Остров сокровищ.
Часть первая. Старый пират.
Глава III. Черный знак.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Остров сокровищ. Часть первая. Старый пират. Глава III. Черный знак. (старая орфография)

ГЛАВА III.
Черный знак.

Около полудня я принес капитану прохладительное питье и лекарство. Он лежал все в том же положении, как мы оставили его, только голова у него лежала несколько повыше и он показался мне ослабевшим и возбужденным, в одно и то же время.

-- Джим, - оказал он. - Ты здесь один чего-нибудь да стоишь. Остальные никуда не годятся. Я ведь всегда был добр к тебе. Каждый месяц я давал тебе по серебряной монете. А теперь ты видишь, приятель, в каком я нахожусь печальном положении, все меня покинули. Так вот, Джим, принеси мне кружечку рома, хорошо, дружок?..

-- Доктор... - начал было я.

Тогда он слабым голосом, но с большой горячностью стал ругать докторов.

-- Доктора все олухи! - объявил он. - А вот этот, здешний доктор, - ну, что он может знать о моряках? Разве он бывал в таких местах, где было так жарко, точно в горячей смоле, и где мои товарищи, вокруг меня, валились с ног ют желтой лихорадки, где, земля же колыхалась словно море, вследствие землетрясений? Разве же он может знать такия страны? Я жил только ромом, говорю тебе. Он заменял мне еду и питье, жену и всех людей на свете! Если я не выпью теперь рому, то стану ничем иным, как только жалким обломкам старого судна, выброшенного на берег, и моя кровь падет на тебя, Джим, и на этого олуха доктора!..

Он опять разразился проклятиями и зачем продолжал молящим тоном.

-- Посмотри, как дрожать мои пальцы. Я не могу удержать их спокойно. Ведь, я не выпил ни одного глотка за весь сегодняшний день! Говорю тебе, этот доктор дурак! Если я не проглочу глотка рогу, то мне привидятся всякие ужасы, а я уже видел кое-что! Я видел старого Флинта, вон там в углу, позади, видел так ясно, как живого! Если же я снова увижу все эти ужасы, то будет плохо. Ведь сам же доктор сказал, что один стаканчик не убьет меня! Я дам тебе золотую гинею, Джим, только за одну единственную кружечку!

Он все более и более возбуждался и я испугался за своего отца, которому было очень плохо в этот дань и он нуждался в покое. Кроме того меня успокоили слова доктора, о которых он мне напомнил, и оскорбило его желание подкупить меня.

-- Мне не нужны ваши деньги, а лишь та сумма, которую вы должны моему отцу, - сказал я. - Я принесу вам стаканчик рому, но только один, не больше.

Когда я принес ему ром, то он с жадностью схватил стакан и выпил все, до капли.

-- Ага! - воскликнул он. - Теперь мне стало легче, право! Но скажи мне, дружок говорил ли доктор, сколько времени мне придется пролежать ни этой старой койке?

-- По крайней мере, неделю, - отвечал я.

-- Гром и молния! - накричал он. - Целую неделю? Я не могу. Они тогда пришлют мне черный знак. Негодяи уж наверное проведали, где я нахожусь. Не сумели сохранить своего, а теперь хотят прибрать к рукам чужое! Разве такое поведение достойно моряков, хотел бы я знать? Но меня провести не так-то легко! Я никогда не сорил своими деньгами и не желаю их терять. Я их опять прогоню вон отсюда! Я их нисколько не боюсь. Справиться с ними сумею, говорю тебе, дружок!..

С этими словами он с трудом приподнялся на постели, опираясь на мое плечо с талой силой, что я чуть не закричал от боли. Ноги он едва мог передвигать, точно это был неживой груз. Его слова, содержавшия угрозы, представляли резкий контраст со слабым голосом, которым они были произнесены. Он присел на край постели, чтобы передохнуть, потому что у него не хватало сил встать на ноги.

-- Этот доктор прикончил меня, - прошептал он - В ушах у меня звенит. Положи меня опять.

Однако, прежде чем я мог помочь ему, он повалился на кровать и пролежал некоторое время молча.

-- Джим, - сказал он, наконец, - ты видел этого моряка сегодня?

-- Черного Пса? - спросил я.

-- Да, Черного Пса, - отвечал он. - Это скверный человек, но тот, который послал его сюда, еще хуже. Теперь слушай! Если мне нельзя будет уехать отсюда и они пришлют мне черный знак, то помни, что им нужен мой сундук. Тогда садись на лошадь, - ты ведь можешь это сделать, можешь? - и скачи, как можно скорее... как можно скорее... Ну, что ж, приходится сказать это! - Скачи к этому олуху доктору и скажи ему, чтобы он собрал как можно больше людей, должностных лиц и других, и перехватил бы здесь, в гостинице, всю шайку старого Флинта, всех до одного, сколько их там осталось! Я был первым штурманам у Флинта, да! И я один только знаю место. Он сказал мне это в Саваннах, когда лежал при смерти, как я теперь, видишь ли! Но ты ничего не делай, пока они не пришлют мне черный знак, или если ты снова увидишь Черного Пса или матроса на одной ноге, Джим - этого последняго в особенности!..

-- Это вызов, дружок. Я разскажу тебе, когда они пришлют. Но ты зорко поглядывай, Джим, и я клянусь, что все разделю с тобой поровну...

Он начал заговариваться и голос его становился все слабее. Но вскоре после того, как я дал ему лекарство, которое он принял так покорно, как ребенок, со словами: "Если какой-нибудь моряк нуждался в лекарствах, так это я!" - он забылся тяжелым сном, похожим на обморок, и я ушел от него. Не знаю, что я бы сделал, если бы все шло хорошо. Вероятно, я рассказал бы все доктору, потому что я смертельно боялся, что капитан раскается впоследствии в том, что говорил мне, и покончит со мной. Но обстоятельства сложились иначе, мой бедный отец внезапно умер в этот вечер и, конечно, все отошло на задний план после этого. Наше вполне естественное горе, посещения соседей, хлопоты по устройству похорон и хозяйственные заботы в гостинице, которую нельзя было оставить на произвол судьбы, - все эта поглощало мое время, так что я не мог думать о капитане, не мог и безпокоиться о нем.

Он спустится вниз на следующее утро и обедал как обыкновенно, хотя ел меньше, чем всегда, но я боюсь, что он выпил, рому больше, чем следует, потому что сам брал из буфета и при этом так сердито сопел и насвистывал носом, что никто не осмелился помешать ему. В ночь, перед похоронами, он был так же пьян, как всегда. Отвратительное впечатление производило то, что в нашем доме, повергнутом в траур, раздавалась его гнусная матросская песнь. Но, несмотря на его слабость, мы все же боялись его, а доктора отозвали внезапно к больному за несколько миль и он ни разу не приезжал к нам после смерти отца.

Я сказал, что капитан был слаб. Он становился даже все слабее и слабее, вместо того, чтобы набираться сил. Он с усилиями взбирался по лестнице вверх или опускался вниз, подходил, колеблющимися шагами к прилавку и порою даже высовывал нос за дверь, чтобы подышать морским воздухом, держась за стену, и при этом дышал так тяжело, словно он взбирался на тору. Он никогда специально не обращался ко мне и я полагаю, что он забыл о том, что разоткровенничался со мной. Но его нрав стал еще более безпокойным и, принимая во внимание его слабость, даже более бурным, чем прежде. У него явилась неприятная привычка, когда он становился пьян, вынимать нож и класть его возле себя на столе. Впрочем, он оставлял большею частью в покое других посетителей и казался совершенно погруженным в собственные мысли, а временами даже как будто забывал окружающее. Однажды, например, он к величайшему нашему удивлению начал насвистывать какую-то любовную деревенскую песенку, которой, вероятно, научился в дни своей юности, до того как пошел в море.

В таком положении находились дела, когда я, через день после похорон, вышел за дверь, около трех часов пополудни. Была холодная, туманная погода и я стоял в дверях, с грустью думая об отце. Как вдруг я увидел человека, который медленно плелся по дороге. Очевидно, он был слеп, так как ощупывал дорогу палкой, а на глазах у него был большой зеленый зонтик, прикрывавший даже нос. Он шел согнувшись от старости или слабости и на нем был надет ветхий матросский плащ с капюшоном, благодаря которому он казался горбатым. Я никогда в живши не видан более ужасной фигуры. Остановившись вблизи гостиницы, он возвысил голос и произнес нараспев, обращаясь в пространство:

-- Может ли какой-нибудь добрый человек оказать бедному слепому, - потерявшему драгоценное зрение во время доблестной защиты своей родины Англии, - где, в каком месте этой страны он находится теперь?

-- Возле гостиницы "Адаиран Бенбоу", у залива Черного Холма, добрый человек, - отвечал я.

-- Я слышу голос, молодой голос, - проговорил он. - Не можете ли дать мне руку, мой добрый молодой друг, и ввести меня в дом?

Я протянул ему руку, и это ужасное безглазое существо с таким певучим голосом схватило тотчас же мою руку точно клещами. Я так испугался, что хотеть вырвать ее, но слепой притянул меня к себе одним движением руки.

-- А теперь, мальчик, - сказал он, - поведи меня к капитану.

-- Сэр, - отвечал я, - я ее смею этого сделать, честное слово!

-- Ого! - засмеялся он. - Вот оно что! Веди меня сейчас, не то я сломаю тебе руку!

И с этими словами он так сжал мою руку, что я вскрикнул от боли.

-- Сэр, - сказал я, - ведь это я ради вас боюсь это сделать. Капитан теперь не такой, как был прежде. Он держит при себе кортик. Другой джентльмен...

-- Ступай, слышишь ли? - прервал он меня и я еще никогда не слыхал такото свирепого, резкого и отвратительного голоса, как у этого слепого. Этот голос подействовал на меня сильнее даже, чем боль, и я прямо провел его в общую комнату, где сидел наш старый больной морской разбойник, отуманенный ромом.

Слепой вцепился в меня, сжимая меня своей железной рукой и опираясь на меня всей своею тяжестью, так что я едва, мог его вести.

-- Веди меня прямо к нему, - сказал он, - и когда мы будем возле него, то ты закричи: "Я привел вашего друга, Билль!" Если ты этого не сделаешь, то я с тобой поступлю вот как!..

приказано.

Бедняга капитан поднял глаза и в один момент весь хмель вылетел у него из головы. Он сразу отрезвился. Лицо его приняло не столько испуганное, сколько страдающее выражение. Он сделал движение, чтобы встать, но очевидно у него не хватило сил.

-- Ну, вот, Билль, сиди на своем месте! - сказал нищий. - Я не могу видеть, но все же могу слышать шелест пальцев. Дело прежде всего. Вытяни-ка свою левую руку. Мальчик, возьми его левую руку и поднеси к моей правой руке.

Мы оба повиновались ему самым точным образом и я увидал, что он переложил что-то из своей руки, в которой держал палку, в руку капитана, тотчас же сжавшого это в своей ладони.

нащупывавшей путь, в то время, как я все еще не мог сдвинуться с места.

-- Десять часов!.. Еще шесть часов! - вскричал он. - Ну, так примемся за дело!..

И он вскочил на ноги, не сейчас же пошатнулся, схватился рукой за горло и, издав какой-то страшный звук, грохнулся на пол, лицом вниз.

Я тотчас же бросился к нему и позвал на помощь мать. Но торопиться было не к чему. С капитаном сделался удар, и он уже умер. Странная вещь: я залился слезами, как только увидел, что он мертв, хотя я никогда не любил его и только в последнее время начал его жалеть. Но это была вторая смерть на моих глазах за такое короткое время, и горе, причиненное мне первой, было еще слишком свежо в моей памяти.