Янки при дворе короля Артура.
Часть первая.
Глава VIII. Патрон.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Янки при дворе короля Артура. Часть первая. Глава VIII. Патрон. (старая орфография)

ГЛАВА VIII.
Патрон.

Добиться авторитета и власти очень трудно; но заставить других покоряться этому авторитету еще труднее. Эпизод с башнею укрепил еще более мое могущество и сделал его неуязвимым. Не было никого в государстве, кто бы заблагоразсудил вмешиваться в мои дела.

Что же касается меня, то я совершенно принаровился и к своему положению и к обстоятельствам. Первое время, просыпаясь утром, думал про себя, улыбаясь, что за странный "сон" я видел; мне казалось, что вот - вот раздастся свисток завода и я отправлюсь на службу; но мало по малу я совершенно свыкся с тем, что живу в шестом столетии при дворе короля Артура. Я чувствовал себя совершенно как дома в этом столетии, и конечно, не променял бы его на двадцатое. Мне представлялось теперь большое поле деятельности и у меня не было соперников; не нашлось ни одного человека, который в сравнении со мною не был бы младенцем относительно моих знаний и способностей. А что я делал бы в двадцатом столетии? Стоял бы во главе какой-либо фабрики, вот и все; а иногда ловил бы в свои сети сотни более лучших людей, чем я сам.

моей; но заметьте, только подходит к моей, но не такая как моя; замечательные финансовые способности Иосифа были оценены только фараоном, тогда как общественное мнение долго не могло примириться с его возвышением; а я, между тем, завоевал себе всеобщее расположение тем, что пощадил солнце; этим я и приобрел себе популярность.

Я даже не был только тенью короля, а был его сущностью; сам король, представлял собой только одну тень. Действительно, моя власть равнялась власти короля. Правда, в то время существовала еще одна власть, которая была еще могущественнее, чем моя и чем власть короля, взятые вместе. Я подразумеваю здесь церковь. Я вовсе не желаю искажать этого факта и даже не могу, если бы и хотел этого. Но теперь об этом уже более никто и ни говорит; позднее эта власть была поставлена на свое место. Но, конечно, не мне принадлежат ни инициатива этого дела, ни его последствия.

Но вернемся опять к двору короля Артура. Что это была за любопытная страна, полная интереса и заслуживающая большого внимания. А народ? Это была самая простодушная, самая доверчивая и самая оригинальная раса. Все они относились с большим уважением к церкви, королю и к знати.

названия; они только воображали себя свободными людьми, а были ими только по одному названию. Но истине сказать, что народ, как целое, существовал только для единственной цели: преклоняться перед королем, церковью и знатью; исполнять для них тяжелую работу, проливать за них кровь, голодать, чтобы они были сыты, трудиться для того, чтобы они могли оставаться праздными, испивать чашу бедствий, чтобы они могли быть счастливы, ходить нагими, чтобы они могли носить шелк, бархат и драгоценные камни, платить подати, чтобы освободить знать от этих платежей; совершению освоиться с тем оскорбительным обращением, с которым к ним относятся, для того, чтобы их притеснители могли гордо прохаживаться и воображать, что они земные боги. И за все за это, вместо благодарности, они получали только побои и презрение; но эти слабоумные люди считали даже и такое обращение за большую честь. Унаследованные идеи составляют весьма любопытную вещь и очень интересны для наблюдений. У меня были свои собственные унаследованные идеи, а у короля и у народа свои; так, например, этот народ унаследовал ту идею, что всякий человек, без титула и без длинного ряда предков, хотя бы и обладающий природными способностями и талантами, представляет из себя не более, как животное, или насекомое; тогда как я унаследовал такого рода идею, что люди, скрывающие свое умственное ничтожество под павлиньими перьями унаследованных титулов и богатства, бывают только смешны. Моя идея может показаться оригинальною, но она вполне естественна. Известно, каким образом как хозяин зверинца, так и публика смотрят на слона; они удивляются его величине и силе; говорят, что он делает удивительные вещи; рассказывают не без гордости, что он в своем гневе может прогнать тысячу человек. Но как ни гордится им хозяин, а все же он не считает его равным себе. Нет, любой оборванец усмехнется на такое предположение. Он не поймет этого, ему это покажется странным. Точно тоже было и со мною. Для короля, знати и целого народа я именно и был этим слоном, но никак не более; мне удивлялись, меня боялись, вот и все; но мне и удивлялись и боялись меня, как удивляются какому-либо животному, а следовательно и боятся его. К животным не относятся с уважением, поэтому не уважали и меня. Я, как человек без предков и без титула, был в глазах короля, знати и целого народа не более как человек низкого происхождения; все смотрели на меня со страхом и удивлением, но только без уважения; они никак не могли отделаться от той унаследованной идеи, что можно уважать человека, неимеющого длинного ряда предков.

Тут я являлся как бы исполином среди маленьких детей, интеллигентным человеком среди слепых умом; по истине сказать, я был единственным взрослым человеком в целой Британии. А между тем, какой-нибудь пустоголовый графчик, считающий целый ряд предков, пользовался большими преимуществами при дворе короля Артура, чем я. Даже иногда он имел право сидеть в присутствии короля, чего я не смел. Конечно, если бы у меня был титул, то это подняло бы меня в глазах народа, как и в глазах короля, раздавателя этих титулов; но я никогда не просил об этом преимуществе и даже отклонил его, когда мне предлагали дать титул. Я охотно принял бы тот титул, который дал бы мне народ, считая такой титул вполне законным; я надеялся приобрести со временем такой титул; действительно, после нескольких лет моей службы королевству и народу, я, наконец, получил такой титул и вполне мог им гордиться. Этот титул совершенно случайно сорвался с языка одного кузнеца в небольшой деревеньке и был подхвачен другими, переходил из уст в уста со смехом и был утвержден всенародно; не прошло и десяти дней, как мой титул стал таким же популярным, как и титул короля. Я теперь всегда был известен под этим именем, как в народе, так и в заседаниях совета, где разсуждали о государственных делах. Если перенести этот титул на современную речь, то это означало "патрон". Это был прекрасный титул и я мог им вполне гордиться. Если говорили о каком-нибудь герцоге, графе, епископе, то непременно нужно было назвать и его имя. Если же говорили о короле, королеве и о патроне, то уже знали, о ком идет речь.

Я любил короля и уважал его как короля; но как человека я считал его ниже себя, и в особенности его знать. Они также любили меня и уважали ту должность, которую я занимал; но смотрели на меня свысока, как на животное, без титула и благородного происхождения, и не особенно заботились обо мне. Однако, меня нисколько не тяготило то мнение, которое я имел о них, а они, с своей стороны, также нисколько не тяготились тем мнением, которое имели обо мне; следовательно, счеты были сверены, балансы подведены и все были довольны.