Янки при дворе короля Артура.
Часть вторая.
Глава II. Первая газета.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Янки при дворе короля Артура. Часть вторая. Глава II. Первая газета. (старая орфография)

ГЛАВА II.
Первая газета.

Когда я сказал королю, что намерен идти ночью переодетым в платье обыкновенного свободного человека для ознакомления с жизнью народа, то король был до такой степени поражен этою новою мыслью, что решил и сам сделать тоже самое. Он находил, что его лично ничто не может остановить и для этого он оставит все дела; такая идея ему очень нравилась и он мечтал об этом несколько дней. Он хотел как можно скорее принести в исполнение свое желание; но я ему объяснил, что нужно прежде исполнить церемонию относительно королевского попечения о болящих, чтобы не обмануть надежд ожидавших и тогда уже отправиться в путь. Затем он должен предупредить королеву, что уезжает на несколько дней. Но лишь только я сказал об этом, как лицо короля омрачилось и он сердито пробормотал:

- Разве ты забыл, что когда Лаунсело здесь, то она не нуждается в короле и ей все равно, бывает-ли, он дома или нет. Но тут я постарался переменить предмет разговора. Действительно, Геневера была очень очень красива, но в то же время крайне легкомысленна. Я никогда не вмешивался в это дело; оно до меня не касалось. Между тем королева часто спрашивала меня:

- Сэр Патрон, видел-ли ты сэра Лаунсело?

Так как я замечал, что это было крайне неприятно королю, то я и старался избегать всех подобных столкновений.

Здесь в стране существовало весьма практичное постановление - попечение короля о больных. В день такого заседания король возседал на троне под балдахином, а около него теснилось духовенство. На видном месте стоял Марсенель - отшельник, нечто в роде врача. Он представлял королю больных. А на полу, ближе к дверям, лежали и сидели больные, тесно прижавшись друг к другу, при сильном освещении. Это представляло картину; казалось, что все это было подобрано умышленно, тогда как на самом деле это являлось само собою. Тут находилось до восьми сот больных. Представление больных королю шло крайне медленно; для меня такая церемония теряла прелесть новизны, потому что я много раз видел это прежде, а теперь она меня утомляла; но этикет требовал тут моего присутствия. Врач также был необходимым при этой церемонии; тут было много таких людей, которые являлись только для того, чтобы лично видеть короля, другие же единственно для того, чтобы получить монету и поэтому выдавали себя за больных. В то время коин была небольшая золотая монета, равняющаяся по своей стоимости трети доллара. Вы можете себе представить, сколько было охотников на эти деньги. Но я задумал тайно распорядиться этим делом сам. За неделю до своего отъезда из Камелота, я внес в казначейство шесть седьмых суммы, назначенной для раздачи больным, а одну седьмую суммы приказал отчеканить в пятицентные никели и отдал это в распоряжение главы королевского департамента попечения о больных; никель заменял золотой коин и эти никеля раздавались больным. Вообще я находил, что следует давать столько, сколько возможно, не нанося ущерба казне. Старинные золотые и серебряные коины были неизвестного происхождения, но некоторые из них остались еще от времен римлян. Эти монеты были штампованы, а не вычеканены; девизы на них стерлись от времени и от употребления, так что решительно нельзя было ничего разобрать. Я находил, что новый блестящий никель, на одной стороне которого было изображение короля, а на другой Геневеры с каким-либо благочестивым изречением, принимался больными с такою же радостью, как и коин, но в тоже время это составляло большую экономию, как это видно из следующого вычисления: каждую неделю являлось от 700--800 больных; по прежним распоряжениям это стоило около 240 ф. ст., а согласно моему распоряжению это обходилось 35 ф. ст., так что сберегалось около 200 ф. ст.

Во время церемонии Маринель брал больного, осматривал его, и если находил в нем какую либо болезнь, то представлял его королю. Один из патеров произносил слова: "Они возлагали свои руки на больного и тот исцелялся". Король проводил рукою по язвам больного, пока продолжалось чтение; потом выдавал ему никель, вешая его на шею больному, и отпускал его. Вы думаете, что это приносило исцеление? Конечно; иногда сильная вера способствует исцелению. У Астолата была построена часовня на том самом месте, где явилась Пресвятая Дева одной девушке, которая пасла гусей; в часовне была повешена картина, изображавшая это происшествие, картина, к которой, вы думаете, быть может, было опасно приближаться больному; но напротив того, туда ежегодно стекались тысячи больных и хромых и многие получали там исцеление после молитвы в часовне; сначала я сам этому не верил, но, побывав в часовне, вполне в этом убедился; я видел многих хромых, ходивших в Камелоте целые годы на костылях, но эти больные после посещения часовни и молитвы в ней получили исцеление; в часовне было оставлено множество костылей, как вещественное доказательство исцеления больных.

В других местах эксперты собирали больных в комнате и молились вместе с ними, взывая к их вере, и страждущие выходили оттуда, получив исцеление.

В дни моей молодости английские монархи перестали исполнять эту церемонию, но тут не было никакой причины к недоверию, так как из пятидесяти больных выздоравливали, по крайней мере, сорок девять.

Уже три часа продолжалась эта церемония; патеры читали молитвы; больные подходили к королю и отходили от него. Я чувствовал сильную усталость и сел у открытого окна; уже пятисотый больной подошел к королю, как вдруг с улицы донесся до меня звук, который показался мне чудною мелодиею, звуком рожка, напомнившим мне время, до которого оставалось еще тринадцать столетий: "Камелот, еженедельный Госсона и литературный Вулкан," - всего только два цента! Описание чуда в Валлэй Голинесс!" Этот газетчик мне показался выше самого короля. Но я был единственный человек, знавший и понимавший то значение, которое будет иметь в мире этот народившийся волшебник.

Я бросил из окна никель и получил газету. Газетчик, Адам в своем роде, завернул за угол. Как мне было приятно видеть газету, держать ее в своих руках. Но вот мой взор упал на оглавление. Я так долго жил в удушливой атмосфере почтения, уважения, возвеличения, что это подействовало на меня, как струя холодной воды.

ТЯЖЕЛЫЕ ВРЕМЕНА В ВАЛЛЕЙ ГОЛИНЕСС.

* * *

ЗАПРУЖЕНИЕ ВОДЫ.

* * *

Мерлэн, действующий своим искусством, но принужденный
ОТКАЗАТЬСЯ.

* * *

НЕЗАПРУЖЕННЫЙ КОЛОДЕЗЬ, ИЗВЕРГАЮЩИЙ
АДСКИЙ ОГОНЬ И ДЫМ И ГРОМ.

* * *

Удивление глупцов.

* * *

Несравнимое торжество

и так далее и так далее. Да, это было слишком сильно. Когда-то я радовался этому и не находил в этом ничего особенного, но теперь эти заметки мне показались противоречивыми. Это было нечто в роде арканзаского журнализма, но это не был арканзаский журнализм. Кроме того, в последних строках было заметно, что хотят нанести оскорбление отшельникам. Вообще во всей газете заметен был какой-то резкий тон, что мне крайне не понравилось.

Местный дым и пепел.

Экспедиция No 3 отправится первого следующого месяца в поиски за сэром Саграмором ле-Дезироус. Эта экспедиция находится под командою славного рыцаря Род Лафеса и его помощников сэр Персэнта Индейского, человека знающого, вежливого, умного и далее сэра Паламида Сарацинского, который сам не из породы брусники. Это не пикник, а эти люди воображают, что занимаются делом.

Читатели Госанны с большим сожалением прочтут, что красивый, популярный сэр Чаролэ Гауль, пробывший около месяца в Булль-Галибуте и очаровавший всех своими манерами и изяществом, теперь уезжает домой. Покажитесь нам еще раз, Чарли!

Распоряжение похоронами последняго сэра Дэллианса, сына герцога Корнуэльского, убитого в борьбе с исполином Поттед Блуджон в прошлый вторник, находится в руках услужливого Мулебля, такого человека, который считает своим наибольшим удовлетворением исполнение последняго грустного долга. Испытайте его!

Искренняя благодарность от конторы Госсанна, от издателя и всех служащих, внимательному лорду Гэй Стюарт третьему помощнику дворцового камердинера за присланное мороженое в таком количестве, что глаза получателей наполнились слезами благодарности. Если этой администрации попадобится черкнуть что-либо о каком-нибудь имени перед следующими повышениями, то Госсанна это постарается внушить.

Девица Ирена Дьюлэн из Соутдз Асмолант посетила своего дядю, известного своею популярностью хозяина Сантльмэнс Бординг Гауз, Ливер Лэн, в этом городе.

Молодой Баркер, починщик кузнечных мехов, вернулся домой и совершенно поправился после своего путешествия по окрестным кузницам. Смотри его адрес.

Весьма понятно, что для начинающого это была изрядная журналистика. Я прекрасно это знал, но все же тут было нечто обезнадеживающее. "Придворная хроника" мне понравилась больше; действительно, её простая и полная достоинства почтительность действовала освежающим образом после всех этих фамильярностей. Но все же и этот отдел требовал улучшений. В придворной хронике совершенно нет разнообразия. Самое лучшее разнообразить факты, это придавать им другую форму; если вам приходится повторять один и тот же факт, то можно облечь его в новые слова, придав ему иную внешнюю оболочку. Это обманывает глаз; вам кажется, что это новый факт; это дает вам мысль, что двор занят самыми разнообразными делами; это подзадоривает вас, и вы проглотите целый столбец с большим аппетитом, сами того не замечая, что это бочка супу, приготовленного из одних бобов. Способ Кларенса был хорош по своей простоте, ясности и деловитости, но все же это был не лучший способ.

Придворная хроника.

В понедельник король катался в парке.

" вторник " " " "

" среду " " " "

" четверг " " " "

" пятницу " " " "

" субботу " " " "

" воскресенье " " "

Но все же, повертывая и перечитывая газету вдоль и поперек, я был очень доволен. Тут являлись неточности, опечатки, но все же их было не так много, чтобы стоило говорить о них; все же такая газета была достаточно хороша для Арканзаса и слишком хороша для подданных Артура. Конечно, грамматика страдала, словосочинение также, но и это была не велика беда. Вообще тут было много недостатков, но человек не должен критиковать другого, если сам не умеет стоять прямо.

вещь? Что это такое? Носовой платок? Покрывало для седла? Часть рубашки? Из чего это сделали? Как это тонко и непрочно! Это рвется? Под дождем может вымокнуть? Тут написано что-нибудь, или это только украшения? Они подозревали, что тут нечто написано, так как те, которые знали по латыни и понимали по гречески, узнали некоторые буквы, но в целом не могли вывести из этого никакого заключения. Я постарался объяснить им это в самой просто форме:

- Это общественная газета; в другое время я вам объясню, что это такое. Это не материя, а сделано из бумаги; когда-нибудь я объясню вам, что такое бумага. Проведенные линии - это материал для чтения; он написан не рукою, а напечатан; при случае я вам объясню и что такое печатание. Напечатано тысячу таких листков один точь в точь, как другой во всех мельчайших подробностях.

Тогда послышались громкия восклицания:

- Тысячу листков! Ужасная работа! Над нею должны трудиться несколько человек целый год.

- А между тем тут работали только один день двое, мужчина и мальчик.

Но я оставил их при этом мнении. Затем я прочел тихим голосом тем немногим, которые столпились около меня с своими бритыми головами, все то, что было напечатано. Я прочел им о чуде с колодцем и опять послышались восклицания:

- Ах, как это верно! Как удивительно! Как чудно!

Они пожелали взять газету в руки, разсматривали ее, любовались ею; разбирали таинственные для них письмена. Но как мне приятно было смотреть на эти склоненные головы, на эти сияющия лица, на эти красноречивые взоры! Но и удивление и интерес к газете не являлись-ли красноречивою данью и непринужденным комплиментом, обращенным ко мне? Я понял теперь, что чувствует мать, когда посторонния женщины или приятельницы берут на руки её новорожденное дитя, склоняются над ним, любуясь им, точно весь мир исчез из их сознания в настоящую минуту. Я знаю, что она чувствует; более удовлетворенного самолюбия не существует; король, победитель, поэт достигает только до половины пути к этой светлой далекой вершине и чувствует только половину такого божественного довольства.

радостью. Да, это было блаженство, я вкусил его и вряд-ли мне когда удастся вкушать его опять.