находившаяся уже близ опушки леса и, повидимому, стремившаяся в направлении Голивуда, особенно заинтересовала Дика. Их было довольно много; нигде на равнине не виднелось другой такой многочисленной группы, и по следу, который они оставили на снегу, Дик мог видеть, откуда они выехали.

Между тем как Дик наблюдал за ними, они достигли леса и немного уклонились от первоначального направления. В это время солнце осветило их, и одежда их ярко вырисовалась на темном фоне леса.

- Красное и синее! - воскликнул Дик. - Клянусь - это красное и синее!

В туже минуту он пустился вниз с колокольни. Теперь ему нужно было отыскать герцога Глостера, который один в этой сумятице мог дать ему достаточное число солдат. Сражение в главной части города теперь окончательно превратилось, и в то время, как Дик бегал по улицам, отыскивая предводителя, оне были полны солдатами: иные тащили добычу, другие шатались пьяные. Никто не знал, где находится герцог, и только счастливая случайность привела, наконец, Дика в гавань, где герцог распоряжался окончанием боя с оставшимися солдатами.

- Добро пожаловать, сэр Ричард Шельтон! - сказал он. - Я вам обязан тем, что мало ценю - своей жизнью, и еще тем, за что никогда не буду в состоянии вознаградить вас - сегодняшнею победой. Кэтсби, еслибы у меня было десять таких капитанов, как сэр Ричард, я пошел бы прямо на Лондон. Но теперь, сэр, требуйте награду.

- Да, милорд, - сказал Дик, - я и хочу просить вас о награде. Один из врагов, которому я должен отплатить за обиды, спасся бегством и увез с собой девушку, которой я обязан всем. Дайте мне пятьдесят копий, чтобы я мог преследовать их; этим ваша милость вполне вознаградит меня.

- Как зовут этого человека? - спросил герцог.

- Сэр Даниэль Брэкли.

- В погоню за лицемером! - воскликнул Глостер. - Это не награда, сэр Ричард, это новая услуга: и если вы привезете мне его голову, я буду обязан вам новой благодарностью. Кэтсби, дай ему отряд; а вы, сэр, подумайте пока, какое удовольствие, почесть или выгоду я могу оказать вам.

Их было четверо: в том числе двое людей милорда Шорби, один графа Рейзингама; последний - но в глазах Дика не самый маловажный - был высокий, старый, неуклюжий, полупьяный моряк, у ног которого вертелась и визжала собака.

Молодой герцог окинул их суровым взглядом.

- Хорошо, - сказал он. - Повесить их.

И он хотел отъехать к тому месту, где еще продолжалась борьба.

- Милорд, - сказал Дик, - я нашел свою награду. Подарите мне жизнь и свободу этого старика.

Глостер повернулся и взглянул ему в лицо.

- Сэр Ричард, - сказал он, - я сражаюсь не павлиньими перьями, а стальными стрелами. Врагов я убиваю без пощады я сожаления. Подумайте сами: при теперешнем положении нашего королевства, разбитого на тысячу кусков, вряд ли найдется у меня человек, который бы не имел родных или друзей, принадлежащих в другой партии. Так еслибы я вздумал быть сострадательным, мне пришлось бы вложить меч в ножны.

- Может быть, милорд, и может быть я слишком смел, но, рискуя потерять ваше расположение, я все-таки осмелюсь напомнить ваше обещание, - отвечал Дик.

Ричард Глостер нахмурился.

- Заметьте, - сказал он резко: - я не люблю милосердия и милосердых людей. Сегодня вы положили основание своей каррьере. Если вы опираетесь на мое обещание, я уступлю. Но, клянусь небом, на этом кончится моя милость.

- Тем хуже для меня, милорд, - сказал Дик.

- Отдайте ему моряка, - сказал герцог и, дернув поводья, довернулся спиной в Шельтону.

Дик не чувствовал ни радости, ни огорчения. Он слишком хорошо познакомился с герцогом, чтобы полагаться на его привязанность, а происхождение и рост его успеха были слишком быстры и неожиданны, чтобы внушить доверие к будущему. Он боялся одного, что злопамятный вождь откажет ему в людях для преследования сэра Даниэля. Но в этом случае он не отдавал справедливости ни чести Глостера (какая бы она ни была), ни его решимости. Раз герцог считал Дика способным преследовать сэра Даниэля, он не стал бы изменять своему решению, и это скоро подтвердилось, так как он приказал Кэтсби поторопиться с отрядом.

Между тем Дик обратился к старому моряку, который, повидимому, отнесся с одинаковым равнодушием к ожидавшей его казни и к последовавшему затем освобождению.

- Арбластер, - сказал Дик, - я причинил тебе убыток, но теперь надеюсь вознаградить тебя за это.

Но старый шкипер бросил на него печальный взгляд и не тронулся с места.

- Полно, старина! - сказал Дик: - жизнь все-таки жизнь, и стоит больше, чем лодка или вино. Забудь мою вину; ведь если твоя жизнь ничего не значит для тебя, то мне она стоила потери моего счастья. Полно, я дорого заплатил за тебя, не будь же зол.

- Еслибы у меня был мой корабль, - сказал Арбластер, - я плавал бы теперь по морю, здравый и невредимый, с моим матросом Томом. Но вы украли у меня корабль, и я теперь нищий, а Тома убил проклятый стрелок. "Будь ты проклят!" крикнул он, и уж ничего не сказал больше. Да, это были его последния слова, и он испустил дух. Не плавать ему больше по морю, никогда, никогда!

Сердце Дика сжалось от жалости и раскаяния; он хотел схватить руку моряка, но тот отшатнулся.

- Нет, - сказал он, - оставьте меня. Вы сыграли со мной чертовскую шутку, довольно с вас этого.

игру мы ведем в жизни, и как раз-совершенный поступок не может быть исправлен никаким раскаянием.

Но ему некогда было предаваться раскаянию. Кэтсби уже собрал всадников и, подъехав к Дику, слез с лошади и предложил ее молодому рыцарю.

- Сегодня утром, - сказал он, - я немножко завидовал вашему успеху, но он не долго длился, и теперь, сэр Ричард, я от всего сердца предлагаю вам свою лошадь, чтобы вы уехали на ней отсюда.

- Постойте минуту! - сказал Дик. - Что было причиной моего успеха?

- Ваше имя, - отвечал Бэтсби. - Это главное суеверие милорда. Будь мое имя Ричард, я завтра же был бы графом.

- Благодарю вас, сэр, - отвечал Дик: - и так как вряд ли пойду по дороге к таким почестям, то могу пожелать вам доброго пути. Не стану уверять, что мне не было бы приятно находиться на вершине колеса фортуны, но не стану также уверять, что очень огорчен своим падением. Власть и богатство, конечно, хорошия вещи; но, между нами будь сказано, ваш герцог - опасный человек.

Кэтсби засмеялся.

- Да, - заметил он, - с горбатым Диком нужно держать ухо востро. Ну, да хранит нас Бог от всякого зла. Торопитесь.

Дик стал во главе отряда и, отдав команду, тронулся в путь.

Он ехал через город, стараясь попасть на след сэра Даниэля.

На улицах валялись мертвые и раненые; последним приходилось плохо в этот морозный день. Толпы победителей бегали из дома в дом, грабя и опустошая, иногда распевая песни.

По временам до ушей Шельтона доносились звуки насилия и оскорблений; треев разбиваемых дверей или жалобные крики женщин.

Сердце Дика было полно грусти. Он видел кровавые последствия своих же подвигов, и мысль о громадности бедствия, испытываемого теперь во всем Шорби, наполняла его отчаянием.

Наконец он выехал в предместье и увидел дорогу, протоптанную в снегу отрядом сэра Даниэля, которую заметил с колокольни. Тут он поехал скорее, но все-таки продолжать внимательно осматривать трупы, валявшиеся по сторонам. Многие из них носили цвета сэра Даниэля, и в числе их он заметил несколько знакомых лиц.

Приблизительно на полдороге между городом и лесом, те, которых он преследовал, очевидно были аттакованы стрелками, так как тут лежала целая груда тел, пробитых стрелами. Между ними Дик заметил тело мальчика, лицо которого показалось ему удивительно знакомым.

Он остановил свой отряд, слез с лошади, приподнял голову мальчика. С головы свалилась шляпа и разсыпались густые пряди длинных каштановых волос. В то же время глаза открылись.

- А, монах! - сказал слабый голос. - Она дальше... Спешите!

Тут бедная молодая лэди снова лишилась чувств.

Один из людей Дика подал ему фляжку с водкой, при помощи которой Дик привел в чувство молодую женщину. Затем он посадил подругу Джоанны на свое седло и снова двинулся в путь.

- Зачем вы взяли меня? - сказала лэди. - Это только затруднит вас.

- Мистрисс Рейзингам, - отвечал Ричард, - Шорби полон крови, пьяных и мятежников. Здесь вы в безопасности; удовольствуйтесь этим.

- Я не ранена, - отвечала она. - Моя лошадь убита.

- Все равно. Нельзя же вам остаться в снегу, среды врагов. Хотите вы или нет, а я повезу вас с собою. И очень рад, что могу сделать это: этим я хоть отчасти уплачу наш долг.

Последовала непродолжительная пауза. Потом она вдруг спросила:

- Мой дядя?