Освобожденный Иерусалим.
Песня шестнадцатая

ПЕСНЯ ШЕСТНАДЦАТАЯ

1

Великолепный замок в виде круга

Сооружен. Обширною своею

Окружностью он обнимает сад,

Красою все сады превосходящий;

В нем множество предательских ловушек

Убежищами дивными прикрыто,

И через эту демонскую сеть

Нет доступа к волшебному чертогу.

2

Там сто ворот, и в те, что больше прочих,

Из серебра, на гнездах золотых,

Вступают оба воина. Людские

Подобия их взоры привлекают;

Не столь дивит их ценность, как работа:

Им кажется, что люди эти дышат,

И слух они заранее готовят,

Чтоб речи изваяний уловить.

3

Алкид у ног Омфалы: победитель

Аида и гроза чудовищ скромно

Амур же улыбается ему;

Красавица все силы напрягает,

Чтоб палицу поднять, и львиной шкуры,

Что на себя набросила она,

Ей легкое претит прикосновенье.

4

Подалее взволнованное море

За гребнем белый гребень поднимает:

На нем во всеоружии два флота

Ожесточенный бой ведут за власть.

Судов уж много в пламени, и мнится,

Что волны загораются от них;

Там - римляне и вождь их Август, здесь же -

Антоний и восточные народы.

5

Сказали б, что Циклады, оторвавшись

От дна, свободно плавают иль горы

Воюют против гор: наполнен воздух

Губительным железом и огнем.

Обломками судов покрыто море,

Окрашенное кровью. Жаркой битвы

Бежит уж чужеземная царица.

6

Бежит и сам Антоний, забывая

Про власть над Римом и над миром!.. Нет...

Он не бежит... не ведает он страха...

За Клеопатрой следует он только.

Охвачен он в одно и то же время

И яростью, и страстью, и стыдом:

То смотрит он на бой, то провожает

Глазами уплывающее судно.

7

И наконец, в изгибах Нила он

В объятиях возлюбленной ждет смерти;

И кажется, как будто созерцанье

Его воспламеняющей красы

Смягчает в нем печаль ее утраты.

Налюбовавшись, воины от чудных

Изображений взоры отрывают

И входят в заповедный лабиринт.

8

Таков Меандр в причудливом теченье:

Стремится то к истоку он, то к морю,

Встречаются, бегущими назад.

И таковы же, прихотливей даже,

Таинственного замка извороты;

Но старцем заготовленный чертеж

Все скрытые проходы отмечает.

9

Достигнут, наконец, и сад волшебный:

Там сонный пруд, здесь ручеек живой;

Цветы, кусты, лужайки и пригорки

Все в золоте от солнечного блеска;

Долины под пленительною тенью

И вечно зеленеющие рощи.

Искусство тем разительнее здесь,

Что скрыть оно себя повсюду хочет.

10

Обманутые взоры видят в этом

Природы созидательную руку;

Подумается разве, что она

За образец взяла себе искусство.

Армиде повинующийся воздух

Теплом повсюду веет плодотворным;

Приносят вечно зрелые плоды.

11

Там под одним листком две фиги рядом:

Одна уже созревшая, другая

В зародыше еще; здесь над зеленым

В румянце нежном яблоко повисло;

Изогнутые ветви на пригорке

Раскинул виноград, и возле грозди,

Еще в цветах, уж тяжелеет гроздь,

Божественным наполненная соком.

12

Любовью пламенеющие птицы

Колышут изумрудные навесы

И о своих, понятных только им,

И радостях и горестях вздыхают;

И волны и листва, невинным ласкам

Зефиров шаловливых отдаваясь,

И ропот свой, и шелест гармоничный

Сливают в стройном хоре с пеньем птиц.

13

Среди певиц пернатых есть одна

С разнообразно-пестрым опереньем;

Язык же издает такие звуки,

Что человечью речь напоминают:

Едва она свой голос подает,

Смолкает все вокруг, и даже ветры

Дыханьем легкий воздух не колышут.

14

"Вот роза, что готова распуститься.

Чем меньше лепестки ее раскрыты,

Тем больше обаянья в ней; но вот

Она в расцвете полном перед нами,

А за расцветом сразу и отцвет;

И это уж не тот цветок, что зависть

В сердцах красавиц возбуждал и взоры

Их пылких обожателей манил.

15

Дня одного довольно, чтоб увял

Цветок всей нашей жизни: ежегодно

Весною обновляется природа,

Но молодости нашей нет возврата.

Сорвем же розу утром: день пройдет,

И к вечеру она уже поблекнет;

Любить, пока любить самих нас могут!"

16

Певунья умолкает, и тотчас же

Вновь полон воздух птичьим щебетаньем;

Голубки умножают поцелуи,

И все объято пламенем весны:

И дуб и лавр, кустарники и травы,

Сама земля, земные воды - все

Одной любовью дышит, все ее

Могущественной власти отдается.

17

Внимая сладкогласному напеву,

Средь множества пленительных приманок

Два воина идут своей дорогой:

Соблазнам доступ в души их закрыт;

Сквозь сеть листвы их взоры проникают

И видят нечто новое как будто...

Армиду и Ринальда видят, да:

Она лежит, а он - в ее объятьях.

18

Лебяжья грудь уже без покрывала;

Зефир играет прядями волос;

И оттого оно еще прекрасней.

Глаза горят истомой наслажденья;

Так светлый луч в воде кристальной блещет.

Она к нему склонилась головой,

А он в ее глаза глазами впился.

19

Он пожирает взглядами ее

И, пожирая, сам истаевает;

Она же поцелуями своими

Глаза и губы жжет его бессчетно;

И кажется ему, как будто душу

Она всю выпивает из него.

Два воина, незримо притаившись,

Весь этот хмель любовный видят ясно.

20

Взяв зеркало висячее, как скромный

Поверенный, хранившее в себе

Все сладостные тайны их, Армида

Любовнику его вложила в руки:

Ее зрачки, подернутые влагой,

Отыскивают в нем Ринальда образ;

Любовницы пленительные очи.

21

Горда своим могуществом Армида,

Ринальд же горд оковами своими;

Она его лишь видит, он - ее.

"Ах, обрати же на меня, - влюбленный

Так говорит, - те взгляды, что блаженством

Мне душу опьяняют! Ты свои

Черты увидишь в сердце, где яснее,

Чем в зеркале, их страсть запечатлела.

22

Меня чуть терпишь ты, пренебрегаешь

Ты мной, жестокосердная, я знаю,

Презренное создание твоих

Ни помыслов, ни взглядов не достойно;

Не в зеркало смотрись, а в это небо,

Что прелести твои лишь пуще красят,

В завистливые звезды, что в лучах

Красы твоей, как в блеске солнца, меркнут".

23

Его с улыбкой слушая, Армида

Нарядом занимается своим:

Сбирает их и заплетает в кольца;

Цветы ее прическу изощряют,

Как вправленная в золото эмаль.

Свои лилеи с розами смешав,

Она скрывает грудь под нежной тканью.

24

Павлин великолепный не с таким

Самодовольством хвост свой распускает.

Не так прекрасна радуга, играя

На солнце переливами своими.

Но затмевает все блестящий пояс,

Работа рук ее: ничья другая

Рука все составные части слить

В одно произведенье не смогла бы.

25

Там нежные увертки, там отказы

Призывные и сладострастный хмель,

И знойная истома, и улыбки,

И недомолвки, слезы счастья, вздохи;

Все это на огне волшебном ею

Претворено в пленительную ткань,

Источником лишь новых наслаждений.

26

И вот она дает Ринальду нежный...

Последний поцелуй; наставший день

Ее зовет уж в замок, где предаться

Она должна обычным чародействам.

За ней любовник следовать не может:

Нет доступа ему в покой заветный;

Один по очарованным садам

Он бродит целый день среди животных.

27

Когда же сумрак с тишиной готовы

Мирволить снова ласкам потаенным,

Соединяет тот же их приют,

Поверенный безумного блаженства.

Едва из глаз Армида исчезает,

Два воина выходят из засады

И сразу предстают перед Ринальдом

В доспехах ослепительных своих.

28

Как бы сверканьем стали озаренный,

Ринальд перерождается мгновенно:

И рвеньем боевым он весь уж полон;

Бессилья и дремоты наслажденья

Следа не остается в юном теле.

Таков скакун, стяжавший в битвах славу

И на постыдный отдых обреченный.

29

Блуждает он по пастбищам, питаясь

И нежась рядом с милой кобылицей;

Но, чуть трубу военную заслышит

И чуть завидит блещущую сталь,

Веселым ржаньем сразу пробуждает

В себе отвагу прежнюю: уже

Нетерпеливо рвется он в равнину

И воина-хозяина зовет.

30

Меж тем Убальд, приблизившись к Ринальду,

Показывает щит ему алмазный;

Герой в него глядит и видит в нем

Постыдно разукрашенный свой образ:

И кудри в беспорядке сладострастья,

Обильно умащенные, и меч,

Теперь же лишь простое украшенье.

31

С трудом он узнает себя. Проснувшись,

Но все еще под властью сновидений,

Так человек в себя прийти не может.

И наконец упала пелена:

Ринальд к земле в смятенье клонит взоры;

Он ринулся бы в море иль в огонь,

Сквозь землю провалился бы он, только

Позор бы свой похоронить навеки.

32

И держит речь тогда к нему Убальд:

"Вся Азия пылает, вся Европа;

Кто ради битв, кто за Христа, но каждый

Льет кровь свою на пажитях сирийских.

Ты, сын Бертольда, ты один, скрываясь

В неведомых местах, вкушаешь негу!

Рабом презренным женщины, один

Спокоен ты средь треволнений мира.

33

Что усыпить могло твою отвагу?

Проснись, идем! Готфрид тебя зовет;

Тебе неувядающие лавры.

Спеши, воитель доблестный, спеши

Свершить тобою начатое дело!

Пусть этот люд, твой меч уже познавший,

С лица земли исчезнет навсегда!"

34

Смолкает он. Ринальд одно мгновенье

Недвижным и безгласным остается;

Но вслед за тем и разум и отвага

Его душой овладевают вновь.

Румянцем ярким вспыхивают щеки,

И разрывает он в негодованье

Свои уборы суетные, знаки

Неволи омерзительной своей.

35

В сопровожденье воинов обоих

Предательский приют бросает он.

Тем временем Армида видит стража

Ужасного во прахе распростертым;

Охваченной предчувствием зловещим,

Приходится наглядно ей в утрате

Увы, увы! Он вне ее владений.

36

Она ему вдогонку хочет крикнуть:

"На что меня покинул ты, жестокий!"

Но сковывает горе ей уста.

И оттого страдает пуще сердце.

Несчастная! Твоей сильнее власть

Тебя лишает счастья и утехи.

Нет для нее сомнений в том, и тщетно

Она пускает в ход свое искусство.

37

Известны ей те страшные слова,

Что на горах бормочут фессалийки;

Известны заклинания, что в силах

Остановить движение светил

И вызвать из гробов умерших тени.

Но отклика ей нет уж в преисподней:

Тогда она пытается мольбами

Смиренной красоты вернуть утрату.

38

Не внемля чести голосу, она

Бежит вслед за Ринальдом. Где ее

Увы! Еще недавно колебала

Она единым взглядом власть Амура;

Сердца воспламеняя и тщеславясь

Победной красотой, она в своих

Поклонниках рабов искала только.

39

Теперь она преследует того,

Кто ею пренебрег, неблагодарный,

И уж ее ни снежные сугробы,

Ни пропасти остановить не могут.

Предшествуют ей верные гонцы,

Неся Ринальду жалобы и слезы;

И наконец героя настигает

Она уже на самом берегу.

40

Здесь вне себя кричит она: "О ты,

Что отнимаешь у меня полжизни,

Возьми и остальную половину,

Иль возврати мне эту, иль покончи

С обеими! Остановись! Мне нужен

Не поцелуй последний твой; его

Хоть выслушай! Чего же ты боишься?"

41

Тогда Убальд Ринальду: "Государь,

Тебя уж недостойно ей в последнем

Прощании отказывать. Явилась

Она во всеоружье красоты;

Какую бы победу над собою

Ты одержал, в лицо взглянув ей прямо!

Так чувствами повелевает разум,

И так он очищается в борьбе".

42

Ринальд стоит и ждет. Едва дыша

И вся в слезах, Армида прибегает,

От тяжкой скорби став еще прекрасней.

С возлюбленного глаз она не сводит:

Досадуя ль, мечтая, иль робея,

Она молчит; а он как бы случайно

Бросает исподлобья на нее

Медлительно-застенчивые взгляды.

43

Хоть горем и подавлена Армида,

Но все ж верна коварству своему

Для жалоб путь открыть к Ринальду в сердце.

Так, прежде чем залиться звонкой песней,

Настраивая слушателей души,

В задумчивости будто бы, певец

Напев слегка наигрывает только.

44

И льется вдруг отчаянная речь:

"Не жди молений пламенных, жестокий;

Слова любви для нас уж отзвучали...

Но если ты и памятью о ней

Гнушаешься, то выслушай, как враг

Выслушивать врага моленья должен.

Что я прошу, то можешь ты исполнить,

Ко мне в душе презренье сохраняя.

45

Нашел себе ты в ненависти счастье,

И я не посягаю на него;

Ты, без сомненья, прав: доныне так же

Мне христиане были ненавистны,

И ты был ненавистен в их числе.

Погибели твоей лишь домогаясь,

Далекие от мира и от битв.

46

И к этим преступлениям прибавь

Еще одно, ужаснее всех прочих:

Тебя я напоила ядом страсти...

Вине моей нет имени и кары!

И честь и стыд я отдала тебе;

Покорною рабою став твоею,

Тебе тот рай открыла, о котором

Вздыхали тщетно тысячи влюбленных.

47

Месть ждет тебя; спеши, покинь места,

Столь милые тебе еще недавно!

Ниспровергай повсюду веру нашу:

Сама же меч в твои вложу я руки.

Ах, не моя уж больше эта вера!

Ты, сердца моего кумир жестокий,

Один лишь ты владеешь им отныне:

Один ты мне и господин и бог!

48

И об одной лишь милости прошу я:

Последовать позволь мне за тобой!

Приковывает, так включи в число

Своих трофеев славных и Армиду

На торжество и радость христиан;

Пусть гордая краса перед лицом

Соратников твоих влечет оковы.

49

Презренная раба! Э, для чего

Отныне эти волосы мне холить?

Я косы бесполезные отрежу;

Пусть все во мне изобличает рабство.

В пылу кровавых битв, среди врагов

Я от тебя не отойду; довольно

И храбрости и силы у меня,

Чтоб послужить тебе оруженосцем.

50

Конюшим буду я твоим; коль хочешь,

Отдам я жизнь, чтоб защитить твою:

Пусть меч врага пронзит мне прежде сердце,

Чем твоего достигнет. Не найдется

Ни одного, быть может, между ними,

Чтоб дни твои купить ценой моих;

Забыть заставит каждого о мщенье.

51

Несчастная - увы - мне ль надмеваться

Красой, что преклонить тебя не в силах!"

Она хотела продолжать, но слезы

Рекой текут из глаз ее; схватить

Героя руку, только лишь колена

Обнять его хотела бы, но тщетно:

Любви к нему нет доступа уж в сердце,

И замкнуты для слез его глаза.

52

Но если прежним пламенем любовь

В нем не могла уж больше разгореться,

Живым теплом его, по крайней мере,

Смягчает целомудренная жалость:

Душа его растрогана; однако,

Естественное чувство обуздав,

Под внешностью бесстрастной он искусно

Движение участия скрывает.

53

"Я скорбь твою, Армида, разделяю, -

Так говорит он ей, - зачем в тебе

Я не таю ни злобы, ни презренья;

Не помню я обиды и о мщенье

Не думаю. Не враг и не раба,

Ты и в любви, и в ненависти меру

Нарушила, поддавшись заблужденью.

54

Простительные слабости! Тебя

Оправдывают вера, пол и возраст.

Могу ль я осуждать твои ошибки,

Когда их разделял с тобою вместе?

Нет, в счастье ли, в несчастье ли, но память

Твоя мне будет вечно дорога,

И рыцарем твоим я все ж останусь,

Насколько мне позволят честь и вера.

55

Покончим навсегда с позором нашим

И погребем его в пустынях дальних.

О, если б я из цепи дней моих

Мог вырвать эти звенья роковые!

О, если б миру эта часть моей

Истории неведомой осталась!

И доблесть, и красу, и блеск рожденья.

56

Расстанемся, и пребывай здесь в мире:

Ни шагу дальше сделать ты не смеешь;

На этой иль иной стезе найди

Усладу в недрах разума и воли".

Пока Ринальд так говорит, Армида,

Едва собой владея, на него

Бросает угрожающие взгляды;

И наконец громит его словами:

57

"Нет, ты - не сын Софии, и кичиться

Тебе геройской кровью не пристало:

Ты морем в гневе выброшен со дна,

Кавказом ты рожден, тигрицей вскормлен.

К чему еще притворство? Хоть одним

Движением ты проявил ли жалость?

В лице ты изменился ли? На вопль

Отчаянья ответил ли хоть вздохом?

58

И ты, мою печаль поправший, хочешь

Быть рыцарем моим, а сам бежишь!

Охотно все обиды забываешь!

Советы мне даешь, мудрец суровый!

Журишь мою любовь, благоразумный!

О Небо! Терпишь ты таких злодеев,

А наши храмы и твердыни рушишь!

59

Иди, мне мира твоего не надо;

Беги, неблагодарный! За тобою,

Как фурия, вслед полетит моя

Со змеями и факелами ярость.

И если суждено тебе вернуться

В проклятый стан, своею кровью скоро,

Могильными тенями окруженный,

Искупишь ты отчаянье мое.

60

Тогда-то, вздох последний испуская,

Ты призовешь Армиду... я услышу..."

Пытается она договорить;

Но скорбь ее слова вдруг прерывает,

И звуки их теряются в пространстве!

И падает как мертвая она:

Смыкаются в изнеможенье веки.

61

Смыкаются, Армида! Утешенья

Последнего тебя лишает Небо:

Открой глаза, несчастная, взгляни,

Как плачет тот, кто от тебя уходит!

Ах, если бы могла его ты слышать!

Как усладили б душу эти вздохи!

Дает тебе он все, что может: взор

Прощальный полон жалостливой ласки.

62

Что делать? Вправе ль он на берегу

Пустынном злополучную оставить?

Велит ему остаться состраданье,

Но в путь его влечет необходимость.

И вот уж судно легкое несется

Вразрез волнам; на берег устремлен

Ринальда взор, но берег постепенно

Из глаз его в пространстве исчезает.

63

Придя в себя, глядит вокруг Армида

И всюду одиночество встречает.

"Уехал! - говорит она, - уехал

И мог меня здесь бросить бездыханной!

И ни на миг отъезда не отсрочил!..

Не оказал мне помощи малейшей...

А я еще люблю его... и вместо

Того, чтоб мстить, по нем же слезы лью...

64

Но разве нет оружия другого?

О, по пятам за ним, неблагодарным!

Ни Небо не спасет его, ни Ад.

Вот он в руках, я сердце вырываю...

И пусть лежат кровавые останки

На страх другим таким же смельчакам...

Сам научил меня он быть жестокой...

Но где же я? Что говорить дерзаю?

65

Несчастная Армида! Лишь в оковах

Он мог еще твою изведать ярость;

Теперь твой гнев уж опоздал, и ты

Бесплодным излияньям предаешься,

Нет... если и мольбы мои, и чары

Над ним бессильны, есть иное средство:

Послужишь мне орудием возмездья.

66

Да, красота тому наградой будет,

Кто принесет мне голову его.

Поклонники мои! Я предлагаю

Вам тягостный, но благородный искус...

И самое себя, и все богатства

Вам отдаю... Но если я не стою

Такой цены, пустая красота,

Какой ты бесполезный дар природы!

67

Дар гибельный, гнушаюсь я тобою;

Гнушаюсь и венцом своим, и жизнью,

Гнушаюсь днем рожденья своего...

Живу я лишь надеждою на мщенье".

Так, в возгласах прерывистых свое

Отчаянье излив, с безумным взором

И косами, разметанными дико,

Она пустынный берег покидает.

68

В свой замок возвратившись, духам ада

Она шлет вызов в громких заклинаньях:

Светило дня, бледнея, угасает;

Дрожат от ветра горы и утесы,

Ревет и стонет бездна, а чертог

Уж полон и свистящих, и шипящих,

И воющих, и лающих чудовищ.

69

На здание нисходят тени тьмы

Ночной черней; они еще ужасней

От молний, что насквозь их прорезают.

Потом светлеет снова; снова солнце

Бросает с неба бледные лучи.

Еще не ясен воздух, но уж видно,

Что замка больше нет: исчез бесследно,

Как будто бы и не было его.

70

Так в блеске дня иль от дыханья ветра

Воображеньем вызванный больным,

Так исчезает призрак бестелесный.

И остается там теперь лишь то,

Что создано природою от века:

Армиду же уносит колесница.

71

Вся в облаках и шумных вихрях, режет

Она своим полетом воздух; видны

Ей берега под чуждыми звездами

Вот и столбы Алкида: Гесперия

И земли мавров уплывают мимо.

Над морем держит путь она, пока

Сирийских берегов не достигает.

72

Когда-то милой ей, остыло сердце;

Она несется к замку роковому,

Что одиноко высится средь волн.

Там, от придворных скрывшись, предается

Волнуют ей; но вскоре над стыдом

Одерживает верх желанье мести.

73

И говорит она: "Туда полет мой,

Где войско собирает египтянин:

Я силу чар еще раз испытаю.

Орудуя мечом и луком, буду

Чужому государю я служить

И заручусь его к себе участьем:

74

Меня винить ты, Хидраот, не должен:

Вини себя; ты первый побудил

В моей душе отвагу и девичьей

Стыдливости разбил на мне оковы.

Я мирных добродетелей чуждалась:

За все те преступленья, что Амур

Подскажет мне, один лишь ты ответишь".

75

Так говорит она; потом немедля

И, в пышные облекшись одеянья,

Весь блеск красы и роскоши являет.

Покинув замок, отдыха она

Не ведает, пока не доезжает

Усеяли шатрами в изобилье.