Янки при дворе короля Артура.
Часть вторая.
Глава IV. Дисциплинирование короля.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Янки при дворе короля Артура. Часть вторая. Глава IV. Дисциплинирование короля. (старая орфография)

ГЛАВА IV.
Дисциплинирование короля.

На четвертый день нашего странствования, как раз при восхождении солнца, я пришел к следующему решению: король должен быть дисциплинирован; дела не могли идти таким образом; короля следовало взять в руки и дисциплинировать его самым добросовестным образом, иначе мы никогда не решимся пробраться в какое-либо жилище, так как там любая кошка примет его за шарлатана, но не за поселянина. Я посоветовал королю отдохнуть и сказал:

- Государь, все, что касается до вашего одеяния и вашей гримировки, все это прекрасно; но между вашим одеянием и вашим поведением большая разница. Ваша воинственная выправка, лордская осанка - все это не идет к вашему костюму. Вы держитесь слишком прямо, ваш взор слишком горд и в то же время и слишком доверчив. От забот о королевстве не будут горбиться, не станут поникать головою; эти заботы не уменьшают блеска глаз, не производят сомнений, боязливости в сердце, неуверенности в походке. Все это удел людей низкого происхождения. Вы должны выучиться притворству; вы должны съуметь подражать бедности, униженности и угнетенности человека, переносившого всевозможные оскорбления, что подтачивает мужество в человеке, хотя и между такими людьми найдутся хорошие и верные подданные и честные слуги; но вы, вы совсем не то; любой ребенок узнает в вас переодетого и мы, при первом шаге в какое-либо жилище, потерпим неудачу. Прошу вас, ваше величество, пройдитесь вот так:

Король был очень внимателен и попробовал подражать мне.

- Прекрасно... вот так... отлично! Держите подбородок немного ниже, прошу вас... вот так. Вы поднимаете глаза слишком высоко; прошу вас, не смотрите на горизонт, а вниз, на десять шагов прямо против себя. А, вот так лучше, вот так хорошо! Подождите, прошу вас; у вас слишком много самоуверенности, слишком много решительности; в вашей походке должно быть более тяжеловесноcти. Посмотрите, прошу вас... вот что нужно... Вот теперь хорошо!.. вы несколько приближаетесь к натуральному... но все еще чего-то не достает... ужь, право, не знаю... Прошу вас, ваше величество, пройдитесь еще ярдов тридцать, так чтобы вы были у меня в перспективе... Все хорошо - и голова, и плечи, и подбородок... все хорошо! Но все же чего-то недостает? Прошу вас, пройдитесь еще раз... Да, теперь я начинаю понимать... Все механическия мелочи прекрасны, но...

- Чего же еще надо?

- Дайте мне подумать... Я еще не окончательно решил, что следует делать. Тут есть недостаток, который побеждается только практикою. Но тут прекрасное место для упражнений; почва каменистая, насаженная остатками корней деревьев, место безлюдное; вдали только виднеется хижина и вспаханное поле, но нас оттуда никто не увидит. Тут можно будет провести целый день в упражнении; я буду дисциплинировать вас, государь.

После продолжительного упражнения я сказал королю:

- Теперь, государь, представьте себе, что мы у дверей какой либо хижины и вся семья перед вами, а вы обращаетесь к главе этой семьи.

Король выпрямился совершенно безсознательно и сказал тоном самой леденящей холодности:

- Молодец, подай сиденье, да принеси чего-нибудь поесть.

- Ах, ваше величество, это нехорошо!

- Чего же тут недостает?

- Эти люди не называют друг друг молодцами.

- Неужели?

- Да; те только, которые стоят выше их, называют так этих людей.

- Тогда мне следует начать снова; я назову ого крепостным.

- Нет, нет; он может быть и свободным человеком.

- Ах, вот как! Тогда мне следует назвать его "добрый человек".

- Это несколько лучше, вам милость, но самое лучшее сказать ему: дружок или братец.

- Братец? Такой дряни?

- Но ведь мы сами выдаем себя за такую же дрянь.

- В таком случае, я скажу: "Братец, принеси мне сиденье и чего-нибудь съестного". Теперь так?

- Не совсем так! Вы сказали подай одно сиденье, но не для нас, не для обоих; пищу для одного и сиденье для одного.

Король посмотрел на меня с удивлением. Он обыкновенно не мог за раз обсудить всего со всех сторон; он мог обдумывать какую-нибудь идею понемногу, по зернышкам, а никак не в целости.

- Неужели и вы будете сидеть?

- Если я не сяду, то люди подумают, что мы неравные между собою, а только показываем вид, будто мы разные; их не обманешь.

- Это совершенно верно! О, как хороша истина, в какой бы форме она ни проявлялась! Да, он должен принести нам пищу и сиденья и служить совершенно одинаково нам обоим и не выказывать предпочтения ни одному из нас.

на это и на многия другия отталкивающия вещи, принаравливаиъся к обычаям этого дома и быть с этою семьею совершенно на равной ноге, исключая только, если этот человек из рабов; наконец, тут не будет ни умывальников, ни столового белья, это не водится ни у рабов, ни у свободных людей. Прошу ваше величество, пройдитесь еще раз. Теперь лучше, но все еще не совсем хорошо. Эти плечи никак не сгибаются, там как они не знали иной тяжелой ноши, кроме кольчуги.

- Дайте мне мешок; я хочу приучить свой дух носить на плечах тяжести, не имеющия ничего почетного; ведь это наш дух заставляет нас поднимать плечи, а нисколько не вес тяжести; нося вооружение, мы поднимаем плечи выше, так как это почетная тяжесть и человек держится под ней прямо... Но, не делайте мне никаких возражений, а взвалите мне мешок на плечи.

Это была такая упрямая пара плеч, которая никак не хотела горбиться совершенно естественно. Дисциплинирование началось снова; я поправлял короля и давал ему советы.

- Теперь представьте себе, что вы в долгах, докучливые кредиторы не дают вам покоя; вы не можоте работать, - ну, положим, что у вас околела лошадь; ваша жена больна, дети плачут от голода...

Итак далее, и так далее; я продолжал его дисциплинировать и говорил ему о разных бедствиях, претерпеваемых народом, вследствие лишений и безденежья. Но слово лорд был совершению пустой звук для короля и не представлял для него ничего особенного. Слова ничего не реализируют, ничего не воплощают, пока кто-нибудь сам лично не пострадает от такого слова, воплощенного в человека и пострадает так, что это выше всех описаний. Есть так много умных людей, разсуждающих о "рабочих классах" и успокоивающих себя тем, что день упорного умственного труда много тяжелее, чем день упорного физического труда; по этому-то совершенно справедливо, что первый оплачивается много дороже, чем второй. Они так думают потому, что прекрасно знают первый и не имеют ни малейшого понятия о втором. Но мне известен как умственный труд, так и физический, и во всей вселенной не найдется достаточно денег, чтобы нанять меня на месяц для работы заступом; но я буду заниматься каким угодно умственным трудом за самую безделицу даже, пожалуй, безвозмездно, и это доставит мне удовольствие.

"труд" не может считаться работою; это удовольствие, развлечение и в этом заключается его высшая награда. Самая ничтожная плата архитектору, инженеру, генералу, писателю, скульптору, живописцу, лектору, адвокату, законодателю, актеру, проповеднику, певцу все же сравнительно высока за его работу; а что сказать про волшебника, стоящого в оркестре с своею магическою палочкою в руках и управляющого чудными звуками, носящимися над ним - правда, он работает, если вы только хотите так это назвать - но это уже будет сарказм. Закон о труде может показаться крайне несправедливым - но раз это так установлено, то ничто не может его изменить.