Маргер.
Песнь вторая

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Маргер. Песнь вторая (старая орфография)

Песнь вторая

I.

Спит мирно замок Пуллен, ночь тихая ясна, По голубой лазури меж звезд плывет луна, По Неману сверкает снопом своих лучей, Раскинув по долинам зубчатый ряд теней, Златит вершины башен и отдаленный лес, Чернеющие резко на синеве небес. В её мерцаньи бледном, как будто по волнам, То белый дух, то призрак всплывает здесь и там; А из-за каждой башни, полусокрытой мглой, Выглядывает образ таинственный, порой. То с Немана клубами всплывающий туман, Что ветерок разносит, колебля, вдоль полян. Полуночные пташки, при месячных лучах; По островам заросшим, в прибрежных камышах, Щебечут, распевают, и говор их живой Несется звучным хором над сонною водой. Спит мирно замок Пуллен, лишь страж, взойдя на вал, По временам затрубит обычный свой сигнал: Кто ведает что, в мыслях сокрыто у врагов? Пропел петух.... знать полночь.... все вкруг объято сном, Откуда ж на воротах огонь дрожит лучом? То свет из подземелья в решетчатом окне Мигает и трепещет в полночной тишине; То вспыхнет, то померкнет, то заблестит опять, Вокруг огня там люди таинственные, знать, Собрались поздно, тихо, в безмолвии ночном.... Литва свершает чары? Кто ж ведает о том? И вправду, видно, чары.... служенье ли богам..... Среди подземных сводов есть склеп старинный; там Луч солнечный в окошке от века не блестит, Там плесенью и гнилью свод каменный покрыт,-- Огонь, дрожа, кидает кровавые лучи; От дыма почернели на своде кирпичи; Какой-то бог Литовский здесь видимо царит: Огонь неугасимый и день, и ночь горит; То Знич сокрыт священный; с поры древнейшей он Был в Вильно из Ромнова когда-то унесен. Здесь чтут его усердно, заботливо храня. Убитый на охоте, нередко зубр лесной Во славу Знича жиром питал огонь святой; Не раз из стран далеких Ганзейские послы Везли сосуды с маслом для жертвенной хвалы, А пленники возили - Германец, либо Лях,-- Еловые поленья из леса на плечах Сюда для пищи Зничу. Но тот огонь святой Заботливо хранится одною лишь рукой, Изсохшей, как у трупа, костлявой, как скелет, От пламени спаленной, трепещущей от лет: То Марти, жрица Знича, шестидесятый год, Дряхла, как мох изсохший - она тут жизнь ведет. Тут молодая дева, как роза, расцвела, Роскошно распустилась и тут же отцвела; Здесь голос девы нежный стал диким и глухим,-- Здесь блеск очей прекрасных священный выел дым. Все чувства молодые, все, чем полна душа, Все помыслы и страсти, чем жизнь лишь хороша, На жертвенник священный все Марти отдала, Как столб, к нему приросши... Не странно же ничуть, Что Божье вдохновенье ей наполняет грудь, Что тайны неба видит угасший взор порой, Что Знич в изсохшем лоне раздул огонь святой, Что прослыла ведуньей святейшая из жриц От берегов Полонги до неманских границ.

III.

Но божества благия любви или весны Ей чужды, и дарами от ней не почтены; Бог ада только, Поклюс, глубоко ею чтим, Да лишь Перкун, что в гневной грозе неукротим.... Лишь черный дым пред Зничем вдыхать приятно ей, Лишь ящериц ласкает, да земляных червей, Мольбами призывает подземных лишь богов; Напев зловещих песен в устах её суров, Как с деревенской крышы совы печальный вой, Несчастия, иль смерти предвестник роковой.

IV.

Жрецы и вайделоты Литвы обширной всей И страх и уваженьи теперь питают к ней. С послами отправляет дары свои богам, Что в подземельи замка хранит святой тайник. Не даром грозный Поклюс явил свой гневный лик Воочию пред нею - Литвины-ж той порой Кровь горлицы возлили на жертвенник святой И пред кумиром бога поверглись в прах челом, Кадя смолой восточной и прусским янтарем, В надежде, что, воздавши ту кровь и аромат, Карающого бога ужасный гнев смягчать. Но Поклюс недоволен такою жертвой был И через три дня снова вещунье лик явил, Гнев не утих у бога: дрожал еще грозней Сверкал еще ужасней взор пламенных очей.... Увидевши, что крови он захотел людской Разрезал Лютас руку и на алтарь святой; С мольбой во всесожженьи кровь теплую возлил. Народ, узревши это, теперь уверен был, Что кровь руки геройской перед лицем богов, И небесам, и аду угодней всех даров. Утешились Литвины, но Марти тусклый взор, Что, света дня не видя, глубь ада зреть могла: Не прояснел.

V.

-- И глухо вещунья изрекла: --"Через три дня, Литвины, сберитесь здесь опять, "Пред вами хочет Поклюс в последний раз предстать. "Увижу: божье лоно грозу иль мир таит "И с милостью иль с гневом бог на людей воззрит... "Узнаю, не прощенье ль, смягчившись небо шлет, "Иль от отчизны горшей кровавой жертвы ждет.... "Все через три дня в полночь пуская сюда придут, "И ты, отважный Маргер, будь непременно тут, "Возьми и дочь с собою - знай - рок неумолим - "Над кровью ли твоею, над чадом ли твоим, "Над чьими ли слезами.... Готовься же народ!... "Иной, быть может, слезы, иной и кровь прольет, "Пусть помнят, что угодна, та жертва божеству, "Что жертвовать всем в мире должны мы за Литву!"

VI.

Чрез три дня в час полночный, как хор теней полнощных, Пред знамением грозным, пред властью неземной Отважнейшую душу объемлет страх святой. Все с жизнью попрощались, кто жребий свой прочтет? Кого кумир кровавый на жертву призовет? Чьи перси будут сталью священной пронзены? Убрались, словно на смерть, Литовские сыны, В льняных одеждах, в блеске оружий дорогих, Во всем, что только было заветного у них. Становятся рядами мужчины - как на бой, А женщины Литвинки в одежде снеговой; В венках зеленых девы литовския пришли; Жрецы и старцы арфы и лиры принесли; В бобровой шапке Маргер и блещущей броне, Он на копье оперся недвижно в стороне; Никто не разгадает в нем сердца глубину,-- Но, верно, полон думой он про Литву одну; Он под топор охотно преклонится главой, Лишь только бы утишить гнев божий над Литвой, И укрощенный Поклюс, отведав кровь людей, Он знает, что твердыней и мощною рукой, Хранит отчизну, словно незыблемой стеной, Что держит щит высоко над родиной своей, Им домы осеняя, и женщин,и детей, Засеянные нивы и алтари богов От пламени спасая и от меча врагов. И вот вопрос невольный в уме его встает: Кто щит его воспримет, кто меч его возьмет? Кто будет неусыпно над краем сторожить? А, впрочем, волю бога готов он совершить,-- Пожертвовав собою иль дочерью родной.

VII.

Что-ж Эгле перед смертью? Смущенною душой Не овладел ли ужас могильный? Нет, она Геройски перед смертью безстрашия полна. Страх жалкий не унизит ей княжескую кровь, Но перед нею счастье, и юность, и любовь. Как хорошо на сердце!... Куда ни кинет взор Мир Божий так прекрасен ей стал с недавних пор. "Какое счастье - юность! так сердце шепчет ей, "Как добры боги жизнью благословив людей! Теперь всю прелесть жизни, все чары грез своих Она душой прозрела, не ведав прежде их. Для счастья без предела открылось сердце в ней, Как первый цвет весенний для радостных лучей. И умереть! ужасен неотразимый зов!... Ужасно ей из блеска взглянуть во тьму гробов! И героиней трепет невольно овладел; В порыве смутной грусти взор ясный потускнел, Боязнью, против воли, душа её полна: Уж юных дней всю цену изведала она, И голову, где в кудрях зеленые листки, К дрожащим персям клонит; порывы же тоски Старалась высшей мыслью сдавить в груди своей; Но бледен лик, и слезы теснятся из очей.

VIII.

Уж полночь. В подземельи собравшийся народ В тиши гробовой сучья на жертвеннйк кладет; Вещунья, запаливши, елеем их кропит, И вот кровавый отблеск уже вдоль стен дрожит, На панцырях сверкает, на блещущих мечах, Скользит по лицам старцев, по их седым кудрям И с черной беглой тенью играет здесь и там. Молчанье, как в могиле.... лишь только в тишине Сердца тревожно бьются.... трещат сучки в огне... Уже готова жрица свершить обряд сейчас, Дав знак рукою старцам.... вот сто рогов зараз Вдруг заревело, слившись в один нестройный гром.... И хриплый рог, и флейта визгливым дискантом,-- Все диким адским хором неистово ревет, И, застонав от эха, подземный дрогнул свод. Но громче трубных кликов, слышнее всех рогов Вещуньи вдохновенной раздался громкий зов. Померкнувшия очи у ней огнем зажглись; Клочки волос поднялись, и губы запеклись.... Слепа, глуха как будто... лишь из груди у ней Зловещей песни звуки выходят все слабей... Кивнула - смолкли трубы - вновь гробовой покой. Полусгорели сучья; во тьме огонь святой Спокойнее по сводам свой бледный луч простер,-- И пламя разгорелось, клубясь, поднялся дым; Чу! гром вдали рокочет - и ужасом немым Объятые Литвины простерлись в прах челом. Опять по знаку Марти раздался трубный гром, И вот она возносит ужасный голос свой: "Подземных недр владыка, таинственный, святой! "С прощением иль с гневом, в грозе или в дыму! "Благоволи явиться народу твоему! "Скажи, за что разишь ты нас карою своей? "Какой алкаешь жертвы и хочешь крови чьей? "Поведай - в жертву смерти кого зовет твой гнев?" Умолкнула.... и пламя угасло, догорев. Горстями сыплет серу и уголья она И, словно изнемогши, и силы лишена, Упавши ниц на землю, валяется на ней.... И вот с полупотухших, чуть тлеющих углей Поднялся дым клубами и синий огонек Могильным бледным светом подземный склеп облек. Вдруг задрожали стены - раздался страшный гром.... Явился бог подземный.. и так ужасен он, Как мог бы лишь представить горячки страшный сон Косматый, с бородою, костлявый и нагой, В очах молниеносно взор блещет огневой, А на челе, на груди дрожащей, на устах Гнев ярый, лютый дышит угрозой.... и во прах Дыханье затаивши, упали все кругом И замерли, как будто в молчаньи гробовом. Лишь Маргер не склонился, хотя и бледен он, И божиим явленьем глубоко потрясен, Но не спустил очей он - и взором меж собой Померялись бог ада и богатырь земной. Но пламя догарает, и в трепетных лучах Ужасный призрак с дымом разв?ялся впотьмах. С земли вещунья встала и развела костер.... Виденья нет... но страшен старухи тусклый взор. Как будто бы у трупа, лик посинел у ней. А с уст её дрожащих все глуше и слабей Слова тихонько льются, как будто ручеек, --"Князь, трепещи! Бог волю изрек мне.... над тобой "Уже собрались тучи.... Дитя страны чужой "Ты кроешь на погибель родной Литвы своей "Кровь собственная будет источником скорбей: "И замок твой разрушит, и алтари богов, "В Литву ворота настежь отворит для врагов.... "Тот приговор одним лишь изменить в небесах: "Лишь кровью чужеземца, что у тебя в руках. "Не далее, как завтра пускай алтарь святой "Той кровью обагрится полуночной порой, "Во всесожженьи тело потом богам предать, "А пепел на распутьи по ветру разметать!" Так молвила вещунья и силы лишена, Как труп, упала на земь безчувственно она.

IX.

С покорностию Маргер к земле склоняет взор; Глубоко чтит он веру и божий приговор. Князь отпустить Рансдорфа намерен втайне был, Но пленника на жертву глас неба осудил, Действительно-ли небу кровь юноши нужна, Чтоб ни было, - смерть Немца всегда в родной стране Влияет благотворно и выгодна вполне; В сердцах воспламеняет сильнее жар святой, А для отчизны в вере - и сила, и покой; Переполнять их к Немцам враждою без конца, Чтоб в смертной битве храбрость воинскую возжечь, Дух укрепить в героях и закалить их меч. Вздохнув, князь Маргер отдал приказ своим жрецам Богам литовским верный вести обязан он К закланью Крестоносца, как требует закон, Но тут добавил Маргер; "над жертвой в смертный час "Глумиться по злодейски - позор и стыд для нас.... "Так помните-ж, Литвины, что смерть грозит тому, "Кто рыцаря обидит, иль выскажет ему, "Что обречен он к смерти - пускай вкушает сон, "Ужасным ожиданьем заране не смущен.... "Не нужно ни для неба, ни для страны родной, "Чтоб обреченный к жертве, весь день страдал душой!" Тут Маргер, совершивши поклон пред алтарем Ушол из подземелья с нахмуренным челом.

X.

-- "Каких богов ужасных Литва родная чтит!-- (Ломая руки, Эгле со вздохом говорит) "Как дики их заветы... Где-ж благость и любовь: "В богах, живущих смертью и пьющих нашу кров? "О, неужель злодейством мы родину почтим? "Зачем невинной крови понадобилось им? "Ужели станут боги и выше, и сильней, "На ненависть друг к другу воздвигнувши людей? "Лют Поклюс - завещавший отцу такой позор. "Злодейка Марти - бога поведав приговор.... "Что юноша им сделал.... убить его!... Зачем? "Всю силу крестосцев разрушат разве тем? "Быть может, юный рыцарь Литве когда-нибудь, "Как друг протянет руку, открыв прязни грудь, "В сердцах вражду угасит, что две страны мрачит, "И с нашими богами своих соединит. "Нет, Марти, чародейка,. напрасен твой навет! "Пускай упьется Поклюс другою кровью.... Нет! "Он не умрет!... Клянусь вам! Его не погубить! "Его своею грудью я рада защитить!... "Возьму я меч отцовский.... Меч Маргера знаком! "Он промаха не знает.... в прах рушит он шелом.... "В отчаянных руках он.... О, горе, горе вамь, "Вам всем - жрецам, вещуньям, да и самим богам!.... "Смеюсь над вашей мощью и вашей добротой.... "О, чистая денница в лазури голубой, "И ты, восточный ветер, ты, слышащий меня, "И все вы, боги неба, земли, воды, огня "И ты, кровавый Поклюс, владыко недр земных, "Простите мне, несчастной, безумье слов моих, "Невинного спасите, не дайте палачам, "Я вам алтарь воздвигну! сребра и злата дам! "Дам кровь свою вам в жертву!" Так Эгле, вся в слезах, Колена преклоняет и падает во прах, В отчаянии ропщет, смиряется с мольбой, Уже любви сердечной не кроя вред собой.

XI.

Близь Эгле, на коленах стоявшей на валу, Невидим ею, Лютас, весь полный мрачных дум, Сидел, главой поникнув, печален и угрюм, Все слышал он - молитвы, и скорбь её, и стон, Но скоро догадался.... и видно по очам, Что девичьей печали сочувствует и сам. Он над судьбой Рансдорфа сам грустно размышлял. - "Дочь Маргера, послушай, - он тихо ей сказал,-- "Мужайся.... понапрасну не мучь себя тоской.... "Нечаянно узнал я недуг сердечный твой.... "Тебе врага отчизны пал жребий полюбить? "Лишь небесам известно - я стар, чтобы судить "О чувствах в юном сердце и мерять по себе "Или от ран сердечных лекарство дать тебе... "Твоя, быть может, правда, что дни придут, когда "Племен враждеюных распря угаснет без следа; "Литва-ж и Немцы будут чтить Бога одного.... "Дожить я не хотел-бы до времени того, "Но злобу, что пылает в груди моей огнем, "Мечем бы доказал я, иль острым топором, "Как встарину, бывало, когда я их разил.... "О, спят мои собратья в тиши своих могил! "Они бы рассказали, клянусь костями их, "Изведали ли Немцы всю силу рук моих? "Их кровь струить любил я... О, если б мочь была,-- "Опять вражда, как прежде в душе бы ожила... "Но это битва с равным, где бьется вражья рать, "А беззащитных стыдно злодейски убивать. "Мы сами постыдимся жестокости своей,-- "На нашей чести пятна останутся от ней.... "Честь края дорога мне, в ней гордость и моя: "Для ней не мало крови и пота пролил я, "Ее, как старый воин, я свято чтить готов.. "Не таковы понятья у божиих жрецов. "Не надевать им шлемов, под стрелы не идти, "Но связанную жертву лишь к алтарю вести, "Чтоб жреческую алчность насытить поскорей!..." Блеснули искры гнева из старческих очей, "Клянусь, не допущу я Литвы позор такой, "Чтоб сгинул беззащитный как Марти нам велит. "Взор юноши отвагой воинственной горит.... "Теперь его убить нам - позор, а на войне "Героя победивши, честь принесем стране!"

XII.

Старик то утихает, то речь в его устах Полна огнем, а Эгле, в волненьи и слезах, Колена преклоняет пред Лютасом с мольбой: --"Спаси его от казни! в нем явится герой! "Каким и ты, о старец, был в юные года! "Литве надежным другом он станет навсегда! "Никем не победимый сам покорит он всех!" Тут вырвался у старца невольно горький смех: --"Несчастная! мечтою безумной ты полна.... "Кто знает, что найдет в нем родная сторона?... "Быть может, он с дружиной в нам явится опять "За Неманом убийства кровавые свершать, "Сжигать жилища наши и убивать детей... "Но, нет! Литва могуча! не справиться им с ней!" В очах у ней сквозь слезы луч радостный блеснул; На неба свод, на Неман ей Лютас указал, Знать, узника спасенье несчастной обещал.

XIII.

Уже высоко солнце по небесам плывет; Хранит молчанье Маргер; угрюм и грустен он; С утра тревожно Эгле глядит на небосклон, Как будто измеряя путь солнца остальной.... Как тихо день проходит медлительной чредой!... Все в замке - жены, дети, - блуждая взад - вперед, Порою как-то странно на рыцаря глядят; И будто с злым предвестьем, нередко долгий взгляд Следит за ним упорно.... но в лицах у людей Дивится он: что в замке случилось? Отчего Все смотрят так печально и робко на него? Литвины-же, встречаясь, спешат скорей уйти, Как будто не желая беседу с ним вести? Его одна лишь дума тревожит: почему, Нарушивши обычай благочестивый свой, Дочь князь не ходила сегодня в лес святой? Так молока не жаждет в час корма алчный змей, Не отгадала-ль пламя любви его она? Не занята-ль работой? Иль, может быть, больна? Не диким-ли Литвином, - да будет проклят он! - Пред неманской богиней огонь любви зажжен; И он страдал - кто знает? - страдал еще больней; О, да! несчастно сердце, когда его язвят Дух мрачный недоверья, ревнивых мыслей ад!

XIV.

Вот скрылось солнце... вечер... обычною порой Жрецы уж отточили и пламя разожгли. Стемнело... кто-то в белом виднеется вдали. Вперяет рыцарь очи... то стройный женский стан Скользит, как-бы украдкой, тропинкой сквозь бурьян, Краснеет... хочет молвить... но, силы лишена, Едва собралась с духом.... "О, рыцарь молодой! "Беги, беги скорее!... побег устроен твой... "Препятствий нет... чрез Неман... туда... через кусты, "Беги скорей, несчастный!.. Не то погибнешь ты!..." Взяв за руку Рансдорфа, бежит она стремглав, Как серна молодая... то ветви разобрав, То через камень прыгнув: - "Спеши, спеши, скорей!.." Дыханье от волненья прерывисто у ней И то бледнеет дева, то вспыхнет вся огнем.... Рансдорф, спеша за нею, не знает ничего: Какая ждет опасность... куда ведут его.... Лишь одного хотел-бы, чтоб дни и годы шли,

XV.

Под сенью старой ольхи их старый Лютас ждал, Вход в мрачную пещеру у ног его зиял. Из-под кореньев ольхи отвален камень был - И в темный ход подземный отверстие открыл, Спустясь туда, воскликнул торжественно старик: "Рансдорф! Минута эта великая свята! "Клянись своею верой и именем Христа, "Хотя пришлось-бы жизнью и волей заплатить, "Ненарушимо тайну про этот ход хранить! "Жрецы тебя в закланью ждут в замке в этот час, "Тебя-ж спасти от смерти поклялся я и спас!. "Вот путь подземный, близко он в Неману ведет; "Твой конь там на прибрежьи; тебя там лодка ждет,-- "Чрез Неман живо к краю доедешь своему, "Но поклянись не выдать на свете никому "Ход потаенный!" Рыцарь склонился головой: "Клянусь Христом, клянусь я Мариею святой! "Поклявшись, крестоносец не может обмануть.... "О, Эгле, дорогая! прощай! здорова будь! "Возьми вот этот крестик... в нем - Бог мой, и порой "Над ним Рансдорфа вспомни!" И рыцарь молодой Одна оставшись, Эгле поникнула челом, Свободнее вздохнула, и долго, слез полна, На Неманския волны вперяла взор она, Пока обвеял ветер пылавший лик у ней,