Маргер.
Песнь пятая.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Маргер. Песнь пятая. (старая орфография)

Песнь пятая.

I.

Рансдорф с сваей дружиной в арриергарде был Его магистр великий в сраженье не пустил. Его дружина завтра, едва разсвет блеснет, В бой смертоносный храбро на жизнь и смерть пойдет. Сегодняшним уроном раздражены вожди Но торжество победы им видно впереди. Без песен и без звона, так тихо, как могли, Монахи павших братий украдкой погребли: Чтоб, хор надгробный слыша из крепости своей, Язычник, ободрившись, не сделался смелей, Иль святотатным смехом, враждой воспламенен, Над христианским прахом не наглумился он. Костры перед шатрами блестят во тьме ночной; Вокруг их крестоносцы сбираются толпой. Священник в облаченьи, при каждом из костров, Одушевляет словом отеческим бойцов, Отвагу разжигает, убитым рай сулит, Из библии примеры приводит им на вид,-- Юдифь и Маккавеи, Деввора и Сампсон. Языческой Литвы же он сравнивает стан С войсками Амореян, с толпой Филистимлян, И, к случаю писанье стараясь применять, Взывает с Моисеем: "Вожди! ведите рать, "Мир Божий возвещая, в языческим стенам "А если же покорно врат не отворят вам - "Нарушен мир, и должен неверный город пасть. "Когда-ж Господь безбожных повергнет в вашу власть,-- "Да воцарится грозно опустошенья меч: "Мужей и женщин главы должны во прахе лечь! "Да гибнут нечестивцы, да гибнут в тот же час,-- "Чтобы на путь греховный не совратили вас! "Разрушьте, Божью кару неся в своих руках, "И алтари их в пепел, и домы их во прах!!... Так ярый проповедник взывает, вдохновлен, И пламя фанатизма разбрасывает он; Глаза налиты кровью, рот пенится, и вот, Юдифи подражая, он песнь её поет: "Воззри на Ассириян, Господь отцов моих! "В ничто да обратятся, да сгибнут силы их! "Они кичатся мощью, и в гордости своей "Победы ждут от копий, от стрел и от мечей. "Не знают, что выходят на святотатный бой, "Что меч их сокрушишь Ты, что борятся с Тобой!" Так дух упавший в войске монах живит опять, И проповеди внемлет благоговейно рать. Надеждой на победу одушевлен солдат И мыслью о добыче уж сладостно объят. Монах в другой палатке, опершийся на щит, Врачует души грешных и с Господом мирит. В монашеском статуте включен устав такой: "Готовьтесь с покаяньем, с смирением на бой, "Вооружитесь верой и чистотой сердец,-- "Да осенят вам главы невинности венец!" Все рыцари уставу послушны зауряд И каются, - покамест опять не согрешат; Былые прегрешенья стремятся искупить, Чтобы удобней новым кратчайший путь открыть. Всех инок обделяет причастием святым: И рыцарей, и с жаром склонившуюся рать. "Вот Агнец Божий, в нем же святая благодать!" Монах взывает к Богу в безмолвии ночном, Н, преклонив колена, все молятся кругом, А из дубовой чащи и сумрачных ветвей Таинственно сверкает блеск смоляных огней.

II.

Шатры вождей, белея из чащи здесь и там, Сверкают огоньками, подобно фонарям. Там набожное чувство в сердцах не разлито. Там с сокрушеньем духа не кается никто: Там слышны не молитвы, не сердца скорбный стон, Но с песнею разгульной бокалов буйный звон; И старый миннезингер, певец походный, там С напевом непристойным бряцает по струнам. Забыв, как свято в мире призвание певца, Он похоть воспевает с нахальством без конца. Сердца не под бронею, упившихся вождей В лад грешной песни бьются, вполне отдавшись ей. Безстыдно рукоплещут со смехом на устах... Князья и полководцы немецкой стороны , Все к песни скомороха внимания полны; Бокалы поднимают, наполнив их вином, И запевают хором, все вместе за певцом. Молитвы, песни, говор, и пьяный смех шальной Над лагерем немецким встают в тиши ночной; А девственное эхо в глуши лесов густых Как будто с отвращеньем чуть повторяет их.

III.

Отшельником сокрылся Рансдорф вдали от всех, В шатре своем; с друзьями не делит он утех. В нем с самого побега об Эгле мысль одна; Спасает от разврата с тех пор его она. Ни звук разгульных песен, ни хохот, ни разврат Отчаянья и скорби в душе не исцелят.... Нет, жгучих угрызений не затопить вином! Нет, не залить им сердца, объятого огнем! Он каждый день молился в слезах тоски своей, На исповеди с жаром винился, как злодей; Что пламенем Литвинам за хлеб и соль платил. Напрасно раны сердца ему отец святой Уврачевать старался, дать совести покой И подвигом великим измену представлял; Нет, не целил он рану, но больше раздражал. Да, слыша, что для Бога шли на Литву войной, Что клятвопреступленье не грех, а долг святой, - Сомненьем в прежней вере Рансдорф был омрачен; Ему так тяжко было, когда модился он: У мысли отягченной не стадо прежних сил, А душу словно камень могильный придавил.

IV.

Рансдорф в своей палатке вдали от всех мечтал, Когда шаги внезапно за дверью услыхал; И вот стрелок немецкий в шатер к нему спешит, Покрыт густою пылью и кровью весь облит. --"Вождь! - молвил он, - пришли мы с добычей боевой, "Здесь раненный язычник, старик полуживой. "Князь доблестный саксонский (сильна его рука "Как будто у Сампсона) сбил черта старика. "Покамест он не умер, и в нем сознанье есть, "Вы выпытать подробно могли бы, ваша честь, "О тайных ходах в замок, сокрытых под землей, "Чтоб в логовище самом управиться с змеей..... "Не взять на приступ замка.... нет, нам не влезть туда.... "Твердыня неприступней орлиного гнезда.... "Но нам старик, быть может, укажет под ножем "Лазейки, по которым спокойно мы пройдем. "Его к палатке самой мы принесли сейчас. "О, в силаче Литвине сто дьяволов за-раз!... "Сажень земли, пожалуй, он завалил собой, "Я бороды длиннейшей не видывал такой.... "Хоть истекает кровью, и смерть над ним висит, "В груди могучий голос вар будто гром гудит".... Так воин разболтался о пленнике своем, А Рансдорф, побледневши, с померкнувшим лицом, И как злодей преступник пред казнью роковой Выходит из палатки.

V.

С поникшею главой,

Веревкой связан, с кровью на мертвенном челе,

Все отнято - и молот, и меч его, и щит,

С уст почернелых смутно проклятие хрипит,

Он тщетно рвется в узах затекшею рукой,

Сочатся капли крови по бороде седой....

Рансдорф дал знак рукою, и через миг один,

От впившейся веревки освобожден Литвин.

И словно труп из гроба, иль выходец могил,

Встал Лютас,. зашатался.... и вновь упал без сил....

А мощь души и тела, как будто вся зараз,

Сверкнула в диком блеске налитых кровью глаз....

Старик, на Немца бросив свой грозный, гордый взор,

Презреньем бесконечным пронзил глядя в упор...

И простонал он: - "Здравствуй! в час смертный, роковой,

"Христианин и рыцарь, встречаюсь я с тобой.....

"Теперь ты предводитель.... завиден твой удел....

"С собой гостей желанных привел ты в наш предел....

"Приветствую тебя я проклятьем всей страны,

"С которым будут кости мои погребены...

"Я в низком состраданьи тебе спасенье дал,

"Так, значит, на отчизну я саранчу созвал,

"Что нивы истребляет!... О, где же честь моя?

"Где кровь, что б стольких битвах лил так отважно я?

"Проклятье, о, проклятье останется по мне!...

"Ты-ж, рыцарь, вероломен.... как все у вас в стране....

"Вас так пророки учат и ваш закон святой:

"За хлеб гостеприимства отплачивать враждой

"И нож вонзать за ласку.... ты сын страны своей,--

"Зверь лютый не виновен, что лижет кровь людей.

"Но тот подземной кары стократно заслужил,

"Кто на свободу зверя голодного пустил....

"Вон братьев кровь струится.... вон пламя наших хат....

"Чу, как его порывы и свищут и гудят....

"Оно мне к сердцу льется кипящею рекой,

"Кровавой алой лентой трепещет предо мной....

"Конец злодея скоро увидишь ты и сам....

"Слух тонкий угрызенья дают пред смертью нам:

"Я слышу, как мне с неба Перкун проклятье шлет,

"Как матери рыдают, как плачут тьмы сирот,

"Я слышу бедной Эгле из замка слабый стон,

"Уже топор священный жрецами занесен

"Над головой несчастной, взамен главы твоей!...

"И в этом я виновник, и в этом я злодей!...

"Зачем я был безсилен, когда, как бы в огне,

"Несчастная Литвинка призналась в чувствах мне?

"Тогда одним ударом, топор подъявши мой,

"Я родине, и Эгле мог даровать покой!

"Зачем же в жертву аду тебя я не принес?

"Зачем же дал я волю потокам грешных слез"?

Так Лютас с слабым стоном и с смертью на челе

И мечется, и рвется, простертый на земле;

То выпрямляет руки, то сложит их с мольбой: '

"Еще одну измену, о, рыцарь молодой,

"Тебе свершить осталось - ходе тайный указать....

"Тебя, крестовый рыцарь, решаюсь умолять

"Отчизною моею, припав к ногам твоим,

"Не говори, предатель, про тайный ход своим!;

"Когда они не сыщут тот потаенный ходе,

"Литва себе, был может, спасение найдет....

"Безумный!... Что я грежу? Мне в мысль могло придти,

"Что удержать злодея могу на пол-пути?!..

"О, нет, ты не отступишь, предатель, ни пред чем....

"Пускай, как волк в овчарню, взойдут подкопом тем!...

"Пусть Маргера жилище враг пламени предаст!...

"Но ты пред Богом клялся.... и Бог тебе воздаст,

"Что ты нарушил клятву торжественную ту....

"Спаситель христианский, прибитый ко кресту!

"Тебя язычник молит, - о, грянь с креста грозой,

"За кровь Литвы в возмездье, за ложь перед Тобой!

"Иль возвратите силы!... мой меч сюда скорей!

"Я отомщу!... к оружью!... мечи берите! Эй!

"Вход в замок защищайте!... Враги уже идут!...

"Скорей вождю скажите.... что есть изменник тут....

"Что старый Лютас.... предал"!... Тут зарыдал старик....

Как львиный рев ужасный, его последний крик

Разнесся по пустыне.... Хотя Рансдорф один

Мог понимать меж Немцев, что говорил Литвин,

Но всем в груди дыханье стеснил невольный страх....

Лишь бородатый инок у старика в устах

Христово имя слыша, в тот миг проговорил:

"Крещения святого язычник запросил....

"Знать, плачет, исповедав грехи души своей....

"Спасти его от ада нам надо поскорей"!...

Уже он, взявши в руку ковш с неманской водой,

Хотел над умиравшим свершить обряд святой,

Приблизился тихонько, к лицу его приник,--

"Ликуйте, силы ада! уже не жив старик!"

VI.

Разсвет уже яснеет сквозь утренний туман,

Рансдорф, как столб недвижный, как будто истукан,

Стоит над трупом.... Чем же душа его полна?

Отчаяния мука в его лице видна.

Морщины угрызений мрачат его чело,

Как буря волны моря.... а на душу легло

Ужасных мыслей бремя, как тяжкий страшный гнёт,

И целый аде мучений в груди его встает.

-- "О, да, старике зловещий! 'ты прав, ты прав стократ!

"Злодею с пол-дороги не повернуть назад!

"Кто вихрем преступленья хоть раз был унесен -

"В когтях судьбы ужасной уже навеки он...

"Его влекут злодейства, и на пути таком,

"Зла одного не сделать - горчайшим будет злом,

"Позор - нарушить клятву, что над крестом я дал....

"Магистру выдать тайну.... о, я-б не указал

"Ход потаенный в замок.... Но это значит там

"Оставить Эгле в жертву литовским палачам.....

"Покамест крестоносцы высокий вал возьмут,

"Кровь в это время Эгле невинную прольют,

"Из персей вырвут сердце.... О, нет, злодеи, нет!

"Пускай мне вечной мукой грозит загробный свет,

"Я изменю вам.... тайно я проведу стрелков

"И вырву жертву ваших кровавых топоров,

"Блокаду крепостную магистру облегчу

"И пламенем за ваше радушье заплачу....

"Пускай же с дымом кровель и с воплями детей

"Возносится проклятье над головой моей,

"Сзывая надо мною грозу небесных стрел....

"Без ропота приму я заслуженный удел....

"Спасти бы только Эгле!... О, изменю я вам"!...

Схватил он рог воловий и приложил к устам.

Стрелецкую дружину к сражению будя...

Хор отголосков вызвав вокруг в глуши лесной.....

Кишит немецкий лагерь, как пчел слетевший рой,

А пташки, что встречали блеск утренних лучей,

Пред новым шумом робко притихли меж ветвей....

Уже звонят к обедне.... гул жизни над рекой;

Ржут кони крестоносцев, идя на водопой;

Вот из-за чащи леса и солнышко взошло,

Блеснувши ярко людям - на блого иль на зло.

VII.

Литвины уж готовы - они ночной порой Возстановили башню и обвели стеной; Бойцов распределили по башням и валам, Надежных, верных стражей поставив к воротам, И в подземелье к Марти собрались, где она В огонь бросает сучья, предвиденья полна, И там, подъемля к своду свой потускневший взор, С подземными богами заводит разговор, На этот женский образ, как будто неземной, Глядит народ безмолвно с тревожною душой. Румянец ли играет, иль бледность на щеках,-- Огонь разводит Марти на алтаре святом, Трикраты вкруг обходит, склоняясь над огнем, И, жертвенною кровью то пламя оросив, Свершает к силам неба таинственный призыв, Моля богов различных поклоны в свой черед Она им то с востока, то с запада кладет, И то к одним с мольбою приникнув, то к другим, Как будто их пытает, прислушиваясь к ним. Знать боги объявили свое решенье ей: Вот глухо заструился поток её речей; А в черных клубах дыма, как в туче громовой^ Трепещет отголосок зловещий и глухой: "Я у богов пытала, где жребий наш сокрыт, "Но безответно небо молчание хранит.... "Хотела я у ада спросить про тайный рок, "Но там везде мерцает лишь синий огонек.... "У туч пытала, - тучи своим путем плывут, "У воронов - те трупы в безмолвии клюют, "Одно лишь пламя Знича.... о, как оно шипит!... "Какой в нем шум особый, таинственный сокрыт! "Слышна в подземных недрах неведомая дрожь, "А со стены спадает жреца священный нож, "Срываясь сам собою!... О, будь народ готов "Свершить безпрекословно веление богов! "Да, легче ввергнуть в волны вот эти горы здесь, "Огонь замерзнет прежде, иль вспыхнет Неман весь, "Чем в приговорах неба, сокрытых от земли, "Одно бы только слово нарушить мы могли.... "Столетия промчались над старою Литвой, "Но до сих пор в ней жертвы не видано такой, "Какая ждет отчизну.... да будет проклят тот, "Кто, встретив смерть застонет, кто дубон упадет, "Кто до конца средь боя не выдержит грозу, "Иль если кто из женщин проронит хоть слезу! Так провещала Марти, повергнувшись без сил, С валов же рог воинский уж битву возвестил. "На стены! крикнул Маргер, - узнает вражья рать, Как мы умеем биться, как можем умирать!

VIII.

Опять, как накануне, все полчища врагов Три мощные дружины разсыпались вокруг: От Немана, с Пунялы и с запада; лишь юг, Поросший старым лесом, где не было путей, Не занят был с листвою дремучею своей. Стрелков Рудольф Саксонский, хотя он ранен был, Со стороны Пунялы в оврагах разместил; В главе дружины конной, князь Немур от реки Под западную башню ведет свои полки, И над широким яром их строит здесь и там. Вот под штандартом белым магистр великий сам, В челе пехоты, всходит по берегам крутым, Пример отваги бранной дав ратникам своим. Народ Литовский, сжатый осадою тройной, На трех окопах храбро ведет горячий бой; Ряды бойцов пустеют, отвага-ж все сильней, И женщины рукою безсильною своей То щебня, то каменьев пускают целый град, И, в Немцев попадая, смертельно их разят. Но только та работа для слабых рук трудна! Не затопили камнем оне в пучину вод, И редко труп немецкий гладь Немана всплеснет.... Вот смело, без урона, взлезают тьмы врагов, Все с каждым мигом выше по крутизнам валов, Карабкаясь по камням, уступам и скалам, Ударами таранов грохочут по стенам. Литвины грудью стали и в рукопашный бой Отчаянно вступили с трехтысячной толпой. Неистовые клики, звон лат и стук мечей Далеко огласили вокруг простор полей; Кровопролитной сечи кипит водоворот, Вкруг замка пыль, как туча, клубится и встает И стелется все гуще, сиянье солнца тмит, То пламя самопала перуном загремит, То камень грохнет с башни, запрыгав по валам, И пыль на миг разсеет, сгустившуюся там; Но снова прах сольется клубящеюся мглой, И свищет кровь, как ливень из тучи громовой; Скользя, валятся трупы в речную глубину, Что миг, то, прибывая все вновь из-за реки, Идут по грудам трупов немецкие полки; Что миг - магистру в помощь идут ряды дружин; Отряд приходит новый, когда устал один; Литва-ж одна, как прежде, среди своих врагов, От едкой пыли очи тускнеют у бойцов. В руках же онемевших слаб молота размах; Чуть бьет по латам бердыш, что был грозой в боях..... И с грустью видит Маргер, что храбрая Литва Утомлена, и в битве стоит едва, едва; Охрип гремевший голос, в очах же темнота, Они залиты кровью, и пенятся уста. И вот он к отступленью уже сигнал дает И под защиту замка своих бойцов зовет; Но вот под самым валом знамена увидал, Взглянул Литвинам в очи и руки заломал: Напрасно звать их к бою.... напрасно все.... увы! Последний луч отваги погас в очах Литвы! Но все-ж в нем не порвалась надежды слабой нить: "Эй, сильный град каменьев на всадников пустить!" И все: толпы героев, и женщин, и детей Пустили целый ливень безчисленных камней, Ударами без счета врагов он оросил.... Отчаяния сила - она грозней всех сил! И страх уже колеблет дух вражиих дружин, Как будто бы сторукий грозит им исполин.

IX.

От западной, восточной и северной сторон Литвою неприятель отважно отражен; Но лишь взглянули к югу, - Перкун помилуй! - там Под знаменем крестовым уже идет к стенам Из недоступных дебрей, заросших ольшняком, Где сеть подземных ходов расходится кругом, Отряд стрелков немецких.... вождь юный перед ним, И факелом смолистым пылающим своим Он зажигает кровлю и далее идет: Вдоль стен огонь пожара уже змеей ползет. Узнал Рансдорфа Маргер, орлиный взор кругом Он бросил и воскликнул: "Литва! теперь умрем! "Пропало все!...нам замка уже нельзя сберечь! "Молитва не поможет и не спасет нас меч! "Нам смерть одна осталась.... О, еслиб у врагов "Была хоть к детям жалость! Литвины! я готов, "Я, князь ваш, на колена перед врагами стать "И их о детях наших и семьях умолят.... "Но что-ж для крестоносцев о жалости мольбы? "Умрем же, как герои - не жалкие рабы! "Чтоб на последних трупах литовских сыновей "Враг не зарезал женщин и старцев, и детей! "Чтобы на грудах пепла низверженных домов "Он жен не обезчестил, не посрамил богов!... "Перкун! не оскверни нас безчестием таким! "Врагам одни лишь трупы на жертву отдадим! "Воздвигните-ж скорее здесь жертвенный костер - "Хотя на миг сверх силы врагам дадим отпор, "Чтобы они, ворвавшись, не помешали нам "Исполнить то, что должно отчизне и богам.... "Низвергните на Немцев камней последний град! "Отцы! детей убейте и брата кровный брат! "Не лучше ль, чем погибнуть во власти палачей?" Швырнул он.... дождь каменьев на Немцев полетел, И через миг в пучину упала сотня тел. Сильней пожара пламя... сильней вратам отпор... Литвины с наслажденьем возносят свой костер. До подземелья вопли достигли, наконец, И вот с богами Марти выходит, как мертвец, Знич угасив священный и, надрывая грудь, Она стремится искру последнюю раздуть. На плод своей измены Рансдорф вдали глядит; Топор ужасный Марти Литвинов в грудь разит; Под жертвенною сталью валятся груды тел; Их складывает Марти; Литвою овладел Отчаяния страшный, безумно-дикий ныл... В огонь Литвины скачут... Вон там отец схватил Дитя из колыбельки и в пламя бросил... мать Спаленного младенца вновь начала качать И прижимает к груди... но вот уже ее Отчаянье сражает быстрей, чем лезвие. Жрецам скорее Маргер велит в роги трубить, И с горстью храбрых, смело, сам руша замок свой, Бросая в Немцев балки, чтоб жертве роковой Они не помешали, удерживает их... Смотри, магистр! любуйся на дело рук твоих!

X.

Меж тем как овладело отчаянье Литвой, Все позабыли Эгле в темнице под землей. ' Рансдорф, с мечем кровавым, как яростный злодей, Обходит целый замок, с дружиною своей; По комнатам знакомым проходит взад - вперед, Хотя и пламя пышет, и бой кипит кругом, Хотя разносит эхо в пустых покоях гром Оружия и вопли и матерей, и жон, Но, различить надеясь знакомый голос, он И то кумиров топчет, то падает с мольбой... И вот в забытых норах он, наконец, во тьме Находить дверь, где Эгле заключена в тюрьме.

XI.

Погружена в раздумье, она сидит в углу, Луч солнечный украдкой лицо ей золотит, От сырости румянец сбежал с ей ланит; Глава её поникла, уныние в чертах, И гробовая бледность почила на устах; И только искра жизни сверкает из очей. Когда с дверей упали железные замки, Послушные усильям Рансдорфовой руки,-- Затрепетала Эгле, издавши слабый крик, Весь обагренный кровью, Рансдорф пред нею пал: "О, дочь Литвы! - оно молвил - последний день настал "Для твоего жилища! все в пламени оно... "Тебя спасти пришел я... уж все раззорено... "Горят остатки кровли у твоего гнезда... "Уже ворвалась в замок свирепая орда; "Литвины же толпою отчаянною там "Себя приносят в жертву ужасную богам, "Чтобы не стать живыми добычею врагов... "Бежим скорей, о, Эгле! для бегства путь готов! "Чу, жертвенные трубы!... О, страшный день!... бежим!... "Ты слышишь треск пожара? Ты видишь черный дым? "Как стены раскалились! как пышет от камней! "Длинна дорога наша! бежим, бежим скорей! "Знакомым тайным ходом тебя я унесу! "От пламени пожара и от врагов спасу!" Так говоря, он страстно на милый лик смотрел И дорогое бремя в объятья взять хотел; Но Эгле кротким взглядом, движением одним Величием и силой спокойный этот взор, Что, будто встретил мощный, воинственный отпор, Рансдорф остановился... - "Стой, дерзкий рыцарь! стой! "Ты думаешь - слаба я? слаба в борьбе с собой? "Пусть дом мой грудой пепла разсыплется во прах! "Твой меч обрызган кровью! огонь в твоих руках! "Послушай, крестоносец! еще недавно мне "Мечталось так отрадно в сердечном сладком сне, "Что в край чужой, далекий умчусь я за тобой, "Моих богов оставлю, покину край родной, "Дом и отца... что счастие найду, унесшись вдаль... "И никого не будет в родной Литве мне жаль! "Твой дом мне часто снился на берегу морском, "Дворцы и храмы ваши в их блеске золотом, "Где всех богов оставив для бога твоего, "Я предалась бы сердцем учению его... "Но все переменилось теперь в душе моей: "С собой привел ты в Пуллен крестовых палачей... "Мой дом родной ты предал разгрому и огню... "И я от общей жертвы главы не отклоню!... "Мой долг - отца и братьев теперь сопровождать "И, умирая, с ними одну судьбу принять! "Возьми же этот крестик... возьми назад... а мне "С литовскими богами сгореть в одном огне! "Тебе меня не вырвать ни силой, ни мечем: "Не выведать - молитва последняя о чем, "Кому..."

XII.

Так голос Эгле, не дрогнув, прозвучал О, дух отца геройский! зачем же ты избрал Зачем её головку пожарный дым мрачит? Зачем же это пламя, пробившись из щелей, Последнее дыханье теснит в груди у ней? Без чувств упала Эгле, лишась последних сил; А в подземелье, с дымом, ворвавшимся столбом, И головни, и камни посыпались кругом; В огне, в дыму, на грудах осыпанной земли Стрелки схватили Эгле и быстро понесли. И разгребает пепел; когда ж они сквозь дым Из подземелья вышли, - с пылающим челом, Им путь он прорубает среди Литвы мечем. С валов уже и стража последняя сошла, Там рыщут крестоносцы свирепою толпой, Труба их возвещает час грозный, роковой: То дьявольски хохочет, то, как змея, шипит, Литва-ж в остервененьи сама себя разит; Отец малютку рубит в безумии мечем; Неистовая Марти над грудой жертв своих Последний похоронный поет напев для них; Святой секирой машет и шлет мольбы богам, Рансдорф идет отважно с добычею своей Средь пламени и дыма, средь блещущих мечей; С ужасной, дикой силой все рубит он мечем; А панцырь на Рансдорфе и кожаный шелом, О, в той главе, в той груди сильнее зной стократ! Кипят и пышут в сердце, как пламени поток, И муки, и надежда, и совести упрек.

XIII.

Безчувственную Эгле Рансдорфввы стрелки Под тенью старой ольхи начало где берет, В глуши, прикрытый камнем, подземный тайный ход, Что для Литвы спасенье последнее хранил О, сколько дум в Рансдрофе он живо пробудил! Любовь, потом измена шли по дороге той... Здесь он бежал, когда-то неволи сбросив гнет... Как счастливый любовник, теперь он здесь идет... Но славой и успехом хотя увенчан он, Что-ж сердце не играет в избытке полноты, Когда осуществились заветные мечты? И, вот, уже спокойно, вне битвы и мечей, Водой чело он орошает возлюбленной своей. Свободнее вздохнула измученная грудь... Вот, и глаза открыла, и ясный взор очей Блеснул Рансдорфу ярче божественных лучей, Старается припомнить: что с нею? где она? Спросить у провожатых, но страшно... силы нет В очах у них читает безмолвный лишь ответ... В лице видна тревога у каждого стрелка, Их голос может выдать, и смерть еще близка... "Скорей! скорей, как можно!.." все шепчут второпях, И Эгле спешным шагом уносят на руках; Неся зажженный факел, Рансдорф идет вперед И свой отряд путями знакомыми ведет; В молчаньи осторожно идут за ним стрелки, А там распоряженьем Рансдорфовым готов Уже челнок немецкий и несколько гребцов; Полуживую Эгле кладут на дно челна... Туда, где слышны крики, бросает взор она; И, вырвавшись у Эгле, отчаяния стон Пронзил Рансдорфу сердце, как острым лезвиём: --"Скорей, скорей пустите сгореть с моим отцом! "Там перед смертной жертвой без страха стану я, "Как братья и как сестры, как вся Литва моя!" Так Эгле простонала, заплакав горячо, И вновь без чувств головка повисла на плечо. Безмолвно на коленах Рансдорф стоит пред ней, И, по его приказу, всей силою своей А волны с тихим плеском их лодку понесли.

XIV.

На пепелище замка кипит кровавый бой; Во прах упали стены, разсыпавшись золой. До Неманских прибрежий струится кровь ручьем, В огонь Литвины скачут, и стонут, и поют; И, опьянев в безумьи, потоки крови льют. Спокоен только Маргер среди своих детей; Лицо его не дрогнет, и ясен взор очей, Лишь трупы да обломки поклялся он отдать; Свершая волю неба, в сознании святом, Он братьев умерщвляет с торжественным лицом, Не как убийца низкий, не с злобой, не смеясь; Чтобы народ геройский, любимый жарко им, В цепях поруган не был мучителем своим. Ища добычи в пепле, враги поражены, Смотря как жаждут смерти литовские сыны; Не смеет на Литвинов уже руки поднять. Невольным уваженьем враги к Литве полны, Хотя в той жертве видят лишь силу сатаны; Востер уж догорает чуть тлеющим огнем; Едва, едва лишь слышен звук редкий топоров; И Маргер эту жертву кровавую готов Самим собой докончить....

XV.

Но, вот, он вдалеке Он вмиг узнал Рансдорфа, орлиный бросив взгляд, Узнал и дочь.... заплакал,.... в груди зажегся ад.... "О, боги! мы тут всходим на жертвенный костер, "А кровь моя родная Литве несет позор! "Кровь Маргера!... О, чадо несчастное мое! "С Литвой расторгнув узы, спешит забыть ее! "И с гадиной немецкой, с проклятою змеей "Бежит от общей жертвы, бросает край родной! "О, укрепи мне руку, Перкун!... Стрелой моей "Спасу от оскверненья я непорочность ей!" Сказал - и метким луком прицелился в челнок, Но померкают очи - затмил их слез поток Стрела свистя сорвалась, а Немана волна Затрепетала, словно смятения полна.... И что-то в белом в воду упало с челнока... Еще стрела взвилася в полете роковом. Челнок заколебался, накренился потом, И, словно камень, с плеском исчезнул в глубине Гребцы засуетились, встревожены бедой; Вот, плахта забелевши мелькнула раз - другой Над Неманом, и скрылась в пучине темных волн.... Гребцы, причалив, вышли и бросили свой челн; Вновь Неман мирно катит спокойную волну, При солнце блещет, зыблясь, и искрится вода... А в ней могилы свежей не сыщешь и следа.

XVI.

"Свершилось! - молвил Маргер, - теперь и мой черед!" Там все уже Литвины почили вечным сном Белеют кости, трупы валяются крутом; Порою стон последний раздастся чей-нибудь, А над костром угасшим курится дым чуть-чуть. "Привет в могильной бездне вам, сыновья Литвы! "Литва! поведай небу ты в этот день святой, "Что честь твою сберег я и сам погиб с тобой! "Несчастна ты, - но враг твой тебя не посрамил!..." Вперил на небо очи, на веки замолчал.... Герой Литвы последний на братнем пепле пал.