Потерпевший крушение.
XXI. Бюджет шхуны "Доверчивая Поселянка".

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Потерпевший крушение. XXI. Бюджет шхуны "Доверчивая Поселянка". (старая орфография)

XXI.
Бюджет шхуны "Доверчивая Поселянка".

20-го ноября, немного раньше полудня, шхуна "Доверчивая Поселянка" вышла из гавани Сиднея в открытое море. Владелец судна, Норрис Картью, находился на судне в качестве помощника капитана, а командиром шхуны был капитан Вильям Киркуп, коком (поваром) - молодой гаванец Жозеф Амалу; кроме того, на шхуне находились еще двое людей, Томас Хэдден и Ричард Гемстэд; последний был избран главным образом за свой кроткий нрав и опытность бывшого приказчика в торговом деле. Местом назначения шхуны были острова Южного океана и первым из них остров Бутаритари. Но портовое начальство смотрело на это плавание скорее как на увеселительную прогулку, чем как на торговое предприятие, и потому относилось к этой новой затее общого любимца Тома Хэдден особенно снисходительно. "Мечта", некогда превосходнейшее судно, роскошная яхта богача, была теперь в довольно жалком виде, вследствие чего и была продана по той цене, по какой могла быть продана на слом. Кое как ее привели в порядок, и деятельный, опытный капитан потребовал, что бы был приобретен новый крепкий вельбот, без чего он не соглашался выйти в море, В продолжение трех недель работа кипела на яхте, преобразованной в шхуну.

Норрис, Хэдден, Гемстэд и гавайец Амалу работали, не покладая рук. Им усердно помогал какой-то рослый, рыжебородый парень, не раз сбрасывавший свою косматую рыжую бороду, когда он оставался один в нижней каюте, и поразительно походивший на капитана Викса голосом, чертами и манерой. Что же касается капитана Киркупа, то он не появлялся вплоть до самого последняго момента, а когда шхуна снималась с якоря и затем плавно миновала сторожевые посты у входа в гавань, седые, как лунь, огромные баки капитана были далеко видны, развеваясь по ветру, точно крылья белой птицы. Но не успела шхуна выйти в открытое море, как капитан Киркуп спустился на секунду в свою каюту и затем снова появился на палубе гладко выбритый, без малейших признаков седины в усах или в голове.

Странное было это судно: богатая яхта, превращенная в торговую шхуну, все нижния каюты были превращены в кладовые и склады для товаров, а население ютилось в верхней рубке на атласных диванах; обедали картофелем и луком в курильной комнате, разубранной с восточной роскошью. Груз их состоял главным образом из съестных припасов, консервов и разного рода мелких товаров, забранных в кредит. Хэдден захватил с собой ящик-другой своего любимого хереса и время от времени, когда ему и его спутникам становилось очень не весело от тощих обедов, раскупоривал бутылочку или позволял себе роскошь открыть жестяночку-другую консервов.

"Доверчивая Поселянка" было весьма не надежное судно; казалось, она вот, вое расползется по всем швам; "в ней нет ни одного гвоздя, - говаривал капитан, - она только ржавчиной держится", но он говорил это всегда как-бы шутя, желая ободрить остальных, на которых временами нападал страх при виде, как все под руками разваливалось.

К счастью, погода им благоприятствовала; и надо отдать справедливость капитану, он умел беречь и вести судно, как никто.

На 28 сутки по выходе из Сиднея, в самый рождественский сочельник "Доверчивая Поселянка" подошла к острову Бутаритари, направляясь по огням туземных рыбацких лодок, и остановилась у входа, поджидая лоцмана.

На разсвете выкинули сигнал, требуя лоцмана, но огни их были замечены еще с вечера, так как шлюпка была уже на полпути и шла к судну на всех парусах, временами ужасно кренясь, так что можно было думать, что она вот-вот перевернется. Подойдя к шхуне, шлюпка высадила на судно белолицого господина с дико блуждавшим взглядом.

- С добрым утром, капитан, я чуть было не принял вас за китайское военное судно. Все здесь желают вам веселых праздников и счастливого нового года! - проговорил он и навалился на штанг.

- Не может быть, чтобы вы были лоцман! - воскликнул Викс, глядя на него с нескрываемым неудовольствием. - Вы не провели в своей жизни ни одного судна. Я это сразу вижу!

- Ну, нет проводил, и не одно; я капитан Доббс, вот кто я! Если я беру на свою ответственность судно, капитан его смело может идти вниз бриться!

- Но, любезнейший, вы совсем пьяны!

- Пьян! - повторил за ним Доббс. - Ну, нет, видно, вы в своей жизни пьяных не видали. Ведь, я только что еще начал пить сегодня. Под вечер я не буду с вами спорить, я действительно буду пьян, но теперь я еще трезв, как грудной младенец!

- Нет, я не соглашусь, чтобы вы вели мою шхуну ни за какие деньги; вы разобьете мне ее о первый камень!

- Как вам будет угодно, мне все равно! - возразил Доббс. - Стойте себе, пока не сгниете, на этом месте, или идите и засадите вашу шхуну сами на первую мель, как капитан "Лесли". Это дело хорошее! Пожалел мне двадцати долларов лоцманского вознаграждения и потерял 20,000 в товаре и новеньком с молоточка бриге. Пробил ему весь киль, как ножом срезал, и бриг в четыре минуты пошел ко дну и теперь лежит на двадцати саженях глубины со всем грузом!

- Что это за судно, эта "Лесли" куда оно шло?

- Оно шло в Сан-Франциско. Вот если у вас есть копра {Ядро кокосового дерева, истолченного и высушенного на солнце; служит для приготовления кокосового масла.}, капитан, так это для вас счастливый случай. Агент компании Коган, которой принадлежит это судно, г. Тонелиус, купит ее у вас за какие угодно деньги, на вес золота, если хотите. Для него, при данных условиях, это чистая находка, что бы она ему ни стоила. Вот оно, что значит обходиться без лоцмана!

- Извините, капитан Доббс, мне надо сказать пару слов моему помощнику! - сказал Викс, лицо которого сразу просияло, а глаза разгорелись.

- Сделайте одолжение, только не мешало-бы вам предложить человеку стаканчик вина, так только, для храбрости! А то уж такой не радушный прием, знаете, дает скверное понятие о судне!

"Тут можно нажить целое состояние, - шепнул он ему на ухо. - Я не могу сейчас назвать цифры, но мы можем проплавать десять лет и не встретить другого подобного случая. Кроме того, нельзя терять времени, так как сегодня еще может придти какое-нибудь другое судно, а тогда мы упустим случай, а между тем этот Доббс пьян, как стелька. Как ему доверить судно? Ведь мы не застрахованы".

- Предположим, что мы возьмем его на верх и только будем пользоваться некоторыми его указаниями, а сами будем смотреть в оба; все же он знаком с этим местом и, быть может, наугад помнит дорогу.

- Так, благословясь, пожалуй, можно рискнуть! - сказал Картью.

- Все в жизни риск, без этого нельзя, - сказал капитан и при этом добавил: - если будут два противоречивых приказания, то исполняйте мое, а не его!

На этом и порешили, а в девять часов утра в первый день Рождества "Доверчивая Поселянка" уже бросила якорь, благополучно войдя в гавань. На ней было на сумму 2,000 фунтов разного рода товаров, и она как раз поспела в тот момент, когда на товар этот был сильный спрос. Капитан Викс или, иначе говоря, капитан Киркуп выказал себя в этом деле, как человек умеющий пользоваться обстоятельствами; целых два дня он вел переговоры, как тонкий искусный дппломат и, наконец, поставил на своем заставив долго несдававшагося покупателя согласиться на все свои требования.

- Ну, я продал товар, - проговорил он, вернувшись поздно вечером в гостиницу "Сан-Суси", где собрались его компанионы, - т. е. не весь товар, а часть его, потому что все мясо и половину муки, сухарей и всякой другой провизии я оставил для себя. У нас теперь на добрых четыре месяца хватит запасов. Нам вся эта музыка, наша шхуна и 2000 фунтов кредита в товаре, обошлась в 2700 фунтов с чем-то; так теперь, видите-ли господа, все это сполна покрыто и стоимость шхуны, и товар. Но это еще не все, кроме того, мы имеем 1300 фунтов прибыли, которые можем поделить между собой.

После того наши счастливые предприниматели простояли еще пять суток на якоре, пока выгружали проданный товар и закладывали балласт, а в первый день нового года "Доверчивая Поселянка" снова вышла в море и направила курс на Сан-Франциско. Погода по прежнему благоприятствовала нашим путешественникам и, к пущему их удовольствию, у них теперь прибавился превосходный и опытный матрос, на котором теперь лежала почти вся работа. Это был шкипер с "Лесли"; он не поладил с своим капитаном, истратил все свое жалованье в гостинице "Бутаритари" и теперь попросился на "Доверчивую Поселянку" на условии уплатить работой за проезд до Сан-Франциско, где, согласно условию, заключенному капитаном Викс с агентом компании Коган, эта компания обязалась зафрахтовать его судно под свои товары из Сан-Франциско на острова и обратно. Звали этого человека Мак; он был родом ирландец и характера весьма странного, но превосходный моряк и усердный работник,

- Эй, да судно-то все прогнило! - сказал он вскоре, убедившись в его действительной негодности.

- Я с тобою согласен, парень! - сказал капитан, - оно действительно сгнило.

- Глуп же я был, что пошел на такое судно! - продолжал Мак.

- И я, пожалуй так думаю, но, ведь, я никогда не уверял, что оно надежно, а только утверждал, что оно обгонит любое судно в море. Кроме того, я не так уже уверен, что оно все прогнило, полагаю, что оно может еще продержаться некоторое время. А пока повернись-ка, да спусти лот это тебя позабавит!

- Да, я вижу, вы - настоящий капитан, этого нельзя, отрицать! - воскликнул Мак и после этого как будто примирился с мыслью о ненадежности шхуны.

- Я человек горячий, - говаривал Мак, но до поры до времени никаких проявлений этого его вспыльчивого и горячого нрава никто не видал.

Однажды, капитан увидел, как он с яростью обрушился на Гемстэда и колотил беднягу, так что тот не удержался на ногах; он встряхнул его, поднял и снова принялся тузить и все это в одну минуту, прежде чем ктолибо успел подоспеть на помощь.

- Эй! - заревел капитан. - Чтобы у меня этого не было, слышишь! А то мигом попадешь акулам на закуску, я этого не терплю!

Мак обернулся в сторону капитана и совериненно вежливо отвечал: "Я хотел только научить его приличному обращению; он позволил себе назвать меня ирландцем!"

- Ты это действительно сделал? С чего ты вздумал позволить себе это? Ты еще не дорос до того, чтобы называть так кого-бы-то ни было! (Ирландец - Irishman - означает по созвучию "безумный человек" и считается обидным словом, как у нас чухна или хохол).

- Чтобы я этого больше не видал! - заключил капитан и отошел в сторону.

- Но, ведь, вы, действительно, родом ирландец, не так-ли? - спросил его несколько времени спустя Картью.

- Может быть, что и так, - отвечал Мак, - но только я не позволю никакой сиднейской утке называть себя так и никакому британцу тоже! - добавил он с злобным взглядом на Картью. - К примеру сказать, вы мот, но что вы скажете, если я позволю себе назвать вас так? Вы сразу вышибете из меня дух! Не так-ли?

После этого маленького происшествия все продолжало об стоять благополучно, и шхуна следовала своим путем без всяких задержек, но 28 января ветер вдруг разом по вернул к западу и дул не сильно, но порывами, с дождем. Капитан был даже доволен: ветер ему был попутный, и он поспешил воспользоваться им. Теперь "Доверчивая Поселянка" шла с быстротой почтового парохода. Но в 7 ¹/₂ до срока смены и не успел он встать на его место, как налетевший порыв ветра сломил перегнивший фок-зейд, который упав между двумя парусами, распорол их надвое, точно ножом, и затем рухнул за борт. Все кинулись подхватить безпомощно повисшия паруса. С минуту фок-мачта как будто старалась удержаться, но затем не выдержала и рухнула за борт. Хэдден совершенно потерял голову и положительно не мог припомнить, как все это случилось, но только когда он пришел в себя, от всей оснастки шхуны осталось два расщепленых столба да какие-то лоскуты парусов.

В этих пустынных водах, среди необозримого пространства океана, вдали от всякой земли, ничего нет ужаснее для парусного судна, как потерять мачты; лучше пусть судно перевернет, по крайней мере разом конец. Но быть приковаи ными к безпомощной скорлупе болтающейся среди океана, быть заранее приговоренными к голодной смерти, это по истине ужасно! Неудивительно, что на "Доверчивой Поселянке" все пали духом, и завтрак прошел в угрюмом молчании, ни капитан ободрил всех. Он обратил к товарищам покойное, почти веселое лицо и сказал:

- Ну, вот, друзья, нашей "Доверчивой Поселянке" пришел конец. Но мы можем утешить себя тем, что она окупила себя и нас не обидела. Скажем ей спасибо за это! А теперь не будем забывать, что у нас есть прекраснейший, вполне надежный вельбот; надо спасти шесть человеческих жизней да еще целый куль денег. Так примемся же, подкрепив свои силы, дружно за работу, станем готовить наше новое судно, заберем все необходимое и с Богом в путь!

- В путь? Куда? Отсюда, небось, добрых 2000 миль до ближайшей земли! - сказал Мак.

- Ну, нет, не так страшно! - возразил капитан. - До Сандвичевых островов немного больше 1000 миль.

- Я знал одного человека, который сделал 1200 миль на простой шлюпке, имея при себе все необходимое. Он пристал, наконец, к берегу на Маркизовых островах и с тех пор во всю свою жизнь никогда не сел в лодку.

- Я знаю также случай, - сказал Викс, - когда целый экипаж в шлюпках достиг вот от этого самого места, где мы теперь находимся, острова Кауай, но когда они завидели землю, то все чуть было не помешались. А я вот что еще имею вам сказать, - вдруг обратился он к присутствующим. - Видите там вдали группу маленьких рифов? Это остров Мидвэй! До него не более 12-ти миль. Я справился о нем и оказывается, что это - угольная станция Тихо-океанских пароходов!

- Хм! - проговорил Мак. - А я наверное знаю, что ничего там нет, на этом острове. Я сам там служил квартирмейстром на этой линии и знаю здесь каждый клочек земли!

- Вот тебе путеводитель Хойта, - прочти сам, да прочти вслух, чтобы все слышали! - сказал капитан.

Мак взял и прочел уже известные ложные сведения об острове Мидвэй, и все лица засияли радостью, все увидев возможность счастливого исхода, и воспрянули духом.

Снарядить вельбот и спустить его было не так-то легко, и на это потребовалось не мало времени и труда. Было около трех часов пополудни, когда потерпевшие крушение отчалили от осиротелой, уныло-смотревшей "Доверчивой Поселянки", увозя с собой ящик с деньгами и бумагами, ящик с хересом Хэддена. Амалу и Мак взяли свои сундучки, в которых заключалось все их достояние; капитан захватил лот и важнейшие морские инструменты и хронометр, а Гемстэд - свою неразлучную гитару и узелок с Бутаритарийскими раковинами.

Когда стали отчаливать, капитан Викс оглянулся на шхуну и сказал:

- "Спасибо ей, старушке, соки-то мы из нея выжали: на убытки жаловаться нельзя!"

Дружно работали весла; всем хотелось поскорее достигнуть берега; сначала дул сильный, порывистый ветер; затем вдруг разом стихло, и полил дождь.

Под проливным дождем, в глубоком молчании поужинали; сторожевые, лежа на носу, до устали глаз смотрели вперед. Совершенно стемнело. Косматые тучи низко нависли над морем, томительно долго тянулась ночь. Люди поочередно, не переставая, работали веслами. Вот забрезжил разсвет; в эту минуту вельбот казался особенно маленьким и жалким среди необозримого пространства пробуждающагося океана, и люди чувствовали себя такими одинокими, заброшенными и безпомощными, как никогда. Все они оглядывались кругом нигде ничего не было, кроме неба и моря. Но с восходом подул свежий попутный ветерок, все как будто ожили и проворно подняли парус; теперь как-то веселее стало на душе. Шлюпка быстро неслась вперед. Около четырех часов пополудни капитан, стоя на банке и держась за мачту, с биноклем в руке, изучал остров, кт. которому они уже подошли настолько близко, что на разстоянии нескольких сажен впереди, пенясь, разбивались волны прибоя о гряду коралловых рифов.

- Ну, где-же ваша станция? Где ваши угольные склады и магазины? - воскликнул Мак.

- Я их что-то не вижу! - ответил капитан.

- И никогда не увидите! - угрюмо, торжествующим тоном заявил Мак.

Это было теперь ясно для всех, тем не менее вельбот прорезал лагуны и пристал к берегу ближайшого островка, на котором не было ни малейшого признака жизни, ни малейшого звука. Птицы, которых здесь мы с капитаном Нэрсом застали в таком множестве, в это время находились в отлете, оставив, как единственный признак своего бывшого присутствия, яичные скорлупы и выпавшия перья. Разочарование было страшное, но никто не упрекнул ни Хэддена, ни капитана, хотя в глазах многих читалось озлобление на капитана, обманувшого их надежды.

Но капитан, отлично сознавая свое положение, решил не давать никому задумываться. Властным голосом он приказал вытащить лодку на берег, чтобы ее не могло унести приливом, затем распорядился устроить из весел и паруса род палатки или навеса, а Амалу сам, без всякого приказания, развел огонь и принялся готовить ужин по заведенному обычаю. Настала ночь; звезды засветились там и сям, и бледный серебряный серп луны выплыл из-за туч, а костер освещал красноватым светом угрюмые, печальные лица.

Хэдден раскупорил свой ящик хереса и круговая чара пошла ходить по рукам; но и это не скоро ободрило несчастных; долго пили молча, долго ни одно лицо не осветилось улыбкой.

- Хм! Не лучше ли нам выждать здесь? Этот островок на пути к Гонолулу; надо только постоянно поддерживать костер - обломков судов здесь очень много, нам их на топливо на долго хватит! - сказал Картью.

- Да, этого добра, да гробовых досок - здесь сколько хочешь! - угрюмо подхватил Мак.

- Да, не веселое место! - прошептал Гемстэд.

- Не веселое! - повторил^- Мак и разом смолк.

- Все же здесь лучше, чем в шлюпке! - заметил Хэдден.

- Что меня убивает, так это деньги, четыре тысячи золотом, да почти столько же серебром и облигациями, - и от всего этого толку не больше, чем от этого помета!

- Надо бы ящик этот принести сюда! - сказал Хэдден. - Как-то неприятно, когда он так далеко - на другом конце острова!

- Кто его возьмет? - с недобрым смехом заметил Мак. Но остальные его товарищи были, видимо, другого мнения: они вскочили со своих мест, пошли к лодке и на двух веслах принесли денежный ящик, который поставили вблизи костра.

- Вот он, мой красавец! - воскликнул капитан, любовно глядя на ящик. - Шутка сказать, сколько денег! Один вид этого ящика веселит душу человека.

Но Мак, не имевший своей доли в этих деньгах, сохранял свой угрюмый вид.

- Посмотрите, будете рады побросать все эти ваши бумаги и облигации в костер прежде, чем настанет время воспользоваться ими! - и, отойдя в сторону от костра, он стал смотреть на дальний горизонт океана.

Между тем, Гемстэд достал гитару и стал наигрывать, припевая какую-то печальную песню, в которой восхвалялись прелести домашняго очага. Вдруг кто-то налетел на него, как коршун, вырвал гитару из рук и швырнул в огонь. Это был Мак.

- Я сказал, что этого не потерплю! - зарычал капитан, мгновенно вскочив на ноги.

- Я, ведь, говорил, что я - человек горячий, вспыльчивый, - оправдывался Мак каким-то пришибленным, виноватым тоном, мало согласовавшимся с его несдержанным бурным нравом. - Зачем он выводит меня из себя? И без того уже всем нам не легко! - и в голосе его прозвучало нечто похожее на рыданье. - Мне стыдно за свой поступок, - продолжал он, - и я прошу всех вас простить мне мою несдержанность, особенно же этого маленького человечка, который, в сущности, безобидное существо. Вот моя рука, которую я протягиваю ему, если только он согласится принять ее!

Так дело и кончалось, Мак и Гемстэд как будто примирились. Но вся эта сцена произвела странное впечатлении на присутствующих. Здесь, на этом безплодном острове, правда, на одно мгновение, вспыхнули человеческия страсти и вызвали невольное опасение возможных ужасов.

Решено было, соблюдая очередь, сменять друг друга, всю ночь поддерживать огонь и сторожить, не появится ли вдали какое-нибудь судно.

Томми взял на себя первую очередь, а остальные забрались под навес и заснули крепким сном.

Немного погодя, Хэдден захватил свой ящик с хересом и, оттащив его в сторону моря, осторожно спустил его у'самого берега на добрую сажень глубины под водою на чистое песчаное дно. Он считал эту предосторожность необходимой, но если он полагал, что стакан-другой вина имели влияние на бурную выходку Мака, то ошибался: вино тут не играло никакой роли.

Часов около двух утра темные тучи разразились жестоким ливнем, и в течение целых двух суток ливень этот не прекращался. Весь остров превратился в губку, не было никакой возможности развести костер; его заливало в ту же минуту; после долгих тщетных усилий решено было запрячься под навес и питаться холодными консервами и сухарями. Эти дни показались несчастным годами, годами томительной тоски и лишений; ни на ком из них не было сухой нитки. Наконец, 2-го февраля под утро все тучи разсеяло ветрам, и небо стало чисто. Солнце взошло во всем своем величии, и наши изгнанники снова собрались вокруг яркого костра и пили горячий кофе. С этого времени погода продолжала стоять хорошая в течение многих дней. Все придумывали и создавали себе дело или занятие.

рассказы товарищей, споря и разговаривая до тех пор, пока сон не начинал клонить всех, одного за другим. Обсуждалось и путешествие в шлюпке на Сандвичевы острова и с общого согласия было всеми отвергнуто, обсуждалось и время следования по близости судов, идущих в Гонолулу; но о чем бы ни говорили, безотчетный ужас преследовал всех, ужас страшной смерти, неминуемой и ужасной, здесь, на этом пустынном безлюдном острове, затерявшемся среди океана. Чтобы уйти от этой гнетущей мысли, начинали говорить о своих богатствах, начинали делить в уме нажитый капитал, обсуждать и высчитывать паи, по скольку приходится на каждого.

своей доли сокровища. Раскрыли ящик, стали делить, но мелких денег не было; произвести точный разсчет не было никакой возможности, и потому решили разделить только фунты стерлингов, а шиллинги и пенсы и всю мелкую монету положить в общий фонд.

Затем передумали, решив и этот общий фонд поделить между собой; в нем оказалось 7 фунтов и 1 шиллинг. Капитан предложил поделить так, что Томми, Картью и он возьмут себе по одному фунту, остальные 4 разделят между собой Гемстэд и Амалу, а шиллинг разыграют в орел и решетку.

- Зачем в орлянку? - заметил Мак. - У меня в сундучке есть колода карт. Разыграйте остаток в карты!

Мысль о картах в этой томительно скучной и удручающей обстановке показалась прекрасной всем, и все с радостью ухватились за предложение Мака.

Как владельцу карт, ему позволено было сделать ставку. Началась игра. Мак побивал одну за другой все карты. Увлечение игрой расло с каждой минутой, наконец, спохватились, что время обеда просрочено. Пообедав на-скоро, они снова взялись за карты и играли с переменным счастьем в течение 12 часов под-ряд, затем спали тяжелым сном, проснулись поздно и бледные, с вытянувшимися лицами, опять стали играть. Опять играли весь день, с трудом отрываясь для того только, чтобы поесть, на-скоро, кое-как. Только Томми отлучался от игры на довольно продолжительное время и вернулся весь мокрый, таща свой ящик с вином.

отблеск луны; груды денег лежали на утоптанном песке. Бледные, искаженные лица игроков смотрели угрюмо, да и в самом себе она, ощущал давно забытое волненье, болезненное напряжение, какой-то нездоровый трепет, - ему стало казаться, что до слуха его доносятся звуки музыки, что кругом горят электрические огни освещенного сада и вырисовывается фантастический силуэт здания Казино, и золото звенит на зеленом сукне игорного дома.

- Боже правый! - воскликнул он. - Ведь я опять стал игроком! - и он окинул блуждающим взглядом груды монет на песке. Он и Мак играли, как настоящие игроки, и только они двое выиграли; около них лежали целые кучи золота и серебра. Аману и Гемстэд не сохранили и половины своих денег, а Томми и капитан проиграли все: у них едва оставалось несколько мелких монет.

- Бросим это! - Игра дело не хорошее! - сказал Картью.

- Налейте ему стакан хереса! - крикнул кто-то, и затем игра продолжалась.

Сам Картью был настолько в выигрыше, что не считал себя в праве отойти и бросить игру, и волей не волей весь остаток ночи должен был оставаться свидетелем и участником своего безумия - своего преступления. К утру, когда стало светать, он был близок к отчаянию. Он метал банк и все продолжал выигрывать. Капитан поставил на карту последний остающийся у него доллар, и его карта была бита.

Все смотрели на него с недоумением. Он раскрыл свои карты и, перервав их, бросил на землю.

- Кончено! - возгласил он.

Поднялся ропот, Мак тоже вскочил на ноги и как бы выступил на защиту капитана.

- Хватит с нас этой забавы, - сказал он, - но понятно, что все это была шутка. Вот, получайте мой выигрыш обратно. Ребята, валите каждый свою казну в ящик! - с этими словами он сгребал золотые монеты и сыпал их назад в денежный ящик, стоявший как раз подле него.

- Я никогда этого не забуду, Мак! - сказал он.

- Ну, а что мы будем делать с гавайцем да с этим черносливником? Ведь они оба в выигрыше! - сказал Мак вполголоса.

- Правда! - воскликнул Картью, затем, обращаясь к тем двум, прибавил. - Амалу и Гемстэд, сосчитайте свои выигрыши. Мы с Томми выплатим вам!

- А что же Мак? Ведь он так много выиграл? Неужели он останется ни с чем? - спросил Гемстэд.

выиграл эти деньги, то ни одна душа в мире не могла бы отнять их у меня. Но я считаю, что мы играли шутя, и не родился еще на свет человек, который осмелился бы подарить хоть грош или дать какую бы то ни было подачку сыну моей матери. Понимаете вы это, черносливник?

- Вы, Мак, настоящий джентльмен! - проговорил Картью. - Это я могу вам сказать смело!

- Не пугайте чорта, сэр, я простой пьяный матрос - и только!

Капитан сидел молча немного поодаль, закрыв лицо руками; наконец, он поднялся и пошатнулся, как пьяный, который с трудом держится на ногах. В лице его была заметна страшная перемена, но голос звучал громко на весь остров - "Юла! Парус"!

Все разом обернулись на этот крик, - и, действительно, при бледном свете занимающагося утра, держа путь прямо по направлению острова Мидвэй, шел бриг "Легкое Облачко" из Гулля.