| Автор: | Сю Э. М., год: 1845 |
| Категория: | Роман |
3. РАЗОБЛАЧЕНИЯ
Изумленная испугом Родена по поводу вопроса о могуществе аббата, мадемуазель де Кардовилль сказала:
-- Что же такого особенного в моем вопросе, месье?
Роден с искусно разыгранным беспокойством продолжал почти шепотом:
-- Не спрашивайте меня о таком опасном предмете. У стен этого дома, как говорится, могут быть уши!
Адриенна и Дагобер переглянулись. Их удивление возрастало. Горбунья с инстинктивным упорством продолжала испытывать недоверие к Родену. Она исподтишка наблюдала за этим человеком, стараясь проникнуть под его маску, которая ее пугала. Иезуит поймал один из таких беспокойных и настойчивых взглядов и ласково кивнул испуганной девушке, которая, чувствуя, что ее поймали, вздрогнув, отвела глаза.
-- Нет... нет, дорогая мадемуазель! - продолжал со вздохом Роден, видя, что Адриенна удивляется его молчанию. - Не спрашивайте меня о могуществе аббата д'Эгриньи!
-- Но почему? отчего вы не решаетесь говорить? чего вы боитесь?
-- О! - с дрожью в голосе отвечал Роден. - Эти люди так могущественны!.. их ненависть ужасна!
-- Но успокойтесь! Вы всегда найдете поддержку: я слишком многим вам обязана!
-- Ах, прошу вас, не думайте обо мне так! - воскликнул обиженно Роден. - Разве я за себя боюсь?.. Что я? Ничтожество! Бояться должен весь ваш род... за вас страшно!.. Прошу вас, не спрашивайте меня больше; бывают тайны, роковые для тех, кто ими владеет!..
-- Но не лучше ли знать, какие опасности нам угрожают?
-- Когда знаешь силы неприятеля, - сказал Дагобер, - можно по крайней мере приготовиться к защите. Прямое нападение лучше, чем засада!
-- К тому же, уверяю вас, - продолжала Адриенна, - ваши слова меня очень встревожили...
-- Ну, если так... - начал иезуит, как бы делая над собой усилие, - если вы меня не понимаете с полуслова... я выражусь яснее... Только помните... - последние слова он произнес чрезвычайно внушительно, - помните, что вы заставили меня высказать то, о чем, может быть, лучше было бы молчать!
-- Говорите, прошу вас, говорите! - сказала Адриенна.
Роден попросил Адриенну, Дагобера и Горбунью подойти поближе к нему и шепотом, с таинственным видом начал:
-- Разве вы никогда не слыхали о могущественном сообществе, раскинувшем свои сети по всему миру, обладающем слугами, пособниками, фанатиками во всех классах общества... которые часто нашептывают на ухо сильным мира сего и государям... о таком могущественном сообществе, которое может одним словом поднять человека до самых высот и одним же словом низвергнуть его в бездну ничтожества, из которого вытащить его может только оно?
-- Боже мой! - сказала Адриенна, - что же это за грозное сообщество? Никогда я ни о чем подобном не слыхала.
-- Верю вам и в то же время очень удивляюсь вашему неведению.
-- Почему?
-- Потому что вы так долго жили с княгиней де Сен-Дизье и так часто видели аббата.
-- И, правда, дорогая мадемуазель, я сказал это, не подумав. Конечно, в вашем присутствии, и особенно там, должны были умалчивать о сообществе. А между тем ваша тетка обязана своим влиянием в обществе в последнее царствование именно этому сообществу... Знайте же, что именно благодаря принадлежности к этому сообществу аббат д'Эгриньи и стал таким опасным. Благодаря участию в нем он мог наблюдать за членами вашей семьи, преследовать и захватывать их и в Сибири, и в Индии, и в горах Америки. Третьего дня, наводя справки в бумагах, я сначала напал на след, а затем должен был окончательно убедиться в том, что он причастен к этому сообществу и является его способным и деятельным руководителем.
-- Но название... название этого общества?..
-- Это... - Роден запнулся.
-- Это? - спрашивала Адриенна, заинтересованная не менее Дагобера и Горбуньи. - Это?
Роден еще раз оглянулся кругом и затем, знаком сдвинув своих слушателей еще ближе к себе, произнес медленно и тихо:
-- Это... общество Иисуса!
При этом он вздрогнул.
-- Иезуиты! - воскликнула мадемуазель де Кардовилль, залившись громким смехом.
Смех ее звучал с тем большей откровенностью, что девушка благодаря таинственным ораторским приемам Родена ожидала чего-то действительно ужасного.
-- Иезуиты? - продолжала она, все еще смеясь. - Да они только в книжках остались! Это, несомненно, очень страшные исторические персонажи, но к чему рядить в их одежды княгиню и аббата? Они и без того внушают презрение и отвращение!
Молча выслушав мадемуазель де Кардовилль, Роден продолжал серьезным и убежденным тоном:
-- Ваше ослепление просто пугает меня, дорогая мадемуазель. Казалось бы, прошлое должно предостеречь вас в отношении будущего. Вам больше, чем кому-нибудь другому, пришлось испытать гибельную мощь этого сообщества, существования которого вы не признаете, считая его призрачным.
-- Мне? - улыбаясь, спрашивала Адриенна, несколько удивленная.
-- Да, вам.
-- Когда же это?
-- И вы еще спрашиваете?.. Разве вы не были заперты в этом доме в качестве помешанной? А разве его хозяин не является одним из преданнейших членов общества и, следовательно, слепым орудием аббата д'Эгриньи?
-- Значит? - спросила уже без улыбки Адриенна, - господин Балейнье...
-- Повиновался аббату, самому опасному главарю этого опасного общества. Аббат употребляет блестящий ум на служение злу... но отнять у него этого ума нельзя, это надо признать. Его-то и следует бояться и вам и вашей семье, за ним вы должны следить и наблюдать... Поверьте, он не считает свою игру проигранной... Вы должны готовиться к новым нападениям... иного рода, может быть... но тем более, быть может, опасным...
-- Но, к счастью, вы нас предупредили, - сказал Дагобер, - и, вероятно, не откажетесь нам помочь?
-- Я могу сделать очень мало, мой добрый друг, но это малое служит всем честным людям! - отвечал Роден.
-- Теперь, - начала Адриенна, вполне убедившись в серьезности слов Родена, - теперь я начинаю понимать, почему у тетки столь поразительное влияние в свете. Я приписывала это связям с могущественными лицами. Правда, я подозревала, что под покровом религии она с аббатом д'Эгриньи плела темные интриги, но я далека была от того, чтобы заподозрить нечто подобное тому, о чем вы рассказали.
-- И как много вы еще не знаете! - продолжал Роден. - Если бы вы знали, как ловко эти люди окружили вас своими преданными агентами! Ни один шаг, ни одно движение от них не скроется, если им это нужно! Кроме того, они действуют медленно, осторожно, скрытно. Они опутывают вас всевозможными средствами, от лести до устрашения... очаровывают или запугивают, чтобы полностью овладеть вашей совестью без вашего ведома. Вот их цель, и, надо сознаться, они ее достигают очень часто с отвратительной ловкостью.
-- Нет... все-таки я не могу поверить в столь адское могущество... Я убеждена, что власть этих честолюбивых священников кончилась уже очень давно... Слава Богу, они исчезли в наше время!..
-- Да, исчезли... они умеют вовремя скрываться и рассеиваться, когда того требуют обстоятельства; но тогда-то они особенно и опасны, потому что их перестают остерегаться, а они действовать не перестают. Ах, дорогая мадемуазель! Если бы вы знали их поразительную ловкость! Прежде чем мне стало известно, что аббат д'Эгриньи принадлежит к этому обществу, я из ненависти к насилию, подлости и лицемерию занялся изучением их истории. Это ужасно! Если бы вы знали, какие средства они пускают в ход! Знаете, что я вам скажу? Благодаря дьявольской хитрости самые чистые, самые преданные вам внешне люди... устраивают ужаснейшие ловушки и западни.
При этом Роден как бы случайно остановил взор на Горбунье, но, видя, что Адриенна не обращает внимания на намек, продолжал:
-- Словом, если вы становитесь мишенью их нападок или им надо вас завлечь, то с этой минуты вы должны остерегаться всего, что вас окружает... Бойтесь самых благородных привязанностей, берегитесь самой нежной дружбы, потому что чудовища овладеют вашими лучшими друзьями, сумеют их развратить и сделать из них тем более опасных ваших врагов, чем сильнее было ваше к ним доверие!
-- О! это невозможно! - воскликнула с негодованием Адриенна, - вы преувеличиваете... Сам ад не выдумал бы ничего ужаснее такого предательства!
-- Увы, милая мадемуазель! один из ваших родственников, человек самого благородного, честного характера, как раз сделался жертвой подобного низкого предательства! Наконец... знаете ли, что мы узнали из завещания вашего предка? Что он пал жертвой ненависти этих людей, а теперь, через полтораста лет, то же несокрушимое общество преследует его потомков!
-- Ах! это ужасно! - сказала Адриенна, чувствуя, как сжимается ее сердце. - Неужели нет орудия против таких преследований?
-- Есть. Это осторожность, величайшая настороженность и постоянное недоверчивое исследование всего, что вас окружает!
-- Но такая жизнь невыносима! это пытка!.. Постоянно дрожать, подозревать, всего бояться!
-- Конечно!.. и они, негодяи, хорошо это знают... В этом их сила... они часто достигают цели именно потому, что против них принято слишком много предосторожностей! Итак, и вы, дорогая мадемуазель, и вы, достойный и храбрый воин, во имя всего, что вам дорого, остерегайтесь, не рискуйте легкомысленно вашим доверием. Берегитесь... Вы уже едва не сделались их жертвой... помните, что в них вы имеете непримиримых врагов... И вы также, бедное, милое дитя, - прибавил Роден, обращаясь к Горбунье, - помните мои слова, спите только одним глазом, как говорит пословица!
-- Я... месье, - спросила Горбунья, - что же я сделала? чего мне бояться?
-- Что вы сделали? Ах, Боже мой... разве вы не любите эту милую мадемуазель, вашу покровительницу? Разве вы не хотели ей помочь? Разве вы не приемная сестра сына смелого солдата, нашего храброго Агриколя? Увы! дитя мое, не довольно ли причин для их ненависти, несмотря на вашу незаметность?.. Не думайте, мадемуазель де Кардовилль, что я преувеличиваю! Поразмыслите сами хорошенько... Вспомните, что я сказал этому верному боевому товарищу маршала Симона относительно его заключения в тюрьму в Лейпциге. Вспомните, что случилось с вами, как осмелились вас здесь запереть наперекор всем законам, всем правам... и тогда вы увидите, что я ничего не преувеличил, говоря о тайном могуществе этого сообщества... Будьте настороже постоянно, а главное - всегда во всех сомнительных случаях обращайтесь ко мне. В эти три дня я лично уже достаточно изучил их приемы и сумею вам указать на хитрую засаду, на опасность и защитить вас от них!
-- В таком случае, - отвечала мадемуазель де Кардовилль, - если не из чувства благодарности, то просто исходя из своих интересов мне следует вас назначить своим лучшим советчиком!
По обычной тактике последователей Лойолы, которые то отрицают существование своего ордена, чтобы избежать врагов, то, напротив, с дерзкой смелостью настаивают на его исключительном могуществе, когда надо запугать слабых, Роден, расхохотавшийся в лицо управителю замка Кардовилль, когда тот упомянул об иезуитах, старался теперь запугать мадемуазель де Кардовилль, чего отчасти и достиг. Ему нужно было, чтобы по размышлении зерно страха проросло в душе Адриенны, так как это должно было в дальнейшем послужить на пользу его мрачным замыслам.
Горбунья все еще чувствовала страх перед Роденом, но, когда он раскрыл перед ними ужасное могущество иезуитов, ей и в голову не пришло, что у него хватило дерзости описывать таким образом то самое общество, одним из членов которого был он сам; поэтому она, несмотря на невольный страх, не могла не почувствовать благодарности к этому человеку за те важные сообщения и советы, которые он дал мадемуазель де Кардовилль. Догадавшись об этой перемене в настроении Горбуньи по взгляду изумленной благодарности, какой она на него бросила, Роден, не перестававший внимательно наблюдать за нею, пожелал окончательно уничтожить предубеждение молодой девушки и заодно предупредить открытие, которое рано или поздно должно было произойти. Поэтому иезуит сделал вид, что только сейчас вспомнил об очень важном деле, и, ударив себя по лбу, воскликнул:
-- О чем же я думаю! Знаете ли вы, милая девушка, где ваша сестра? - обратился он к Горбунье.
Смущенная и опечаленная этим неожиданным вопросом, Горбунья, покраснев при воспоминании о последней встрече с блестящей Королевой Вакханок, отвечала чуть слышно:
-- Я не видала ее уже несколько дней.
-- Ну, так я должен вам сообщить, что она неважно поживает, - сказал Роден. - Я обещал послать через ее подругу маленькую помощь и обратился за этим к одной доброй особе; вот что мне для нее дали... - прибавил он, доставая из кармана и подавая Горбунье запечатанный сверток.
Бедная девушка была тронута и удивлена.
-- Не браните ее, - сказал Роден, - во-первых, она не знала о бедственном положении сестры... а кроме того, не могла просить вас... именно вас... принять в ней участие!
И так как Адриенна взглянула на него с удивлением, Роден обратился к Горбунье и спросил:
-- Не правда ли, милая мадемуазель?
-- Да, месье, - ответила бедняжка, краснея и опуская глаза; затем с живостью и тревогой прибавила: - Но где вы видели мою сестру? где она? что с ней случилось?
-- Рассказывать все будет слишком долго. Идите лучше поскорее на улицу Хлодвига, в дом зеленщицы, и спросите вашу сестру от имени господина Шарлеманя или Родена, как хотите, потому что меня в этом доме знают и по прозвищу и по фамилии... и тогда вы все узнаете... Передайте вашей сестре, что если она будет вести себя хорошо и не изменит своим добрым намерениям, то о ней позаботятся и впредь...
Горбунья, все более и более удивленная, хотела ответить Родену, как вдруг дверь открылась, и в комнату вошел де Жернанд.
Его лицо было серьезно и печально.
-- А дочери маршала Симона? - воскликнула Адриенна.
-- К несчастью, я не мог их привести! - отвечал следователь.
-- Где же они? что с ними сделали? Еще третьего дня они были в монастыре! - воскликнул Дагобер, потрясенный тем, что его надежды не оправдались.
Едва солдат успел заговорить, как Роден, пользуясь тем, что все собрались вокруг следователя, отошел назад, пробрался к двери и исчез, так что никто этого не видал.
Пока солдат, снова пришедший в полное отчаяние, с тревогой ждал ответа следователя, Адриенна спросила, в свою очередь:
-- Но, когда вы явились в монастырь, что же вам ответила настоятельница на ваше требование по поводу девочек?
-- Она отказалась дать какие бы то ни было объяснения. "Вы предполагаете, месье, что этих девушек задерживают здесь силой, - сказала она, - но раз закон дал вам право проникнуть в этот дом, то, пожалуйста, ищите их". - Прошу вас дать мне точный ответ, - попросил я настоятельницу, - отрицаете ли вы свое участие в насильственном задержании этих девушек или нет? - "Мне нечего ответить по этому вопросу; делайте обыск, если вам дано на это право!" Видя, что объяснений не добьешься, я осмотрел монастырь сверху донизу, все его закоулки и, к несчастью, не нашел даже следов пребывания девочек Симон...
-- Что делать после такого отказа? Что предпринять? Научите нас, посоветуйте: вы ведь наш советчик, наше провидение! - сказала Адриенна, повертываясь к Родену и думая, что он еще в комнате. - Что вы скажете?..
Но, заметив исчезновение иезуита, она с беспокойством обратилась к Горбунье:
-- Где же господин Роден?
-- Не знаю... - отвечала Горбунья, оглядываясь, - его здесь нет!
-- Я вам говорил, что это предатель, - с гневом воскликнул Дагобер. - Они все сговорились...
-- Говоря по правде, я очень на него рассчитывал, - сказал де Жернанд. - Я вернулся сюда, чтобы сообщить печальную новость вам и попросить совета и указаний у этого честного, доброго старика, так храбро открывшего суду гнусные интриги.
Странное дело! Дагобер уже несколько минут так углубился в размышления, что ничего не слышал из столь важных для него слов следователя. Он не заметил даже ухода последнего, который, прощаясь с Адриенной, обещал употребить все усилия, чтобы докопаться до истины в деле исчезновения сирот.
мужские шаги и мужественный голос, который с нетерпением спрашивал:
-- Где же он?.. Где он?
При звуках этого голоса Дагобер, казалось, внезапно пробудился и бросился к дверям. Дверь отворилась... и вошел маршал Симон.