Остров сокровищ.
Часть пятая. Мои приключения на море.
Глава XXIII. Плавание во время отлива.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Остров сокровищ. Часть пятая. Мои приключения на море. Глава XXIII. Плавание во время отлива. (старая орфография)

ГЛАВА XXIII.Плавание во время отлива.

Лодочка оказалась вполне подходящей для одного человека моего роста и веса, в чем, впрочем, я не сомневался и раньше. Она была очень легка на ходу, но и очень вертлява, так что управлять ею было весьма трудно. Что бы ни пробовал я делать с нею, она продолжала уклоняться вбок или вертелась, как волчок. Даже Бен Гунн признался потом, что "надо было хорошо знать её норов, для того, чтобы управлять ею".

Разумеется, я не был достаточно хорошо знаком с нею, поэтому она вертелась во все стороны, но как раз не туда, куда было нужно. Не будь отлива, я бы, конечно, никогда не добрался бы до шхуны. Но, к счастью, течением отлива меня отнесло к ней, независимо от того, как я греб, и я никак не мог её миновать.

Сначала шхуна выделялась передо мной огромной темной массой, еще более черной, чем окружающая темнота, но затем постепенно её формы обрисовались яснее и, наконец, меня принесло течением к её якорному канату, за который я тотчас же ухватился.

Канат был натянуть, как струна, потому что сильное течение отлива увлекало за собой судно и заставляло его натягивать канат. Кругом кузова судна, в темноте, волны, ударяясь, ценились и бурлили, точно маленький горный поток. Стоило мне резнуть по канату своим морским ножем и судно тотчас же унесло бы течением

Однако мне во-время пришло в голову, что канат, туго натянутый, может быть очень опасен, если его перерезать сразу. Почти наверное можно сказать, что еслиб я совершил такой безумный пастушок, то меня тотчас же выбросило бы из воды, вместе с лодкой. Мысль, эта заставила меня удержаться, и, если б счастье вновь не улыбнулось мне, я должен был бы отказаться от своего намерения. Но ветер вдруг переменил направление и подул с юго-запада. Как раз в ту минуту, когда я размышлял, что мне делать, вдруг налетел порыв, подхватил "Испаньолу" и повернул ее по течению. Тотчас же, к моей великой радости, я почувствовал, что канат, за который я держался рукой, ослабел настолько, что моя рука опустилась в воду. Я немедленно достал кортик, вытащил его зубами из ножен и перерезал канат почти до половины. Затем я стал спокойно ждать, пока новый порыв ветра заставит канат опять ослабеть; тогда можно было б окончательно перерезать его.

Пока я этим занимался, ко мне доносились из каюты громкие голоса, но я был так поглощен своим делом, что сначала совсем не прислушивался к ним. Когда же я перерезал канат до половины, то мне больше ничего не оставалось делать, и я начал прислушиваться. Я узнал голос Израеля Гандса, который был канониром у Флинта, а другой, беседовавший с ним, был, вероятно, мой приятель в красном ночном колпаке. Оба были уже пьяны, но еще продолжали пить. Один из них открыл окно на корме и с пьяным возгласом, бросил что-то в воду, - должно быть пустую бутылку.

Впрочем они были не только пьяны. По звуку голосов я мог заключить, что они были взбешены. Ругательства и проклятия сыпались градом и порой голоса ж так возвышались, что я ожидал каждую минуту рукопашной схватки. Но ссора проходила и голоса затихали до следующей вспышки, которая, в свою очередь, оканчивалась благополучно.

На берегу виднелось пламя большого костра, просвечивавшее между деревьями. Кто-то пел старую матросскую песню, заканчивая такими длинными трелями каждый куплет, что надо было удивляться терпению поющого. Я слышал эту песню, во время своего путешествия, много раз и мне врезались в память слова:

Вернулся домой изо всех лишь один;

Семьдесят пять стали жертвой пучин.

Я подумал, что пожалуй, эта песня отражает в себе положение, в котором находятся пираты, понесшие такия тяжелые потери сегодня. Но, разумеется, чтобы петь ее в такую минуту, надо было обладать их безчувственностью. Впрочем, я уже успел убедиться, что пираты были так же безчувственны, как море, по которому они плавали.

Наконец, снова налетел порыв ветра. Шхуна закачалась и приблизилась ко мне в темноте. Канат ослабел, и тогда я, не щадя усилий, перерезал последния волокна, еще удерживавшия шхуну.

На мою лодочку ветер почти не оказывал влияния и меня тотчас же подтянуло к шхуне, которая медленно завертелась и поплыла, увлекаемая течением.

было слишком опасно для моего легкого челнока. - Когда я отталкивался от "Испаньолы" мне вдруг попался в руки конец каната, висевший с кормы. Я тотчас же схватил его.

Зачем я это сделал, - не знаю. Должно быть, я просто инстинктивно ухватился за него. Но когда он был у меня в руках и я почувствовал, что он привязан крепко, то мною овладело любопытство и захотелось посмотреть в окно каюты.

Ухватившись руками за веревку, я с величайшим риском поднялся вверх к окну каюты. В это время шхуна и её спутница - моя лодочка, довольно быстро скользнули по воде я, наконец, поравнялись с костром, горевшим на берегу. Судно неслось, с шумом и плеском разсекая волны, и, пока я не заглянул в окно каюты, я не мог понять, как это стража на корабле не замечает ничего. Но одного взгляда в каюту было достаточно, чтобы все объяснить: Гандс и его товарищ схватили друг друга за горло, как самые злейшие враги!..

Я снова спустился по веревке и как раз во-время, так как еще минута - и я бы упал в воду. Но в течение нескольких секунд перед моими глазами стояла картина, которую я видел в окно каюты: красные, свирепые лица, наклонившияся друг к другу, освещенные коптящей лампой. Это было мне так неприятно, что я даже закрыл глава, чтобы скорее прогнать эти ужасные образы.

Безконечная песня, доносившаяся с берега, наконец, прервалось, и тогда все, сидевшие у костра, затянули хором тот мотив, который был мне так хорошо знаком:

"Испаньоле". Вдруг мои размышления были прерваны внезапным толчком. Моя лодка сильно накренилась на бок и, повидимому, переменила направление. В то же время как-то странно усилилась её быстрота.

"Испаньола", увлекавшая за собой мою лодку, как-будто тоже начала менять направление. Всматриваясь в нее, в темноте, я, наконец, пришел к заключению, что она тоже плывет к югу. Я оглянулся, и сердце у меня сразу забилось сильнее. Как раз позади меня виднелось пламя востра. Течение резво повернуло вправо и увлекло за собой большую шхуну и маленькую, танцующую на волнах лодочку. Движение все ускорялось, волны вздымались выше, рокот усиливался, и, топясь и бурля, оне неслись через узкий пролив, в открытое море.

Вдруг шхуна резко накренилась, сделав крупный поворот под углом, по крайней мере, в двадцать градусов, и в тот же момент послышались на ней крики, один за другим. Я мот слышать быстрый топот ног по трапу, который вел из каюты на палубу и понял, что пираты прекратили ссору, увидев, в какой опасности они очутились.

Я лег на дно своей злополучной лодки и отдал свою судьбу на волю Божью. Я знал, что, по выходе из проливчика попаду в полосу прибоя и там сразу покончатся все мои злоключения. Я приготовился умереть, но смотреть в лицо приближающейся смерти мне все-таки было трудно. Поэтому, закрыв глаза, я лег на дао лодки, подпрыгивавшей на волнах, обдававших меня брызгами и каждую минуту готовых меня поглотить. Мало-по-малу мною овладело какое-то оцепенение, оковывавшее мои члены, и, несмотря на ужас моего положения, я скоро забылся сном и в своей утлой скорлупе грезил о доме и о старой гостинице "Адмирал Бенбоу"...