Янки при дворе короля Артура.
Часть первая.
Глава XX. Замок людоедов.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Янки при дворе короля Артура. Часть первая. Глава XX. Замок людоедов. (старая орфография)

ГЛАВА XX.
Замок людоедов.

Между шестью и девятью часами мы проехали десять миль, что было совершенно достаточно для лошади с тройною ношею - мужчиною, женщиною и вооружением; мы остановились на продолжительное время под деревьями у чистого ручейка.

Прямо к нам ехал рыцарь; когда он подъехал ближе, то испустил жалобный стон, по которому я узнал, что он был чем-то недоволен, кроме того, он стал громко браниться и проклинать кого-то; но вот он подъехал еще ближе и я увидел на его накидке бюллетень с надписью золотыми буквами:

"Употребляйте профилактическия зубные щетки Петерсона, - по последней моде".

Я был очень доволен его видеть; по этой надписи я узнал, что это один из моих рыцарей. Это был сэр Мадок де-ла-Монтэнь, высокий дюжий парень, главным отличием которого было то, что он чуть не вышиб из седла сэра Лаунсело. Он всегда находил какой-нибудь предлог, чтобы рассказать такой удивительный факт в присутствии незнакомого лица. Но также был еще и другой факт, почти однородный с этим, но про который он никогда не рассказывал сам, если его не спрашивали; но в последнем случае, если ему уже приходилось упоминать об этом факте, то обыкновенно он говорил, что ему не удалось иметь успеха, потому что его прервали и он полетел с лошади головой вниз. Этот простодушный лентяй решительно не находил никакой разницы между обоими фактами. Я его любил за то, что он серьезно относился к делу; притом так приятно было смотреть на этого широкоплечого всадника в стальной кольчуге, на его львиную гриву на голове, покрытую шлемом с перьями, на его громадный с причудливым девизом щит, на котором была изображена рука в латной рукавице, сжимающая зубную щетку, а на девизе стояло изречение: "Испытайте, не опасайтесь!" Я ввел чистку зубов.

Рыцарь говорил, что он устал; действительно, у него был утомленный вид, но он не хотел спешиваться, говоря, что теперь он в погоне за "банным" человеком и тут же принялся браниться и клясться. Носитель объявления, упомянутый здесь, был сэр Оссеиз Сурлуз, храбрый рыцарь, пользовавшийся большою славою, потому что подвергался на турнире большому риску, однажды с сэром Могулем, а потом с самим сэром Гаэрисом - хотя и не имел успеха. Он был веселого нрава и для него не существовало ничего серьезного в мире. Поэтому-то я и выбрал его развить желание в народе устроить бани. Там еще не было бань; в этом поручении ничего не было серьезного. От этого агента требовалось приготовить публику к большой перемене, но это следовало делать постепенно; он должен был внушить им чувство к опрятности и, затем бани стали бы появляться мало по малу.

Сэр Мадок был крайне раздражен и снова начал клясться и браниться. Он сказал, что утомился от этих проклятий и нравственно, и физически; рыцарь поклялся ни спешиваться, ни отдыхать, ни думать ни о каком-либо комфорте, пока не найдет сэра Оссеиза и не сведет с ним счетов. Дело заключалось в том, что утром он встретился нечаянно с сэром Оссеиз и тот сказал ему, что, если он сократит путь через поля, болота, холмы и долины, он там встретит целую компанию путешественников, которые были обычными потребителями профилактики и зубных щеток. Три часа спустя после бешеной езды, он настиг эту толпу; это все были настоящие патриархи, выпущенные из подземелья только накануне; они в течение двадцати лет даже и забыли, что у них когда-либо были во рту зубы.

- Горе, горе ему! - сказал сэр Мадок, - я съумею с ним расправиться; еще никто в жизни не наносил мне такой обиды, как этот долговязый Оссеиз; я поклялся отплатить ему!

Сказав это, и выругавшись еще раз, он пришпорил лошадь и уехал. После полудня, мы настигли одного из этих патриархов в одной бедной деревне. Его окружали родственники и друзья, которых он не видал пятьдесят лет. Тут же было и его потомство, вовсе не знавшее и никогда не видавшее его; но для него это были, точно чужие; его намять изменила ему, а разсудок помрачился. Кажется даже невероятным, чтобы человек мог пробыть в заключении пятьдесят лет, да еще в какой-то норе, как крыса; его старуха-жена и несколько старых товарищей, вот только кто его помнил и знал. Они помнили, когда еще он был в полном расцвете своей силы и мужества; не забыли и того, как он поцеловал своего ребенка и отправился в это ужасное место тьмы и забвения. Люди в замке говорили, что этот человек был заключен за какое-то забытое преступление, которое даже не было записано; но его старуха-жена знала об этом, точно также, как знала об этом и дочь, стоявшая теперь тут же и окруженная своими женатыми сыновьями и замужними дочерьми; дочь старалась припомнить этого отца, которого знала только по имени и который существовал только в её мыслях, как безформенный образ, какое-то смутное предание, и это продолжалось всю её жизнь, а теперь вдруг отец превратился в плоть и в кровь, и сидел против нея.

Это было курьезное положение; конечно, не потому, что в этой комнатке было так тесно, но потому, что одна вещь казалась мне крайне странною. Я видел и сознавал, что такое ужасное дело не возбудило в этих людях ни малейшого признака гнева против их притеснителей. Они так долго находились под игом жестокостей и оскорблений, что даже пугались, когда с ними обращались ласково. Да, здесь было ясное доказательство того, как этот народ глубоко погряз в рабстве. Все их существование было доведено до однообразно мертвенного уровня терпения, покорности судьбе, немого и безропотного воспринятия всего, что только случалось с ними в жизни. Их воображение совершенно умерло. Если вы можете сказать о каком-либо человеке, что он поднял возмущение, то это не могло бы меня удивить. Я только жалел, почему свернул в эту деревушку, а не поехал своею дорогою. Это не представляло никакого интереса для государственного человека, который тут не встретит никого, кто бы замышлял о мирной революции.

Два дня спустя Сэнди начала выказывать признаки возбуждения и лихорадочного безпокойства. Она объявила мне, что мы приближаемся к замку людоеда. Меня это крайне поразило. Цель нашего путешествия как-то постепенно, совершенно испарилась из моего ума; но это внезапное напоминание возбудило во мне жгучий интерес. Сэнди волновалась все более и более, так что и мое сердце начало учащенно биться. Никогда нельзя сообразоваться с своим сердцем; у него свои особые законы, оно трепещет от таких вещей, которыми совершенно пренебрегает разсудок. Но вот Сэнди сошла с лошади и просила меня подождать, а сама поползла между кустарниками, окаймляющими склон покатости, становившейся всо круче и круче. Эти кустарники скрывали ее до тех пор, пока она не доползла до своей засады и стала меня ждать, пока я не доберусь до нея, точно также на коленях. Её глаза горели, и она сказала мне каким-то, исполненным страха, шепотом:

- Замок! Замок! Смотрите, вот и его очертания!

Но я испытывал, в эту минуту самое неприятное разочарование и потому сказал:

- Какой же это замок? Это просто свиной хлев; свиной хлев, окруженный плетнем.

Она посмотрела на меня с удивлением; оживление сошло с её лица; несколько мгновений она молчала и точно терялась в догадках, но потом сказала:

- Странное дело! В то время он не был очарован. Но как все это ужасно! Одному лицу он кажется очарованным и представляется в каком-то позорном виде, тогда как другому он является в своем обыкновенном виде, грандиозный и высокий с развевающимися в голубом воздухе флагами, прикрепленными к его башням. Ах, Господи, защити нас! Но как надрывается сердце, когда вспомнишь об этих несчастных пленницах с выражением грусти на их лицах. Мы слишком долго замешкались и вполне достойны порицания.

Тут я понял свое положение. Замок был очарован для меня, но не для нея. Конечно, я не терял времени в разговорах с нею, потому что никак не мог бы разубедить ее, и потому сказал:

- Это весьма обыкновенная вещь; глазам одного человека предмет представляется в очарованном виде, тогда как глазам другого является тот же самый предмет в своей настоящей форме. Вы, конечно, об этом слышали прежде, Сэнди, хотя, быть может, вам не удавалось испытывать этого на себе. Но тут нет ничего дурного. В сущности, это даже счастливый случай. Если бы эти люди были превращены в свиней и казались бы таковыми, как для самих себя, так и для всех посторонних, то тогда было бы необходимо разсеять эти чары, а это во что либо, кроме как в газ без запаха, который поднимается к небесам и за которым вы не можете более следить. Но тут, но счастью, находятся только одни мои глаза под силою чар и, следовательно, это легко разсеять без всяких вредных последствий. Эти дамы и остаются дамами, как для себя, так и для вас, так и для всех других, кроме меня; следовательно, оне нисколько не пострадают от моего заблуждения; я буду знать, что свиньи эти - лэди и буду знать, как с нею следует обращаться.

- Благодарю тебя, о, мой дорогой лорд, ты говоришь, как ангел. Я знаю, что тебе удастся их освободить; я знаю, что твое искусство и твое могущество не могут сравниться ни с кем из живущих на земле.

- Весьма понятно, Сэнди, что я не допущу до того, чтобы принцесса оставалась в хлеву.

- Неужели стоящие там три человека кажутся для моих разстроенных глаз свинопасами?

- Ах, это людоеды! Неужели они так преобразились! Право, это ужасно! Теперь я вся дрожу от страха; но как ты можешь нанести им верный удар, если видишь только пять частей их фигуры, а остальные четыре для тебя невидимы?.. Будьте осторожнее, милостивый сэр, это крайне рискованное предприятие.

с этими быками. Оставайтесь на вашем месте.

Я оставил Сэиди коленопреклоненную в своей засаде, но все же не лишенную надежды; затем я направился к хлеву и стал торговаться с свинопасами... Я даже снискал их признательность за то, что купил всех свиней за оптовую цену - шестьдесят пенсов, что было много выше последней таксы на этот скот. Но я пришел как раз во время; на следующий день явились бы патеры, люди лорда и отобрали бы весь скот, оставив свинопасов без свиней, а Сэнди без принцесс. Теперь эти люди могли заплатить налоги и еще оставить и себе денег. У одного из этих свинопасов было десять человек детей; он рассказывал, как в прошлом году один патер пришел к ним и выбрал из десяти хлевов десятую часть самых жирных свиней; жена пастуха бросилась за патером и, предлагая ему ребенка, сказала:

Я отослал троих людей, открыл калитку хлева и попросил Сэнди войти; она, конечно, не преминула это исполнить и ворвалась в хлев с шумом и радостным криком; на глазах у ней появились слезы радости; она ласкала поочередно то ту, то другую свинью, называя их именами принцесс. Видя такую сцену, мне стало стыдно за Сэнди, стыдно за человеческий род.

разбегались во все стороны но кустарникам и постоянно отыскивали наиболее грязные места, разсыпались по скалам, холмам и ущельям; кроме того, их нельзя было ни ударить, ни прикрикнуть на них, так как Сэнди никак не могла вынести, чтобы так грубо обращались с особами высшого круга. Наиболее безпокойная из всего стада была старая самка, которую называли милэди, или ваша светлость, точно также и других величали различными титулами. Было крайне скучно и неудобно гоняться за этими свиньями в моем вооружении. В особенности была несносна одна маленькая графиня с железным кольцом в рыле и с густою и длинною шерстью на спине. Мне пришлось гоняться за нею чуть-ли не целый час. Тогда я схватил ее за хвост и стал волочить за собою. Но когда я нагнал Сэнди, то та пришла в ужас и заметила мне, что крайне неделикатно тащить принцессу за её трэн. Мы пригнали свиней к одному дому как раз в сумерки - даже позднее. Но мы недосчитались некоторых из наших лэди. Так, например, отсутствовала принцесса Неровенс де-Морганор и две её придворных дамы, а именно: мисс Анжела Богун и девица Элайна Коуртемэнс; первая из этих двух была молодая черная самка с белою звездою на лбу, а последняя - бурая самка с тонкими ногами, слегка прихрамывавшая на переднюю правую ногу; у этой парочки вся кожа была покрыта такими волдырями, каких я еще никогда не видал. Также между отсутствующими было много баронесс; по моему, всех этих отсутствующих так и следовало бы оставить в отсутствии; но нет, все это колбасное и сосисечное мясо должно было быть найдено; было послано множество слуг с факелами, чтобы отыскать этих лэди в лесу и по холмам.

Все это стадо было водворено в одном из домов. О, Боже мой! Я никогда не видал ничего подобного. Я даже никогда не слыхал ничего подобного. Я не подозревал, что могло случиться что-либо в этом роде. Это было нечто подобное инсуррекции в газометре.