Янки при дворе короля Артура.
Часть первая.
Глава XII. Медленное мучение.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Янки при дворе короля Артура. Часть первая. Глава XII. Медленное мучение. (старая орфография)

ГЛАВА XII.
Медленное мучение.

Скоро мы выехали в поле. Было очень приятно ехать в этом спокойном уединении в прохладное осеннее утро. С вершины холма виднелись разстилающияся у его подножия зеленые долины, мы, подобно ветру, промчались по этим долинам, где, подобно островкам, там и сям возвышались деревья, а высокие дубы бросали от себя длинную тень; за этими долинами мы видели целый ряд холмов, синих от тумана и переливавшихся в волнистой перспективе горизонта; в некоторых промежутках на волнистых вершинах холмов появлялись белые и серые пятна и мы знали, что это были замки. Мы переехали уже широкую естественную просеку, блестящую от росы; мы двигались как духи, потому что по слою торфа не слышно было звука копыт; проезжая по просеке, мы дремали под зеленоватым светом, которым были окрашены лучи солнца, проникавшие сквозь зеленую крышку листьев; у наших ног журчал самый чистый и самый холодный ручеек; он точно шептался с листьями, и эта музыка ласкала ухо; иногда мы въезжали в такую чащу леса, что заслонялся свет солнца; кое-где проскользнет какое-нибудь миленькое дикое животное и проскользнет так быстро, что даже и не заметно было, откуда они проскользали; порой взвивались птицы, испуганные топотом копыт моей лошади; то они летели за кормом и беззаботно распевали песни; из леса мы опять въезжали на поляну.

Так раз пять мы въезжали в лес и опять выезжали на поляну; уже прошло часа два после восхождения солнца и становилось жарко; и это было чувствительно. Наконец, нам пришлось ехать по такой местности, где вовсе не было тени. Странно иногда бывает замечать, как небольшие волнения растут с минуты на минуту и принимают все большие и большие размеры. Вещь, о которой я сначала и не думал, теперь все более и более занимала мои мысли. Мне понадобился мой носовой платок и я решительно не знал, как его достать; я старался вовсе не думать об этом, но, как на зло, это не выходило у меня из ума. Я проклинал человека, сделавшого одеяние без кармана; мне, как нарочно, был необходим мой носовой платок каждую минуту. Видите-ли, платок у меня был в шлеме вместе с другими необходимыми вещами; но это был такого рода шлем, который нельзя было снять самому. Я не обратил на это никакого внимания, когда мне надевали этот шлем; впрочем, я даже вовсе и не знал этого; все это крайне меня раздражало. Но представьте себе, что нельзя достать вещи, которая вам так необходима, так необходима. Мои мысли не могли сосредоточиться на чем либо другом; и представлял себе в уме носовой платок, рисовал себе в уме носовой платок; пот струился у меня по лбу и я не мог его вытереть; хотя было бы что-нибудь у меня под руками, ну, хоть кусочек бумаги, а то даже не было и такой безделицы; это был действительно самый ужасный род бедствия. Я не говорил бы, если бы это не было так. Я старался себя успокоить тем, что на следующий раз непременно возьму с собою ридикюль, пусть люди смеются, сколько им угодно. Действительно, эти железные болваны Круглого Стола найдут это немного скандальным, но я прежде всего дорожу комфортом, а потом уже забочусь о стиле. И вот мы двигались все дальше и дальше и пришлось проезжать по пыльному месту; поднялось целое облако пыли; оно проникло мне в нос и заставило меня чихать и плакать. Я стал говорить такия вещи, которых не следовало говорить; не отрекаюсь от этого. Я не лучше прочих людей. Казалось, что мы никого не встретим в Большинство рыцарей, конечно, думали бы только о том, чтобы им достались его вооружения; но мне нужно только его банданна, пусть бы он сохранил себе весь железный и медный товар.

Между-тем, становилось все жарче и жарче. Видите-ли, солнце стало спускаться ниже и ниже и нагревало железо все более и более. А когда вам так жарко, то вас раздражает всякая безделица. Когда я ехал рысцой, то пыхтел и сопел и это мне крайне надоедало; кроме того, меня выводил из терпения щит, который от тряски так и прыгал у меня на шее и колотил меня то в грудь, то в затылок; если бы мне вздумалось прогуляться, то мои суставы захрустели бы и заскрипели бы так же монотонно, как тачешные колеса, если бы мы своею скорою ездою не производили ветерка, то я положительно изжарился бы в этой печи; но чем дальше, тем железо становилось горячее и горячее и, казалось, вес в нем все прибавлялся и прибавлялся. Кроме того, приходилось постоянно переменять пику с одной стороны на другую, потому что было слишком тяжело держать ее одною и тою же рукою долгое время.

зуд появляется то в одном месте, то в другом, то в нескольких зараз; наконец, этот зуд распространяется по всей территории вашего тела и вы не можете себе представить, как это неприятно и неудобно. И когда этот зуд достиг высшей степени, когда я находил, что уже не в состоянии больше терпеть, вдруг появилась несносная муха, прошла через преграду и совершенно безцеремонно поместилась на моем носу, а я никак не мог поднять забрала; я мог только трясти головою, а она у меня горела от жары; а вам известно, как надоедливы мухи и как оне действуют, если найдут что-либо такое... а когда я тряс головою, то муха только перемещалась с одного места на другое: с носа на губы, с губ на ухо и все время жужжала и кусала меня, так-что всякий, кто был уже и без того измучен до такой сильной степени, конечно, решительно не мог вынести; я также дошел до последней степени мучения. Я попросил Ализанду освободить меня от шлема. Она сняла его, вынула оттуда все содержимое, а вместо этого наполнила его чистою и свежею водою и я пил, пил, пока не освежился; остальную воду она вылила мне за мое железное одеяние. Нельзя себе представить, как это освежило и подкрепило меня. Она продолжала лить на меня воду, пока я не освежился окончательно.

Теперь приятно было бы отдохнуть, успокоиться; иногда отдых бывает самым приятным наслаждением в жизни. За минуту перед тем я набил трубку; табак был положен в моем шлеме, но только у меня не было спичек.

прохожих. Ожидать в молчании было бы очень приятно, так как у меня было много дел, о которых приходилось поразмыслить, и я тотчас же принялся раздумывать. Мне приходилось пораздумать о том, как эти рациональные или полурациональные люди научились носить такое вооружение, в виду всех его неудобств; каким образом они решались передавать такое одеяние последующим поколениям; то, что я вытерпел сегодня, они должны были терпеть целую жизнь. Мне приходилось подумать обо всем этом; кроме того, мне нужно было еще поразмыслить и о том, как преобразовать это неуклюжее одеяние и каким образом убедить народ уничтожить его; но при настоящих обстоятельствах пришлось отказаться от всех этих обсуждений. Ни о каких размышлениях нельзя было и думать там, где находилась Сэнди. Она была вполне порлдочная особа и с добрым сердцем; но из её уст всегда лился целый поток речи; эта девушка была настоящая мельница; от её болтовни у вас трещала голова так же, как от городской езды экипажей и вагонов. Если бы ей можно было заткнуть рот пробкой, то это было бы удобно; но таким существам нельзя затыкать пробкой рот, потому что тогда они умрут. Девушка болтала целый день и вы могли бы подумать, что она разскажет что-нибудь особенное, но она ничего но говорила выходящого из ряда вон; она никогда не пренебрегала словами. Она целые недели жужжала, молола, болтала. А в результате оставался один только ветер. У ней никогда не было никакой идеи, как её нет у осла. Она была настоящая пустозвонка; я тут подразумеваю, что она ворчала, ворчала, ворчала, болтала, болтала, болтала; именно так, как она и должна была делать; еще сегодня утром я вовсе не считал ее такою мельницею; у меня было достаточно и своих треволнений; но после полудня мне несколько раз приходилось ей говорить:

- Успокойтесь, дитя мое; вы, право, испортите весь воздух и королевству придется выписывать новый, а это будет крайне убыточно для казначейства, у которого и без того много расходов.