Потерпевший крушение.
XX. История Норриса Картью.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Потерпевший крушение. XX. История Норриса Картью. (старая орфография)

XX.
История Норриса Картью.

Отец Норриса, Сингельтон Картью, был человек чванливый и недалекий, на свое общественное положение он смотрел как-то особенно торжественно. Большие, высокия комнаты, безмолвные, почтительные слуги, стройный, издавна заведенный порядок во всех мелочах, - все это представлялось ему чем-то в роде богослужения, чем-то в роде смертного божества, перед которым все должно было склоняться и благоговеть. Как человек ограниченный, он отличался крайней нетерпимостью и не прощал ограниченности в других, а как человек тщеславный, вечно дрожал, чтобы его не уличили в этом недостатке, вечно дрожал за свой престиж, за свою репутацию. Младший сын его Норрис одновременно и раздражал его, и оскорблял все его чувства. Он считал сына дураком и подозревал, что тот платит ему тем-же, поэтому отношения их с самого начала были весьма несложны: они видались редко и часто ссорились. Для матери-же своей, пылкой, резкой женщины, с практическим умом, разочарованной и в своем муже, и старшем сыне, Норрис был только новым разочарованием.

Между тем мальчик не имел никаких серьезных недостатков: это был безучастный ко всему, не предприимчивый, не амбициозный ребенок, родившийся разочарованным; ничто решительно не привлекало и не интересовало его. Когда он стал подрастать, у него явилась склонность к живописи; он полюбил картины, проводил целые дни в картинной галлерее замка и, наконец, заявил, что желает быть художником. Это возмутило отца: "Такое занятие не прилично для человека в его положении", - сказал Сингельтон Картью, и сын не стал возражать. Когда пришло время, Норриса отправили в Оксфордский университет; тут он как будто ожил: ловкий и гибкий, он являлся во многих отношениях выдающимся спортсменом и вскоре приобрел популярность среди товарищей, но с начальством поладить не съумел и в половине второго года был исключен.

Это было неслыханное событие в семье Картью, и отец придал этому особо-важное значение. У Норриса оказались кроме того долги, самые пустяшные мальчишеские долги, но и их отец вздул до невероятных размеров.

Вернувшись домой и наслушавшись вдоволь всяких нравоучений, Норрис опять стал говорить, что единственное, к чему он имеет склонность, так это к живописи, но ему зажали рот и приказали никогда более не заикаться об этом.

Вскоре он отправился за границу изучать иностранные языки; изучение ихь обошлось ему или, вернее, его отцу страшно дорого. Теперь молодой человек кутил во всю, и долги его были настолько значительны, что приводили уже в непритворный ужас его отца - что дальше, то хуже, он буквально начинал сорить деньгами, и когда долги его возрастали до громадной суммы, посылал векселя и обязательства отцу для уплаты.

Тогда, чтобы положить предел этому мотовству, его выделили, устроили ему дипломатическую карьеру, предупредив, что впредь он может разсчитывать только на себя.

К двадцати пяти годам он растратил все свое состояние, опять наделал громадных долгов и, как большинство такого сорта людей, стал игроком. Один австрийской службы полковник, впоследствии повесившийся в Монте-Карло, преподал ему первый урок, длившийся ровно 22 часа, после чего молодой англичанин остался разбитым и обезкураженным в самом безпомощном и жалком положении.

Сингельтон Картью спас честь своей фамилии, уплатив баснословную сумму долгов сына, и дал ему снова возможность подняться на ноги, но уже при совершенно иных условиях.

Содержание в триста фунтов стерлингов в год было назначено ему с тем, что он будет каждую четверть года получать через поверенного его отца в Сиднее (Новый Южный Вэльс) 75 фунтов стерлингов, при чем ему строжайше воспрещалось писать или вообще каким-бы ни то было способом напоминать о своем существовании. Кроме того, было оговорено, что в случае, если он в определенный срок какой-нибудь четверти года не явится лично получить деньги у поверенного в Сидней, то его отсутствие будет сочтено за признак его смерти, и обещанная рента совершенно прекращена.

Одним из удивительнейших свойств характера Норриса, было то, что он всегда принимал все семейные распри, сцены и упреки со спокойствием человека, которого все это нисколько не касается, и на этот раз он также равнодушно выслушал длинный ряд упреков и проклятий, сунул деньги в карман, сел на первый пароход, отправлявшийся в Сидней, и благополучно прибыл туда. Некоторые люди в возрасте 25 лет еще совершенные мальчики; таковым был и Норрис Картью.

Две недели после прибытия его в Сидней все его четвертное содержание было израсходовано, и он с легким сердцем стал обходить все конторы и учреждения, прося места и работы, но отовсюду его выгоняли ни с чем и, наконец, выгнали и с квартиры. Не имея ни гроша, он в один прекрасный вечер очутился, в щегольском светлом костюме, на улице вместе со всякими оборванцами.

В такой нужде он решился пойти к поверенному отца и принужден был выслушать от него такия слова:

- Имейте в виду, мистер Картью, что мое время дорого, и не входите в подробности вашего положения, это совершенно излишнее. Таких людей, как вы, я видал много, и вот моя система по отношению к ним: я дарю вам вот этот соверен, вот извольте получить его, затем, каждый раз, когда вы вздумаете зайти сюда, в контору, мой клерк будет выдавать вам один шиллинг, а по субботам, в виду того, что в воскресенье моя контора закрыта будет выдавать два шиллинга. При этом я ставлю следующия условия: во-1-х, вы никогда не осмелитесь обращаться за этим лично ко мне, а только к моему клерку, - во-2-х никогда не явитесь сюда в пьяном виде и, наконец, получив деньги и выдав в них росписку, немедленно будете покидать контору. А теперь прощайте, мистер Картью!

Норрис вышел от поверенного, но его улыбающееся лицо преследовало его в ту пору, как кошмар. Тем не менее в течение целых двух двух или трех недель он ежедневно в десять часов утра, когда открывалась контора, стоял и дожидался у дверей, когда их отворят, затем входил, получал свое подаяние и уходил, не произнеся ни слова. Целые дни бродил он, как одичалый, по тому парку, где проводил ночь вместе с другими ему подобными, ночуя на трапе или на скамейке, если находилась свободная. Не редко сон его нарушали крики о помощи, ругательства, проклятия и мольбы: то товарищи его грабили беззащитных запоздалых прохожих. Это было дело обычное, и разбуженный криком, он только поворачивался на другую сторону и снова засыпал.

Но вот настало дождливое время года; безпрерывные проливни затопили парк; не только на траве, но и на скамейках стояли лужи; приходилось экономить на пище, чтобы иметь чем заплатить за койку в грязном, отвратительном ночлежном доме. Здесь Норрис встретил одного приказчика случайно очутившагося без места, порядочного и скромного на вид человека, по фамилии Гемстэд; они разговорились, и каждый рассказал о своем положении.

- Отчего-же вы не поищите работы? - сказал Гемстэд. - Я сам теперь без места; но надеюсь найти, буду искать повсюду!

- Я никогда не имел места! - отвечал Норрис. - Я умею только тратить деньги, а не зарабатывать их. - Правда, я знаю толк в лошадях и смыслю кое что в морском деле. Какое-же можно место найти себе?

- Отчего вы не попробуете на железной дороге? - продолжал бывший приказчик. - Если вы не брезгуете ручным трудом, то можно сказать с уверенностью, что вы там найдете работу.

- Клянусь честью! Вы указали мне путь! - воскликнул Картью и решил на другой же день попытать счастье.

Вследствие продолжительных проливней полотно дороги размывало, и с каждым днем на железных дорогах требовалось все большее и большее число рабочих рук. Ежедневно главный управляющий помещал объявления об этом, но профессиональные бродяги и "unemployed" ("не имеющие занятий") предпочитали кормиться грабежом, ночным разбоем или подаянием, чем идти в рабочие. Но Норрис Картью решил испытать себя в ручном труде и, действительно, был охотно принят в качестве чернорабочого на одном из участков близь Сус-Клифтона в сырой выемке, где проводились траншеи для стока воды.

В течение многих недель дожди не прерывались; вся передняя часть горы, размытая до основания, сползла в море, увлекая с собой целые слои глины, камня, целые участки леса с вывороченными наружу корнями деревьев. Землекопы работали дни и ночи, круглые сутки их поили горячим кофе, круглые сутки жгли костры в их лагере, раскинувшемся на громадное пространство вдоль полотна дороги. Каждый час телеграф приносил страшные вести об обвалах и крушениях, каждый раз поезд осторожно подползал к опасному месту и останавливался, точно живое существо, испытывающее страх. Тогда заведующий участком поспешно делал осмотр пути, давал сигнал, - и поезд полз, точно ощупью, среди напряженного безмолвия всех рабочих и исчезал в туманной дали среди потоков дождя.

Так шли неделя за неделей, руки Норриса покрылись мозолями, царапинами; он потерял счет безсонным ночам, возненавидел до отвращения горячий кофе, которым поили рабочих, но, несмотря на все это, никогда в жизни не чувствовал такой ясности духа, такого душевного спокойствия и такой физической бодрости.

ускользнуло от внимания главного инженера, который постоянно был на своем посту, ни на минуту не отлучался от рабочих, а сам следил за всем. Он хвалил Норриса, ставил его в пример и всячески старался отличить его.

Самая спешная работа еще не миновала, когда настал срок второй четверти года, и Картью должен был явиться к поверенному отца в Сидней за получением своего четвертного содержания. Но отлучиться от места работ не было возможности, так как всякий рабочий был на счету, и он рисковал совершенно потерять свое место, тем более, что к этому времени он уже был на положении доверенного надсмотрщика, правой руки инженера, начальника дистанции. На его ответственности лежало теперь пропускать или останавливать поезда, - и это доверие к нему не только льстпло его самолюбию, но он гордился им и дорожил им, как высшей наградой. Не желая терять того, что он приобрел с таким трудом и такой дорогой ценой, и не нуждаясь в настоящее время в деньгах, он решил написать поверенному отца, с просьбой сохранить его четвертное содержание до будущей четверти года, так как, находясь в настоящее время на хорошем месте, он, отправившись в Сидней за получением своего содержании, рисковал потерять свой заработок, которым очень дорожил.

Вскоре получился ответ не только удовлетворительный, но даже сердечный. Поверенный писал так: "Хотя просьба ваша, как вам известно, не согласна с полученным мною указанием моего доверителя, обусловливающого получение вашего содержания непременно личным вашим присутствием, но я охотно принимаю на себя ответственность за это нарушение условия и на свой страх решаюсь удовлетворить вашу просьбу. До сих пор мой опыт не позволял мне разсчитывать на возрождение людей в таком положении, в каком были вы в последнее время вашего пребывания в Сиднее, а потому я особенно радуюсь за вас и желаю вам дальнейшого успеха".

Прошли дожди, и сверхштатные рабочие были распущены, но только не Норрис, которым инженер дорожил, как находкой: ему был назначен двойной оклад, и на него были возложены обязанности старосты артели. Однако, спокойная жизнь, однообразная обязанность и сравнительно легкая работа вскоре стали томить Картью; он стал жалеть о безсонных ночах, о тяжелой работе и тревогах своих первых месяцев трудовой жизни, и когда стало подходить время вторичной получки пенсии, назначенной ему отцом, он оставил свою службу на железной дороге и отправился в Сидней.

В грубом рабочем платье, с котомкой за плечами и порядочной суммой заработанных трудовых денег в кармане, шел он теперь по людным улицам Сиднея. Его неудержимо потянуло в тот парк, где он бродил и днем, и ночью, среди бездомных бродяг, каким был тогда и он.

Первый попавшийся ему тут знакомый человек был Гамстэд; он все еще был без дела, но попрежнему сохранял скромный благообразный вид порядочного, хотя и бедного человека. Норрис от души благодарил его за его добрый совет и, побеседовав с ним некоторое время, дал ему один золотой.

Чувствуя голод, он намеревался зайти в гостиницу "Париж" и спросить себе завтрак. Почти у дверей ресторана он столкнулся с франтовато одетым красивым молодым человеком, который дружелюбно окликнул его.

- Это вы, Картью!

Норрис обернулся и узнал в молодом человеке одного из своих случайных знакомых, с которым он водил компанию в первое время своего пребывания в Сиднее, когда еще жил на широкую ногу. Этот молодой человек, по фамилии мистер Хэдден, был богатый наследник, но покойный родитель его, зная, вероятно, безразсудную натуру сына, обусловил пользование капиталами самыми суровыми условиями, строго исполнявшимися добросовестными опекунами молодого человека. Годового дохода своего Тому хватало месяца на три роскошной и широкой жизни, а затем остальное время года ему приходилось довольствоваться очень малым, и эти остальные 9 месяцев года он проводил где-нибудь в уединении на одном из мелких, мало населенных островов.

- Я сейчас собирался позавтракать! - проговорил Норрис

- И прекрасно будем завтракать вместе! - радостно воскликнул Том Хэдден. - Очень рад встрече, выпьем стаканчик вина и поболтаем на свободе.

Сказано, сделано. Оба заняли отдельный кабинет и расположились, как дома. Грубое рабочее платье Норриса и котомка за спиной, повидимому, ни мало не смущали его приятеля, и это обстоятельство приятно поразило его.

За стаканом вина каждый из них рассказал друг другу о своем житье, бытье, и Том Хэдден сообщил о своем пребывании на одном из коралловых островов, где пытался вести торговлю и заручился расположением туземцев. "Это дело очень прибыльное, - уверял он, - и если бы я был не один, чтобы нести расходы, это дело пошло бы превосходно!" При этом он тут же на обороте карты блюд набросал карандашом подробное вычисление расходов и барышей, - так легко, так живо, как опытный приказчик подсчитывает пустяшный счет в мелочной лавке. Все, казалось, было так просто, так заманчиво, так наглядно, что не вызывало ни малейшого сомнения в прибыльности торгового предприятия среди туземцев Южных островов. Через несколько дней Картью должен был получить 150 фунтов стерлингов. Хэдден мог даже в данный момент располагать 500 франков, почему бы им в самом деле не завербовать еще двух-трех человек, не зафрахтовать какое-нибудь маленькое судно и не пуститься торговать на этих мелких Южно-Океанских островах, раз это дело было так очевидно прибыльно. Картью был опытный член Английского Яхт-клуба и отлично мог управляться с любой яхтой. Хэдден приобрел, как он уверял, известный опыт в делах торговли. Почему бы им, имея свое судно, не заработать хороших денег, когда другие наживают на этом целые состояния.

- Ну, теперь вы зайдете купить себе платье, и тогда мы отправимся с вами к "Доверчивой Поселянке".

- Я намерен остаться в том платье, в каком вы меня видите, так как если мы с вами затеем то дело, - каждый грош будет нам не лишним!

- Молодчина! - воскликнул Хэдден.--Вот это я люблю! Только помните, Картью, все должно быть куплено, и все бумаги должны быть сделаны на ваше имя. Я, как вы знаете, имею большие капиталы, а вы, в случае, если мы прогорим, решительно ничем не рискуете.

Так и порешили. Уплатив счет, молодые люди взяли первого случившагося возницу и отправились в увеселительный сад и ресторан "Доверчивая Поселянка", представлявший из себя небольшое состояньице, скопленное владельцем этого заведения, капитаном Востоком за время его многочисленных и не всегда безупречных плаваний между Южно-Океанскими островами. Он перебывал везде, от Тонга до Адмиралтейских островов, знал каждое племя туземцев и умел лгать на любом из их наречий. Он торговал решительно всем и всегда не в убыток себе, судился не раз, но всякий раз ухитрялся выходить сух из воды.

Вот почему Хэдден, затевая дело, решил прежде всего повидать этого опытного в такого рода делах господина и посоветоваться с ним. Расплачиваясь с извозчиком, Хэдден был невольно поражен тем, что лицо этого человека было ему знакомо.

- Где я видал вас? - спросил молодой человек. - Вы вероятно уже раньше возили меня?

- Да, сэр, в прошлом году я частенько возил вас с приятелями в загородные сады и на скачки!

- Аа... вот как, так слезайте-ка с козел, я прикажу подать вам бутылочку пива! - сказал Хэдден и вошел в сад ресторана.

как обычный его посетитель. - Присаживайтесь с нами к столу, - добавил он, потрепав его по плечу. - Позвольте познакомить, мой приятель Картью!

Вино и пиво было подано, и капитан Билли Восток сел за стол со своими гостями.

- Я к вам сегодня по делу, Билли, - сказал Хэдден. - Хочу просить у вас доброго совета. Задумал я пуститься на свой страх в торговлю на наших островах; дело это вам хорошо знакомое, и вы можете быть мне очень полезны своими указаниями и советами.

Стали обсуждать выбор товара. Опытный капитан предлагал джин, оружие, преимущественно ружья, но Хэддень возмущался. "Мы - джентельмены, нам неприлично заниматься контрабандой и мошенничеством. Кроме того, это уж отжило теперь свой век! - говорил он. - В сущности, дело обстоит так: мы имеем желание начать это предприятие и имеем деньги, а вы имеете опыт и знакомство в торговом мире. Прежде всего нам необходимо приобрести небольшое судно, добыть опытного и надежного капитана и рекомендацию к какой-нибудь торговой фирме, которая бы согласилась снабдить нас товаром в кредит".

на некоторые резкия замечания, которые себе позволил Хэдден.

Обиженный этою шуткой, молодой человек уже поднялся со своего места, считая беседу прерванной, когда в разговор совершенно неожиданно вмешался наш возница, сидевший у другого столика, но, очевидно, прислушивавшийся все время к нашему разговору.

- Извините, господа. - сказал он. - Если вы приобретете подходящее для меня судно, я доставлю вам товар в кредит!

- Что вы хотите этим сказать? - спросил удивленный Томи.

- Скажите же им, Билли, кто я такой! - сказал извозчик.

"Любимца Славы"!

- Да, это я. Я был под судом, был осужден и не мог оправдаться. Откуда возьмешь свидетелей в нашем деле? Ну, что же делать, я покорился. Купил колясочку и вот три года кормлюсь этим ремеслом, и до сих пор ни один чорт про это не пронюхал!

- А скажите, пожалуйста, в чем вы обвинялись? - осведомился Картью.

- В убийстве. Я и не отрицаю этого, я, действительно, нанес удар, но вот Билли знает, что это был явный бунт! Так вот я вам хотел сказать, что затея мистера Хэддена мне по душе, и что, насколько я вижу, мы с ним могли бы сварить кашу. Кроме того, оба вы джентельмены, и это мне очень но душе. Мне уже надоела эта извозчичья жизнь, и я снова хочу приняться за свое прежнее ремесло. Поэтому - предлагаю вам следующее: у меня есть немного денег, но сотню фунтов я я могу вложить в это дело; кроме того, моя старая фирма даст мне товар в кредит и даже будет весьма рада, так как она никогда не терпела от меня убытка и знает мне цену в качестве суперкарго (судового приказчика). Наконец, вам нужен опытный капитан для вашего судна. Я - к вашим услугам. Я более десяти лет командовал шхунами, спросите у Билли!

- Лучшого капитана трудно найти! - подтвердил тот.

- Я должен буду держаться в тени вплоть до последняго момента и переменить свое имя!

- На какое? - как-то смущенно осведомился Хэдден.

- Я, право, еще не знаю, но, конечно на то, какое будет значиться в моем новом свидетельстве. Я слыхал, что такое свидетельство, или вид можно купить или взять на время; у меня есть приятель, старый фермер Киркуп; я полагаю, что он одолжит мне свой вид. На что он ему там в глуши, в деревне?

- Если не ошибаюсь, я понял из ваших слов, что вы как будто уже имеете в виду подходящее судно! - сказали Картью.

какие его достоинства и т. д.

Это была "Мечта". Все условия были самые подходящия; решено было переименовать его, как только оно будет приобретено, в "Currency Lass", т. е. "Доверчивую Поселянку" и, прежде чем вечер пришел к концу, "торговая компания "Currency Lass" была основана и вспрыснута обильным возлиянием шампанского.

Спустя три дня, Картью явился к поверенному отца, получил следуемые ему деньги и, сообщив о своих намерениях, просил его вторично разрешить ему получить разом за две четверти, но на этот раз г. поверенный не согласился.

- Почему-же? - спросил Картью.

- Это, как вам известно, против, предписаниям, полученным мною от моего клиента и доверителя. В первый раз я был уверен, что вы, действительно, находитесь безотлучно в колонии; теперь же я не могу иметь этой уверенности, а потому мне только остается предупредить вас, что в случае, если вы не явитесь в означенный срок, вы навсегда утратите назначенную вам пенсию. Я имею основание думать, что эти кратковременные сроки получек умышленно назначены вашей семьей, чтобы обезпечить себе ваше постоянное пребывание в колонии!

- Да, но я не могу этого знать, какие доказательства можете вы мне представить?

- Я не кому не позволяю возвышать голос! - заметил поверенный. - По отношению к вам я поступаю так, как мне велит долг моей профессии. Напишите домой, просите, чтобы распоряжения, полученные мною от вашего отца, были изменены, и я с своей стороны буду соображаться с этими изменами, а пока прощайте!

Норрис ушел и после того до самого отъезда своего из Сиднея уже не видался более с поверенным отца. Но когда они были в море, Хэдден, читавший воскресную газету на верхней палубе, подозвал его и показал ему объявление, гласившее так:

"Мистер Норрис Картью настоятельно приглашается явиться без промедления в контору поверенного ***, где его ожидают сообщения первейшей важности".

- Пусть подождет шесть месяцев! - небрежно отозвался Картью, хотя любопытство его все же было задето за живое.