Потерпевший крушение.
XII. Разбитое судно.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Потерпевший крушение. XII. Разбитое судно. (старая орфография)

XII.
Разбитое судно.

Вся команда как будто разом повеселела и ожила; это было видно по их проворным движениям и веселым лицам. Джонсон, широко улыбаясь, держал руль, а капитан Нэрс внимательно изучал карту острова, и лицо его было ясно и спокойно. Трудно себе представить, какое радостное чувство вызывает вид этого жалкого клочка земли после стольких дней плавания между небом и морем!

По странному стечению обстоятельств ветер как будто только ждал, чтобы мы вошли в пролив, и теперь сразу стих.

Кругом у всех точно какая тяжесть свалилась с плеч; все вздохнули полною грудью. Только я от одного опасения перешел к другому: страх гибели среди волн разъяренного океана сменился во мне новых страхом, что Трент опередил нас и побывал здесь раньше меня. Эта мысль мучила и преследовала меня. Теперь все кольцо коралловых рифов лежало передо мной, как на ладони, с своим пенящимся и рокочущим прибоем и зеркальной поверхностью лагуны, образовавшейся внутри этого кольца, лагуны, среди которой лежали два крошечные островочка, низменные, песчаные мели, поросшия по средине низкорослым кустарником, имевшия не более одной или полутора мили протяжения. Надо всем этим - несметные стаи морских птиц, белых и черных, при чем черные заметно преобладали и величиной не уступали орлам. Эти стаи с пронзительным криком носились и реяли над этими островками и над одной лагуной, сверкая на солнце своими крыльями, то взлетая, то обрушиваясь на мель, как лавина, то гоняя и преследуя друг друга. А там, у самых рифов, вырисовывался мрачный силуэт покинутого судна с красным лоскутом на мачте, последним остатком британского флага.

Но сколько я ни смотрел, сколько ни напрягал свое зрение, нигде не мог заметить ни малейшого признака человеческого присутствия. Нет, очевидно, мы поспели во время: нигде не было видно шхуны, пришедшей из Гонолулу; все было безлюдно и пустынно кругом, - теперь и я вздохнул с облегчением.

Теперь все обстоятельства склонялись в нашу пользу: ветер стих, солнце стояло низко, свет был за спиной, и прилив был в полной силе; прежде чем я успел спохватиться, Нора-Крейна с легкостью и проворством чайки проскользнула между двумя коралловыми рифами, увенчанными гребнями белой, клубящейся пены, - и мы вошли в тихия воды голубой лагуны, усеянной предательскими подводными рифами, между которыми опытный и осторожный капитан Нэрс мастерски провел шхуну. Час спустя, мы уже бросили якорь близ северо-восточной конечности первого островка, на глубине пяти сажен. Затем началась уборка парусов, спуск трапа, уборка пополненных всяким мусором лодок и затем спуск шлюпки. Трудно себе представить, какое облегчение испытал я, когда сел, наконец, вместе с капитаном и несколькими человеками команды на шлюпку и направился к "Легкому Облачку".

- Оно кажется каким-то кротким и жалким, - заметил капитан, кивая в сторону брига, - кажется, будто ему не по душе его якорная стоянка, и капитан Трент плохо относился к нему. Ну, ребята, - обратился он к матросам, - приналягте, а затем можете сегодня гулять целый день и поставить весь город вверх дном! - пошутил он.

Все разсмеялись его шутке, и шлюпка еще быстрее понеслась к бригу. Последний был сам по себе не особенно велик, но, в сравнении с Нора Крейна, все-же казался гигантом. Чтобы достигнуть его штирборта, т. е. правой стороны, нам пришлось пройти под кормою.

Почти над самыми нашими головами мы прочли надпись "Легкое Облачко". - Гулль.. С кормы свешивался обрывок веревочной лестницы, по которой мы и взобрались наверх.

В первый момент мы не могли ничего различить, так как сплошная туча морских птиц скрывала все от наших глаз. Их была такая масса, что когда, спугнутые нашим появлением, оне поднялись, мы принуждены были отступить перед ними. Вся палуба была покрыта пометом, так что некуда было ступить. Наши люди принялись на скоро очищать палубу: на крыше рубки лежала опрокинутой одна из шлюпок, другая, на половину нагруженная оставшимися съестными припасами, очевидно, была приготовлена к спуску.

С чувством страха, близким к суеверному ужасу, мы с капитаном спустились в кают-компанию; но лестница, ведущая туда, привела нас прежде всего в небольшое проходное помещение с двумя койками, служившее, как полагал капитану, жилищем эконому и младшему помощнику капитана. В кормовой части помещалась просторная кают компания. Здесь было почти темно от множества насевших кругом снаружи птиц, кроме того здесь царил неприятный тяжелый запах, и целые тупи отвратительных мух, которые тотчас облепили нам лицо и руки. Откуда взялись здесь, на этом безлюдном острове, мухи? Очевидно, оне были занесены сюда каким-нибудь судном и, как видно, давно, так как успели сильно размножиться. Весь пол каюты был завален носильным платьем, книгами, обувью, бельем и всякого рода скарбом, какой обыкновенно находится в сундуках и чемоданах моряков, пробывших долгое время в дальнем плавании.

Как-то странно было рыться в этих вещах, принадлежавших кому-то и предназначавшихся для кого-то, в этих шкатулочках, ящичках, дешевых китайских и японских безделушках. Затем наше внимание привлек большой обеденный стол каюты. Он был накрыт: тарелки, стаканы и бутылки стояли на местах, даже остатки пищи виднелись на тарелках; казалось, хозяева только что встали из-за стола. На одном конце скатерть была откинута, и на голой доске стола стояла чернильница, а подле её лежало перо. Стулья стояли вокруг стола несколько в безпорядке, как это бывает, когда после оконченного обеда люди остаются покурить и поболтать за столом, при чем один стул лежал сломанный на полу.

- Смотрите, - заметил капитан, - они вписывали судовую запись в самый последний момент и верно задним числом за добрый месяц. Я не знал ни одного капитана, который потерял свое судно, и у которого судовая запись была-бы доведена до последняго дня; всегда приходиться нагонять впоследствии!

- Пойдемте на верх, - проговорил я. - Мне здесь тяжело и душно, точно на кладбище!

Нэрс утвердительно кивнул головой.

- Но прежде нам следует заменить эту красную британскую тряпицу каким-нибудь другим флагом, - заметил он и пошел разыскивать флаги, которые и нашел в каюте капитана. Нэрс выбрал те, что считал подходящими, и мы вместе вышли на палубу; солнце спустилось низко, и начинало смеркаться.

- Не тронь этого, дурак! - крикнул капитан, заметив, что один из нашей команды зачерпнул воды из одного боченка и пил ее большими глотками. - Эта вода испорчена!

- Прошу извинения, сэре, вода совершенно хорошая, сладкая! - возразил матрос, хотя и перестал пить.

- Посмотрим! - сказал Нэрс и сам попробовал этой воды. - Да, вода совершенно свежая, хорошая! Вероятно, она испортилась, затем снова исправилась, - продолжал он с каким-то загадочным выражением. - Это иногда бывает. - Не странно-ли, мистер Додд?

- Вы сами не верите тому, что сейчас сказали, не так ли? - спросил я.

- Право, не знаю, что вам сказать, - ответил он. - Но только тут есть одно обстоятельство, которое смущает меня.

Но не успел я спросить, как капитан подозвал одного из команды и передал ему условные флаги, а сам лично приказал поднять вместо английского флага американский.

- Ну, теперь посмотрим, какова вода в лагуне! - заметил он.

Насосы заработали, - и палубу затопили целые потоки зловонной воды, которая тут же смешивалась с остатками гуано. Нэрс стоял на мостике и следил за этими грязными, вонючими потоками, как будто находя в них особый интерес.

- Что-же именно смущает вас, капитан? - спросил я.

- Так и быть, скажу вам одно, но есть еще и нечто другое, что я вам сейчас не скажу! Смотрите, видите эти две шлюпки на рубке и те две на своих местах. Где же та шлюпка, при спуске которой, как гласит сообщение, капитан Трент потерял двоих из своих людей?

- Может быть, он приказал снова поднять ее на судно?

- Прекрасно, но скажите, - зачем-бы он это сделал?

- В таком случае это, быть может, была какая-нибудь другая шлюпка, которой теперь нет здесь!

- Хм, да. Но на что-бы ему понадобилась еще пятая шлюпка, разве только для того, чтобы в лунные ночи выезжать в море и прельщать сирен игрою на аккордеоне?!

- Но скажите, капитан, додго-ли еще люди будут работать насосами? Ведь, не имеете-же вы намерения выкачать всю лагуну?! Капитан Трент говорил, что бриг в носовой части совершенно затопило.

- Он это говорил? - как-то многозначительно переспросил Нэрс. Как раз в это время насосы перестали выбрасывать воду, и люди прекратили работу.

- Ну, что вы на это скажете? - спросил он, обращаясь ко мне. - Видите всю воду выкачали; мало того, знаете-ли, что я скажу, - продолжал он, понижая голос, - судно это так же исправно, как наша "Нора-Крейна", - оно решительно нигде не пострадало. Я это подозревал уже раньше, чем мы побывали здесь, а теперь в этом убедился!

- Что же в таком случае этот Трент?

- Не знаю, лжец-ли, мошенник или просто старая баба, которая всего боится, но сам я опытный моряк и знаю, что говорю. Когда бриг впервые задел за эти рифы, прежде чем ему сесть на них, как сейчас, нескольких часов работы было бы достаточно, чтобы снять его. Это вам скажет всякий проплававший года два моряк!

- Неужели?! - воскликнул я.

- Берегитесь! - сказал Нэрс. - Не дайте никому заметить того, что я вам сказал. Но для меня является положительно загадкой, почему этот Трент не снял ее с этой мели, почему ему понадобилось бросить это судно здесь и затем пытаться приобрести его в Сан-Франциско за громадную сумму, тогда, как он свободно мог ввести его в порт!

- Быть может, сам он не знал до того момента настоящей стоимости этого судна!

- Не знал! - повторил Нэрс. - В таком случае он не знает ему цены и теперь. Но мне жаль, что я, быть может, только огорчаю вас, а между тем могу сказать, что я не мешкал, идя сюда, и раз, что я уже здесь, то намерен работать добросовестно, по мере моих сил, и привести дело к желанному концу. Я прежде всего хочу успокоить вас и заверить, что вам не будет со мною хлопот!

В тоне его голоса было что-то искреннее, дружественное, тронувшее меня до глубины души, так что я невольно протянул ему руку, и руки наши слились в крепком дружеском пожатии.

ужине!

После ужина мы вдвоем с капитаном опять съехали на берег и отправились побродить по острову. Песчаная отмель была усеяна обломками судов, очевидно, европейского происхождения, что навело нас на весьма невеселые мысли. Дойдя до чащи кустарника, мы задумали было пробраться через нее, но вся она кишела гнездившимися тут морскими птицами, но едва мы сделали несколько шагов, как кругом нас поднялся такой содом, такой гогот и крик, на нас посыпались страшные удары крыльев, сотни хищных клювов грозили нам со всех сторон так, что мы с положительной опасностью жизни, с большим трудом, ступая ежеминутно то на яйца вспугнутых наседок, то на крылья оставшихся на месте птиц, едва выбрались на песок.

Вправо, на разстоянии какой-нибудь полумили, вырисовывалась наша шхуна, медленно покачиваясь на своих якорях. Ниже, по берегу, крики и гогот птиц свидетельствовали о том, что наши люди все еще занимались сбором яиц, а прямо перед нами, в небольшой выемке, мы вдруг увидели шлюпку, лежащую высоко на берегу. В этот момент мы стояли на открытом месте, ярко залитом лунным светом. Нэрс схватил меня за локоть и потащил в тень кустов.

- Что-бы это могло значить? - прошептал он.

- Неужели Трент? - вымолвил я, и сердце у меня забилось скорее.

- Какое безразсудство было съехать на берег безоружными! Ведь, этого, в сущности, следовало ожидать! - бормотал Нэрс. - Но я должен знать наверное, в чем тут дело! - и хотя лицо его было ужасно бледно, а в голосе слышалось волнение, он достал из кармана свой судовой свисток и, сунув его на всякий случай в рот, решительно выступил вперед и быстрыми шагами направился к лодке. Я следовал за ним. Это был самый обыкновенный вельбот, длиною около 18 фут, снаряженный веслами и запасными парусами; несколько сумок с съестными припасами были брошены на дно лодки; один из мешков был развязан или прорван, и провиант попортился, издавая страшный запах. Разсмотрев поближе, мы увидели, что мешки эти имели то же клеймо, что и пищевые запасы на судне.

- Вот она, та шлюпка, которую спускал Трент. Вот одно из ваших недоумений и разъяснилось! - заметил я.

- Хм! - отвечал капитан. - Я положительно не понимаю, к чему тут четвертая шлюпка. Такой вельбот совершенно приводил меня в недоумение. Я не говорю, что этот тип лодок нечто необычайное, напротив, торговые суда часто имеют их, но на таком бриге, как "Легкое Облачко", приспособленном для дальних плаваний и крейсировавшем между крупными портами, как Калькутта, Кантон, Сан Франциско, я положительно не понимаю присутствия этого вельбота!

Мы стояли, опершись на борт вельбота, и капитан машинально перебирал руками причал; вдруг, дойдя до конца, он невольно вскрикнул, в руках его оказался кусок каната.

- Что такое? - спросил я с недоумением.

- Этот кабельтов отрезан! - проговорил он. - Отрезан ножом, а ни один моряк этого никогда не сделает всякий прежде всего хватается за конец, за узел...

- Что это значит, как вы полагаете?

- Это значит, что Трент - лжец. Очевидно, история "Легкого Облачка" не так проста и несложна, как он заявил: тут кроется какое-то темное дело!

Полчаса спустя мы уже были у себя на шхуне, и каждый из нас повалился на свою койку, чувствуя непреодолимую потребность в отдыхе после столь утомительного и полного волнений дня.

Поутру солнце еще не успело подняться, когда я вышел на палубу.

Немного погодя, снарядили шлюпку, и мы отправились на бриг, чтобы серьезно приняться за работу. Кроме нас с капитаном отправился его помощник, старший офицер Джонсон и несколько человек команды. Прежде всего вымыли палубы, из запасных парусов соорудили род навеса и приступили к разгрузке. Команда, под надзором Джонсона, выгружала из трюма тюк за тюком тщательно запакованного риса, а мы с капитаном отправились обыскивать каюты и др. жилые помещения. Превратив одеяла в перевозочный материал, мы стали сваливать в них и складывать все, что загромождало кают-компанию; отсюда перешли в капитанскую каюту, где точно также стали связывать в одеяла книги, носильное платье, морские инструменты, - словом, все, что находили, и отправляли на верх в устроенное там складочное место. Нэрс полез под кровать и достал оттуда несколько ящиков Манильских сигар. Я не преминул откупорить несколько таких ящиков и даже обрезал некоторые пачки сигар, полагая, что, быть может, драгоценный яд скрывается в них, но все напрасно.

- А я так, кажется, набрел на клад! - проговорил капитан, вытаскивая из-под кровати тяжелый железный ящик, прикованный к перегородки цепями с замками.

- Клянусь честью! Это оно и есть! - воскликнул я.

- Прежде следует посмотреть, что там есть! - и он ловким ударом топора вскрыл крышку ящика. Но вместо ожидаемых мною сокровищ глазам нашим предстала связка бумаг, тщательно сложенных и перевязанных, и чековая книжка. Нэрс аккуратно развязал пачку и стал просматривать бумаги, одну за другой; внизу под связкой находился старый сигарный ящик, перевязанный полотняной тряпичкой, а два холщевые мешка. Сигарный ящик оказался до половины наполнен английскими червонцами, а оба мешечка были туго набиты различной серебряной монетой.

Не говоря ни слова, Нэрс принялся считать золото.

- Что это?

- Судовые деньги! - повторил я. - И чековая книжка. И он оставил все это здесь?!

- Как видите! - отозвался Нэрс и тщательно стал подводить счет деньгам; оказалось около 378 фун. стерлингов золотом и до 90 фунтов в серебряной монете. Все это капитан записал, затем снова убрал в железный ящик и накрыл крышкой.

- Что вы на это скажете, мистер Додд? - обратился он ко мне, покончив с этим делом. - Еще деньги куда ни шло! Но как мог он оставить бумаги? Ведь капитан судна - полный распорядитель всех денег; эти бумаги - единственные оправдательные документы, свидетельствующие о его честности и добросовестности. Я готов поручиться, что любой капитан скорее забудет свои брюки, чем бумаги. Я знал случаи, когда люди топились для того только, чтобы спасти эти документы, и люди, не пользовавшиеся хорошей репутацией. Ведь, это вся его честь. А этот капитан III ранга, которому ничего не грозило, кроме благополучного переезда на английском военном судне, которого никто не торопил, - и он оставил здесь эти бумаги! Это что-то совершенно необъяснимое!

Вскоре нас позвали обедать на палубу; за обедом мы почти ничего не говорили. Вдруг мне вспомнилось, что по газетам и по статьям судовых списков эконом был китаец, тогда как я сам видел вместе с капитаном Трент не китайца, а канак, и я тут же сообщил об этом Нэрсу, добавив, что сейчас пойду порыться в каюте эконома, чтобы разъяснить это странное обстоятельство.

Кают-компанию, каюту капитана и каюту старшого офицера мы тщательно обыскали и выбрали из них все, что там находилось, но до помещения эконома и младшого помощника еще не дошла очередь, и я, встав из-за стола, прямо отправился туда.

Я нашел там несколько фотографий, два сундучка, на половину разрытые, где оказалась добрая охабка дешевых английских романов и рассказов, из чего я ясно заключил, что ни тот, ни другой не могли принадлежать ни китайцу, ни канаку, а, несомненно, были собственностью европейца. Кроме того, здесь было немного белья и мелкия вещицы в роде порт-сигаров, кошельков, фотографий и т. п.

Очевидно, эконом, канак или китаец, помещался не здесь. Я прошел в смежное помещение, в проход. Здесь теперь было пусто, так как наша команда разогнала птиц, и один из выходов этого прохода был завален тюками риса. Было душно, темно, отвратительный запах гнили делал долгое пребывание в этом месте совершенно невыносимым. Кроме того, пол был усеян птичьим пометом и кучками разсыпанного риса; в самом дальнем углу, у стены, я заметил красивый сундучек камфарного дерева с медными скрепками. К великому моему удивлению, это был первый сундучек, оказавшийся закрытым и замкнутым на ключ; все попадавшиеся нам до сих пор ящики, сундучки, чемодан, - все это было открыто и разрыто. С помощью топора я сорвал крышку и стал рыться в сундучке. Сначала мне попадались под руки белье и шелковая ткань, оказавшаяся пологом, каким китайцы любят украшать свои кровати, мутно-желтого цвета с таинственными письменами, потом маленький аппарат для курения опиума и довольно значительный запас этого зелья. Итак, судовой кок (эконом), действительно, был китаец. Но если так, то кто же был этот Жозеф Амалу? Уж не украл ли он этот сундучек перед тем, как поступить на бриг под чужим именем? Конечно, и это было возможно, но почему же тогда только один этот сундучек был убран к сторонке и запрятан, тогда как все другие были раскрыты и разрыты? И откуда взялся у этого Жозефа тот сундучек, с которым он, по словам клерка гостиницы в Сан-Франциско, отправился на пароход, отходивший с Гонолулу.

- Ну, что, как вы работали? - спросил капитан, подходя ко мне, и по краске в его лице, по его сдержанному, но, видимо, возбужденному тону голоса я понял, что и он имеет сообщить мне какую-то новость.

- Я нашел в проходе сундучек китайца, - сказал я, - и, очевидно, он не отказывал себе в удовольствии покуривать опиум!

- Да, - проговорил безучастно Нэрс. - Ну, а взгляните-ка вы на это! - и он выложил на стол две старых газеты. - Да взгляните же вы на них хорошенько! - настойчиво крикнул Нэрс. - Читайте! "Herald", воскресенье 26-го ноября. Теперь скажите мне, каким образом эта газета попала из Нового Южного Валлиса в Гон-Конг? Как попала она сюда, если, по словам Трента, он в это время уже покинул Китай и, снявшись с якоря, никуда не заходил, не встречал по пути никакого судна?

- Где вы нашли эти газеты?

- Да вот в этом черном мешке, иди сумке, там не осталось ничего, кроме карандаша и какого-то странного ножа.

Я заглянул в мешок и, вынув карандаш и нож, воскликнул:

- Это столь же странно по меньшей мере, как и ваша находка, капитан! Я - художник, как вам известно, и могу заверить, что этот нож - нож для соскребывания красок с палитры, а этот карандаш употребляется только художниками. Это Виндзор Ньютон ВВВ! Мало того, я готов поручиться, что он принадлежал художнику, так как он так очинен, что писать им нельзя. А художник из Сиднея, как он мог попасть сюда?

- О, они, вероятно, выписали его сюда, чтобы иллюстрировать эту загадочную повесть с этим судном!

- Послушайте, капитан! - продолжал я. - Вы много видели на своем веку разных темных дел, случавшихся на судах, и слышали, вероятно, не мало рассказов. Скажите же, что это может быть с этим бригом? Что это, штука против общества страхования или тут просто дело пиратов? Несомненно только одно, что все это дело капитана Трент не чисто.

знаю разные дурные проделки и неблаговидные поступки, на какие может быть способен такой капитан. Но тут кроется нечто совершенно иное, нечто неимеющее ничего общого со всеми этими проступками. Дело Трента и его брига - это какой-то страшный кошмар, - вот что я вам скажу, мистер Додд! Не забывайте, что каждое судно - на виду сотни глаз, оно больше на виду, чем любая актриса. Все портовые города в мире кишат людьми, которые только ждут случая очернить капитана, засадить его в тюрьму, если возможно, уличить во всевозможных злоупотреблениях и мошенничествах. Не говоря уже об агентах компании Ллойд, подстерегающих каждое судно во всех уголках трех великих океанов, все страховые компании, безчисленные таможенные чиновники и всякого рода торговые интервьюеры и консулы, и врачи все, как жадные пауки, не спускают глаз с капитана и его судна, следят за каждым его словом и движением. Словом, положение капитана судна можно сравнить с положением какого-нибудь несчастного, заподозренного в преступлении, за которым следят из всех углов полторы сотни сыщиков!

- Ну, а в открытом море?

- Ах, Боже мой, в открытом море! - воскликнул Нэрс. - Ведь, всякий груз надо доставить в какой-нибудь порт, ведь, сколько ни плавай в открытом море, а надо же, в конце концов, придти куда-нибудь!.. Мой совет - плюнуть на все эти признаки преступления и запяться разборкой этого злосчастного брига; тогда, быть может, вся его тайна сама собой всплывет наружу. Я того мнения, что нам следует поддерживать в себе бодрость духа и веселее приниматься за дело!

С этими словами Нэрс встал со своего места, выпрямившись во весь рост, как бы стряхнув с себя какую-то тяжесть.

"Нора-Крейне". После ужина, когда все было убрано со стола, и Джонсон отправился в свою каюту, где засел с коком за скучную партию шахмат, мы с капитаном высыпали содержание наших узлов на пол и принялись разсматривать свою добычу.

"паточника", как презрительно назвал Нэрс капитанов английских судов. Тут была целая библиотека, частью литературная, частью специальных морских книг; в том числе и толстая книга, озаглавленная: "Острова Тихого океана в восточной его части", последняго издания.

Повидимому, эта книга часто бывала в руках: многия места были подчеркнуты карандашом. Нэрс стал пробегать глазами то место, где упоминалось об острове Мидвэй.

- Здесь очень подробное и точное описание положения и расположения этих рифов! - сказал он. - Очевидно, автор хорошо знал это место!

- Капитан! - воскликнул я. - Мне вспомнилось одно место в отчете Трента, напечатанном в "Западной Газете". Посмотрите сюда, - и я достал из кармана своей куртки No газеты, врученной мне еще в день торгов самим Пинкертоном. Там говорилось, что капитан, введенный в заблуждение неточными показаниями "Путеводителя Хойта", попал на этот остров. - Где-же этот Хойт?

- У меня есть экземпляр этого путеводителя! - сказал Перс. - Надо заглянуть в него! - Он взял с полки эту книгу и прочел место, относящееся к острову.

- Положительно не понимаю, кто сообщает составителям этих путеводителей такия сведения? - ворчал Нэрс. - После этого трудно осуждать Трента, такая наглая ложь!

- Все это прекрасно! - заметил я. - Но скажите, где Хойт капитана Трента? Это ваша книга, а где-же его-то?

- Он захватил ее с собой! - огрызнулся Нэрс. - Все остальное он оставил здесь, счета, чеки, деньги, документы, а Хойта захватил: ведь, надо-же ему было, хоть из приличия, захватить что-нибудь с собой, иначе это обратило-бы на себя внимание гг. офицеров на "Буре"! Вот он и захватил Хойта!

- Не удивляет-ли вас также то, капитан, что, имея, наряду с Хойтом, еще эту превосходную книгу, издание Адмиралтейства - "Острова Тихого Океана", содержащую самые последния и подробные сведения об острове Мидвэй, он как будто умышленно игнорировал эти оффициальные сведения, а руководствовался путеводителем Хойта?!

Перебрав книги, мы стали пересматривать письма и бумаги. Я полагал, что тут мы найдем полное разъяснение характера капитана Трента, но нет. Судя по всему, он был человек чрезвычайно аккуратный: все его счета были в полном порядке, занумерованы, занесены в книгу. Все письма, за исключением одного, были чисто делового характера. Кроме того, судовые расходы гласили, что он был человек скромных привычек. В одном только письме он настоятельно просил о каком-то займе, выражаясь так: "Вы знаете, как много мне пришлось выстрадать и потерпеть, и как сильно я разочаровался в Жорже. Хозяйка казалась мне такой славной, прекрасной женщиной, а впоследствии выказала себя в совершенно другом свете. Если вы не смягчитесь этой последней моей просьбой, то я, право, не знаю, что станет с вашим преданным"... затем следовала подпись. Письмо это не было помечено никаким городом или числом, и что-то говорило мне, что оно осталось без ответа. Вообще писем было немного, но в одном из матросских сундуков мы нашли трогательное письмо, о котором я должен сказать несколько слов. Начиналось оно так: "Дорогой сын мой, извещаю тебя о том, что отец твой скончался 12-го января. Он имел у себя на кровати твою фотографическую карточку и карточку Давида, и я сидела все время подле него. Он говорил о вас и благословлял вас, мои дорогие мальчики, и смотрел на свою скрипку, бедняжка. Я не могу видеть ее теперь, зная, что он никогда больше не заиграет на ней. О, возвращайся же ко мне скорее, дитя мое! Я теперь так одинока"!.. Далее следовали чисто религиозные воззвания надежды и т. д.

Письмо это я прочел вполголоса и, к великому моему удивлению, заметил, что Нэрс был до того возмущен, до того взбешен этим письмом, как будто оно наносило ему личное оскорбление. Оказалось впоследствии, что и его старик отец любил играть на скрипке, и одно воспоминание об этом выводило его из себя. - "Он был свиньей по отношению ко мне, - заметил Нэрс, - а я был свиньей по отношению к нему"! - добавил он.

- Я и сам не без упрека в этом отношении, - заметил я, подавляя вздох. - Я безсердечно относился к своему отцу!

Затем мы стали перебирать фотографии. Все это были по большей части простоватого и глуповатого вида девушки или женщины средне-мещанского типа.

Я уже утомился за день, и меня сильно начинало клонить ко сну, так что едва взглянул на фотографию.

- Трент и Компания! - проговорил между тем Нэрс. - Это историческая для нас с вами картина!

Я поднес фотографию ближе к свету; у меня не было особенного желания видеть еще раз Трента, которого имел уже раз удовольствие видеть в ресторане, а затем во время торгов вторично, - и физиономия его и его уцелевших товарищей, которых я тогда-же срисовал в свою книжку, прекрасно удержались в моей памяти. Группа снята была на носовой палубе брига: все участники группы расположены пирамидой. Внизу под карточкой читалась крупная надпись: бриг "Легкое Облачко", число и год, а над каждым из лиц группы - номерок и внизу под соответствующей цифрой фамилия. 1. "Командир Трент" во фраке с цветком в петлице, с выражением, серьезной решимости в чертах. Он напоминал с виду убежденного проповедника строгой, суровой секты и уж во всяком случае не имел ни малейшого сходства с тем капитаном Трентом, которого я видел в Сан-Франциско. Остальные лица - также мне были совершенно незнакомы; я разыскал здесь кока. Да, здесь фотография передавала черты несомненного китайца, в его характерной национальной одежде. Но это совсем не был тот канак, которого я видел с капитаном Трентом. Затем я отыскал Годдедааля, - старшого офицера. Быть может, он, которого я никогда не видал, был настоящий Годдедааль, - и я стал внимательно вглядываться в его лицо. Это был высокий, крупно сложенный мужчина, повидимому, светлый или рыжеватый блондин, с густыми, курчавыми волосами я большими длинными баками. Эти мужественные придатки и героическая воинственная поза как-то мало соответствовали выражению его лица, немного женственного и сантиментального; мне так и мерещилось, что человек этот способен плакать, как женщина.

Я некоторое время молча смотрел на снимок, обсуждая это новое открытие и размышляя о том, как-бы всего лучше поделиться им с капитаном. Вдруг я вспомнил про свою записную книжку, в которой набросал там, в ресторане в Сан-Франциско, портреты капитана и его трех уцелевших товарищей и принес ее из своей каюты, затем положил эту записную книжку и фотографический снимок на стол перед капитаном.

- Нэрс! - сказал я. - Я вам уже говорил, как и при каких условиях я видел впервые Трента. Так вот портрет того человека, которого я видел тогда за стаканом вина и затем - на торгах, - теперь попробуйте отыскать его или кого-либо из его товарищей на этой фотографии!

Капитан некоторое время молча сравнивал мой рисунок с фотографическим снимком, затем проговорил:

- Я это назову скорее некоторым облегчением в нашем положении; мы могли, конечно, предположить нечто подобное!

- Это ни на что не похоже! - воскликнул Нэрс. - Бродишь, точно с завязанными глазами! Поверьте, что ни вы, ни я не достаточно умны, чтобы подыскать настоящее название этому делу! - угрюмо ответил мой собеседник, и на этом разговор наш прекратился. Было уже поздно, и мы вскоре разошлись.