Похождения Тома Соуэра.
Глава XXIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Похождения Тома Соуэра. Глава XXIII. (старая орфография)

ГЛАВА XXIII.

Том примкнул к обществу "Юных трезвенников", его привлекала декоративность их костюма. Он дал обет не курить, не жевать табаку, не сквернословить, пока он будет состоять братчиком. Но он узнал тут нечто новое, а именно то, что стоит пообещать не делать чего-нибудь, чтобы захотелось сделать именно это. Его стало страшно мучить желание напиться и поругаться, и оно усилилось до того, что лишь надежда покрасоваться где-нибудь с своим пупсовым шарфом удержала его от выхода из общества. Скоро наступало "Четвертое июля", но он перестал думать об этом дне, не проносив своих пут еще и двух суток, а возложил свои надежды на старого Фразера, мирового судью, который лежал уже на смертном одре, и которого должны были, разумеется, хоронить с большой церемонией, согласно его высокому званию. В течение трех дней, Том очень интересовался здоровьем мистера Фразера, старался разузнавать, каково ему? Иногда надежды его так повышались, что он вынимал все свои мундирные отличия и примерял их перед зеркалом. Но старому судье было то лучше, то хуже, что выводило Тома из себя. Наконец, стало известно, что ему гораздо лучше, он поправляется. Тому было досадно, он чувствовал даже что-то вроде обиды. Он подал в отставку тотчас же, а в ту же самую ночь старику стало вдруг хуже и он умер. Том решил не доверять более никогда и никому в подобных случаях. Похороны были очень пышные и братчики парадировали на них с величием, разсчитанным на то, чтобы уморить завистью покинувшого их сочлена.

Но Том был теперь человек свободный; это тоже что-нибудь значило. Он мог пить и сквернословить, если пожелает, но, к его удивлению, ему вовсе этого не хотелось. Простая возможность делать все это невозбранно отнимала у него всякую охоту к тому, лишало дело его прелести.

Он стал замечать, что вакации, которых он ждал так страстно, начинали его тяготить. Он вздумал было вести дневник, но не случалось решительно ничего в эти дни, и потому он отбросил эту затею.

Первоклассный из всех черных менестрелей явился в местечко и произвел впечатление. Том и Джо Гарпер образовали тотчас оркестр и это тешило их вътечение двух суток.

Даже празднование знаменитого "Четвертого июля", так сказать, оплошало, потому что в этот день был ливень, и самый большой человек в свете (как предполагал Том), мистер Бентон, член северо-американского сената, решительно не оправдал ожиданий: он не был двадцатипятифутового роста, даже близко к тому не подходил.

Прибыл цирк. Мальчики играли потом в цирк три дня, устроив палатки из драных ковров. Плата за вход была: три булавки с мальчика, две с девочки. Потом и эта забава была оставлена.

Было несколько "балов" у мальчиков и у девочек, но на них было уже до того весело, что в скучных промежутках между ними было еще скучнее.

Бекки Татшер уехала на вакации к родителям, жившим в Константинополе, следовательно, не оставалось ничего светлого в жизни! А тайна, касавшаяся убийства, оставалась хронической мукой Тома. Это была истинная язва по своей неотступной боли.

бродить по местечку, то заметил, что на всем и на всех лежала печать уныния. Как он узнал, здесь было совершено много "обращений" и не только взрослые, но все девочки и мальчики "поняли религию". Том розыскивал, все еще не теряя надежды, хотя одну грешную физиономию, но разочаровывался повсюду. Джо Гарпер сидел над Библией; Том отвернулся от печального зрелища и пошел к Бену Роджерсу, но встретил его на пути: Бен занимался посещением бедных и шел с корзиною, наполненною душеспасительными брошюрками. Том поймал Джима Голлиса; тот обратил его внимание на перенесенную им корь, как на предостережение свыше. Словом, всякий мальчик, встреченный им, прибавлял лишнюю тяжесть к его угнетенности и, когда в отчаянии он бросился за утешением к своему закадычному другу, Гекльберри Финну, и тот встретил его каким-то текстом, ему стало жутко, он воротился домой и залез в постель, убеждаясь в том, что он один во всем поселке был осужден на вечную, вечную погибель.

Ночью разразилась страшная гроза с проливным дождем, грозными раскатами громаи ослепительными, непрерывными молниями. Том зарылся с головою под одеяло и ждал с трепетом своей гибели, будучи твердо уверен, что вся эта суматоха совершается ради него. Он думал, что искушал уже терпение высших сил до последних пределов и что теперь начинается и расправа. Ему показалось бы, может быть, что для умерщвления клопа не стоит вывозить целую батарею и тратить артиллерийские снаряды, но он не находил вовсе странным, что понадобилась такая страшная гроза для того, чтобы выдернуть землю из под ног такого мелкого насекомого, как он сам...

Мало по малу, буря стихла, не исполнив своего назначения. Первым порывом мальчика было выражение признательности за то и обещание исправиться. Но вторым, - обождать еще, потому что второй бури могло и не быт...

Но на следующий день доктору пришлось явиться опять: Тому снова стало плохо. В этот раз, он пролежал три недели, которые показались ему целою вечностью. Когда он снова встал на ноги, то был едва благодарен за свое спасение, вспомнив, до чего он сделался одинок, до чего отстали от него и покинули его все товарищи. Но когда он пошел печально по улице, то увидел собрание: Джим Голлис изображал председателя палаты, в которой он и другие его юные сочлены судили кошку, обвиняемую в убийстве, причем и жертва преступления, птица, была на лицо. Далее, Тому попались Джо Гарпер и Гек Финн, кушавшие украденную дыню. Со всеми ими, бедняжками, случился рецидив, как и с Томом.