Потерпевший крушение.
XV. Вести с военного судна.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Потерпевший крушение. XV. Вести с военного судна. (старая орфография)

XV.
Вести с военного судна.

Ранним утром, искусно лавируя между судами и пробираясь сквозь целый лес мачт, "Нора Крейна" торжественно вошла в гавань и встала на якорь у пристани. Едва только это было сделано, как гг. Фаулер и Шарп опять явились к нам, предлагая мне свою помощь и содействие, в которых я вовсе не нуждался, а также и свое гостеприимство, человеку, которого они считали ловким лжецом и обманщиком, так как были вполне уверены, что я уступил им только самую незначительную часть имевшихся у меня запасов опиума: они не допускали мысли, чтобы эти 240 фунтов составляли всю мою наличность.

Не знаю почему, но Фаулер мне полюбился, и будучи в таком душевном состоянии, когда человеку совершенно все равно, что бы с ним ни делали, я позволил им увезти себя в город и распоряжаться мною, как им будет угодно.

Поразузнав цены на чаи и на шелк на местном рынке, я позавтракал в отдельном кабинете отеля "Гавана" с Шарпом, а около четырех часов пополудни он передал меня Фаулеру, который владел прелестным "бенгалоу" (виллой) на берегу залива, где в приятном обществе нескольких молодых людей из местной веселящейся молодежи мы купались в море, болтали разный вздор обедали, лакомились самыми изысканными блюдами и запивали все это шампанским, вплоть до глубокой ночи, часть которой была посвящена азартной игре. Я всегда находил известное удовольствие в азартной игре, а в этот день с особенным наслаждением ставил и проигрывал деньги своих кредиторов и поглощал в неимоверном количестве шампанское Фаулера. Тут мы и ночевали, если так можно назвать часа два дня в ту пору, когда остальной люд давно уже работает и время близится к полудню. Проснувшись на следующий день, я чувствовал легкую головную боль и некоторые последствия бурно проведенной ночи и, не дожидаясь завтрака, вышел пройтись по берегу, чтобы освежиться.

Сам не замечая как, я забрел на крайний выступ берега, где стояла сигнальная станция и подле нея - сторожка, а на самом выступе скалы, выдвинувшейся несколько вперед в море, торчал флагшток.

Шум волн и свист ветра были здесь настолько сильны, что непривыкшого человека положительно оглушали. Дверь сторожки стояла настежь, и в ней я увидел двух мужчин; один из них был, очевидно, сторож, а другой - его гость. Они угощались каким-то напитком. Я вошел и был принят довольно радушно обоими собеседниками: гость много рассказывал об английских порядках, о парламенте, об английской политике, и, судя по его одежде, я признал в нем матроса с английского военного судна. Вскоре он стал прощаться с хозяином, и тут я, к немалому удивлению, прочел на его фуражке надпись "Буря".

Распращавшись в свою очередь с сигнальным сторожем, я вышел почти одновременно с матросом, и тот предложил мне дойти до города вместе. Мне только этого и было нужно, а потому я поспешил воспользоваться его предложением.

- Скажите, - спросил я, когда мы прошли небольшой кусочек, - это ваше судно подобрало оставшихся в живых людей экипажа "Легкое Облачко"?

- Да, да, и чертовское счастье это было для этих людей, сэр, должен я вам сказать: ведь, это такое Богом забытое место, этот остров Мидвэй, туда не заходит ни одно судно!

- Я как раз оттуда; ведь, я купил этот бриг "Легкое Облачко"!

- Прошу извинения, сэр, вы с той белой шхуны?

Я утвердительно кивнул головой.

- Я, конечно, как вы понимаете, весьма интересуюсь всей этой историей и очень желал-бы услышать от вас, каким образом вам удалось спасти этих людей!

- Дело, видите-ли, было так. Наше судно было отправлено отыскивать пострадавших и имело предписание зайти на Мидвэй. Скверное это место: опасные течения кругом, и наш старик крепко трусил этого острова, мы хотели было миновать его, да вдруг кто-то увидел парус, а вскоре и целый бриг с полной оснасткой. Мы подошли к острову и убедились, что судно плотно засело носовой частью Мы выслали туда пару шлюпок, но меня не было ни на одной из них, я только стоял и смотрел, что там делалось. Все они были в жалком виде и, как видно, не могли сами разобраться в своих делах. Прибыли они к нам все гуртом на одной из шлюпок. Первым вступил на нашу "Бурю" этот капитан Трент. У него был такой вид, будто он сейчас упадет и развалится, весь он дрожал и дышал порывисто, как переполненный паром котел, был бледен и старался ни на кого не глядеть, а рука его была обвязана окровавленной тряпкой. За ним следом взошел на палубу его помощник, как бишь его?..

- Годдедааль! - подсказал я.

- Ну, да, так его звали, только это не его имя: он был природный джетльмен из английской аристократической семьи и только прикрывался этим именем. Один из наших офицеров знавал его в Англии и сразу признал его. - "Норри! Старый приятель"! - воскликнул он и двинулся было к нему на встречу с распростертыми объятиями. Тот шел бодро вперед и не смотрел таким жалким и пришибленным, как остальные: он гордо нес голову, но как только услышал свое настоящее имя, побледнел, как мертвец на страшном суде, и вперил глаза в нашего мистера Сибрайта, точно видя перед собою не старого товарища, а какое-то страшное привидение, затем повернулся и упал за мертво. - "Снесите его в мою каюту и положите на мою койку! - приказал мистер Сибрайт. - Бедняга Норри Картью!

- Ну, а какого сорта господин был этот мистер Картью? - спросил я.

- О, это был настоящий чистокровный джентльмен, воспитанник Итона и Арриу, университета и политехникума, словом, хорошо образованный, даже баронет! Все это сообщал. мне наш лазаретный служитель, ухаживавший за ним во все время плавания.

- Но каков он был с виду?

- Да такой же, как вы и я, ничего особенного я в нем не заметил! Впрочем, я никогда не видал его в настоящем его виде, так как он за все время ни разу не выходил из своей каюты, т. е. из лазарета!

- Почему-же?

- Говорят, он был болен или грустил о чем-то, или, Бог весть, что там с ним было, а мне так думается, что он просто не хотел никому показываться на глаза. Тот же служитель говорил мне, что он никогда не умынался и почти ничего не ел, и что он съехал на берег в Сан-Франциско тихо, один, позже всех. Затем оказалось, что его брат взял да и помер, теперь ему и досталось все поместье. Об этом он узнал, когда мы пришли в Сан-Франциско; это мне говорил служитель. Затем, как он съехал на берег, так мы его и потеряли из виду, и теперь никто не знает, куда он девался. Ну, посудите сами, был он наемным помощником капитана на торговом бриге, разбившемся у острова Мидвэй, собрал все свои жалкие пожитки и собирался пуститься в дальнее плавание в простой шлюпке, затем его вдруг приняли на наше судно, и он узнает, что стал одним из богатейших владельцев в Англии и не сегодня - завтра может попасть в парламент! - восторженно докончил матрос. - Ведь, пожалуй, на его месте мы с вами поступили бы, как он, и тоже до поры до времени сторонились от людей!

- Да, пожалуй, - согласился я только для того, чтобы сказать что-нибудь. - Ну, а остальных-то спасенных вы часто видали? Что они говорили о своем судне, о крушении?

- Да говорить было, как видно, нечего, а только видел то я постоянно. Ничего себе парни, один даже был очень веселый, забавник такой, балагур. И он был когда-то сильно богат, а потом у него ничего не осталось, но он не унывал. Звали его Арди, и любил он больше всего рассказывать про те деньги, что он спустил и прокутил, где и с каким народом он скитался... Но вот меня ждет лошадка, и, если вы позволите, я отправлюсь своей дорогой!

- Подождите одну мпнуту, - остановил я его. - Скажите мне, Сибрайт в настоящее время на судне?

- Нет, сэр, он на берегу! Я сегодня доставил его багаж в гостиницу, что вон там, на берегу!

- Благодарю! - и мы разстались.

что это был человек с чувствительной душой, у которого было что-то на совести, какая-то мрачная тайна, именно таким человеком мог быть тот Годдедааль, которого я видел на фотографической группе на "Легком Облачке", и он-то и являлся несомненно главным ключем этой тайны, окружавшей загадочную историю крушения "Легкого Облачка".

Я решил во что бы то ни стало воспользоваться стоянкой здесь "Бури" и, не теряя времени, свести знакомство с г. Сибрайт и с доктором этого судна.

Распрощавшись с Фаулером и отказавшись от дальнейших увеселений под предлогом недомогания, я вернулся в отель и целый день пробродил без всякого толка по прекрасной веранде гостиницы. Только около 9-ти часов вечера этот господин вернулся.

- Вот этот господин, которого вы изволили спрашивать, - сказал мне управляющий гостиницы, когда на веранду вошел длинный, тощий человек в белом полотняном костюме с тросточкой в руке, которая, несмотря на свою легкость, казалось, была для него почти тяжестью.

- Если не ошибаюсь, имею удовольствие видеть лейтенанта Сибрайт? - начал я, подходя к нему.

- Аа... - да... протянул этот господин. - Кажется, неимею чести быть знаком с вами!...

- Именно потому-то я и подошел к вам, чтобы вы познакомились со мной, - заявил я, ни мало не смущаясь полупренебрежительным тоном этого разслабленного человека. - Мы оба заинтересованы в одном общем деле, и я желал-бы получить от вас некоторые сведения!

Лейтенант Сибрайт смотрел на меня тусклыми, точно оловянными глазами и как будто вовсе не слушал меня.

- Хм... да... я не понимаю, чтобы собственно от меня хотите... я... - бормотал он почти невнятно.

- Я попрошу вас сообщить мне адрес мистера Картью.

- А а... адрес... - прошамкал он. Я видел, что он положительно как на иголках, беседуя со мной, и готов на что угодно, лишь-бы только избавиться от меня.

Мой разсчет оказался верен; в следующий момент мой жалкий собеседник постыдно бежал от меня, оставив у меня в руке клочек бумаги, на котором было написано:

Норрис Картью
Стальбридж-ле-Картью,
Дорсет.

За мной осталась победа, но я должен сознаться, что досталась она мне не легко, что мое душевное состояние во время разговора с лейтенантом Сибрайт было далеко не легкое, и, умудренный горьким опытом, я решил отказаться от мысли знакомиться с доктором, плававшим на "Буре", и признать английский королевский флот совершенно неприступным для себя. С такими мыслями я заснул в этот вечер и, проснувшись по утру, был еще более враждебно настроен. Столкнувшись в саду с лейтенантом Сибрайт, который удостоил меня величественным кивком головы, я просто отвернулся и не ответил ему на его поклон.

Представьте-же себе мое удивление, когда, спустя час, я получил с "Бури" самое радушное приглашение, в котором говорилось от имени гг. офицеров, что все они очень интересуются участью брига "Легкое Облачко". "Как только я упомянул о том, что имел удовольствие познакомиться с вами, - говорилось уже от имени автора письма, - то всеми было высказано живейшее желание видеть вас нашим гостем, к завтраку или обеду, когда вам это будет удобно". Далее упоминались часы завтрака и обеда и следовала подпись: "Лассельс Сибрайт".

Я отлично понял, что письмо это было продиктовано лейтенанту кем-то, что делалось это не из желания узнать что нибудь о злополучном бриге, а с целью подвергнуть меня известному допросу, что это было желание человека, очевидно, сильно интересующагося этим Картью, быть может, доктора, и что разслабленный, безвольный Сибрайт, рассказавший о своем знакомстве со мной и о том, что имел неосторожность сообщить мне адрес Картью, вынужден был покориться воле, сильнейшей его.

Не теряя времени, я воспользовался этим приглашением и, не потрудившись даже ответить на письмо, при первой возможности явился на "Бурю". Вся кают-компания приняла меня очень радушно, большинство офицеров чрезвычайно интересовалось моей поездкой на Мидвэй и тем, в каком положении я застал "Легкое Облачко"; говорили много на эту тему и в разговоре на эту тему много раз упоминали о Картью, но без малейшого чувства неловкости: очевидно, гг. офицеры не скрывали ничего и, если я ничего нового не узнал от них, то потому только, что сами, они ничего не знали. Очевидно, его ложное имя ничуть не удивляло их, так как тут-же было упомянуто о покойном герцоге Эбердин, скончавшемся помощником капитана на одном американском купеческом судне, где он служил также под чужим именем.

Все было просто и естественно; только один доктор знал что-то и упорно молчал, а между тем я заметил, что он следил за мной в оба и ловил каждое мое слово. По всему было видно, что этого человека и боялась, и уважала вся кают-компания, и что его голос почти всегда был решающим голосом во всех спорных вопросах. Если Картью только представлялся больным, то доктор должен был знать и, конечно, знал об этом. После завтрака мы перешли курить в соседнее помещение, и тут я, под предлогом внезапной дурноты, попросил разрешения посоветоваться с доктором.

Очутившись наедине с этим загадочного и мрачного вида господином, я тотчас сообщил, что собственно во врачебных его советах я не нуждаюсь в данный момент, но что желал-бы поговорить с ним о мистере Картью.

- Я знаю, что вам все должно быть известно, и вы должны были ожидать того, что я заговорю о нем. Кроме того, вы наблюдательны и проницательны и должны были не только знать, но и догадываться о многом! - говорил я ему,

Доктор поводил своими хмурыми седыми бровями и пожевывал губами, глядя на меня в упор.

- Я, извините, не совсем понимаю вас, объяснитесь яснее! - сказал он.

- Извольте! Я купил "Легкое Облачко" за громадную сумму, до которой догнал его г-н Картью, через посредство своего агента, и вследствие этого я окончательно разорился. Но если я не нашел денег в этом деле, то нашел несомненные следы какого-то темного дела. Теперь поймите, что, разорившись по милости этого господина, я, собственно говоря, могу считать себя вправе отомстить ему или вознаградить себя так или иначе, и, как понимаете, имею возможность это сделать. Я - не очень совестливый человек, но во всяком случае совесть у меня есть. Есть, конечно, разного рода темные дела и делишки; есть такия, с которыми я готов примириться; но есть и другия, о которых грешно и постыдно умалчивать. Собственно желания преследовать г. Картью я не имею и не намерен ухудшить и без того уже тяжелое положение человека, но меня во всяком случае сильно интересует вся эта история!

- Теперь я полагаю, что понял вас! - проговорил доктор. - Ну, допустим, что я поручусь вам своим честным словом в том, что все, что бы там ни произошло, имело свои причины и свои серьезные оправдания, и смею вас уверить, что эти смягчающия вину обстоятельства были очень серьезны!

- Верю!

с вами и скажу, что я знаю все это дело. Вы человек наблюдательный, сообразительный, и я предложу вам судить об этом деле по тому, как я, зная его, отношусь к нему; самое-же дело я не считаю себя в праве и не имею полномочий изложить вам.

будто я получил хорошее наставление и вместе с тем заслужил известную похвалу.

- Благодарю вас, доктор! - проговорил я. - Я чувствую, что вы сказали все, что могли сказать, и даже больше, чем я был в праве требовать!

После этого мы вернулись к остальной компании. Доктор заявил тут.

- Я, господа, прописал мистеру Додд хороший стаканчик нашей старой мадеры, так выпьем и мы с ним за компанию!

"Легким Облачком", но раз одно из главных действующих лиц могло заслужить симпатии и сочувствие такого человека, как этот доктор, значит, действительно, тут было нечто заслуживающее снисхождения, нечто необъяснимое, смягчающее вину.