Янки при дворе короля Артура.
Часть вторая.
Глава VI. Трагедия в Манор-Гоуз.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Янки при дворе короля Артура. Часть вторая. Глава VI. Трагедия в Манор-Гоуз. (старая орфография)

ГЛАВА VI.
Трагедия в Манор-Гоуз.

В полночь уже все было кончено и мы сидели перед четырьмя трупами. Мы покрыли их разным хламом, какой только могли найти и вышли из хижины, закрыв за собою дверь. Дом этих несчастных людей сделался и их могилою; они не удостоились христианского погребения и не могли быть преданы земле. Их считали все равно что собаками, дикими зверями, прокаженными; ни одна душа, дорожившая своею вечною жизнью, не могла прикасаться к этим отверженным.

Мы не успели сделать и десяти шагов, как я услышал шум, точно кто шел по гравелю. У меня в груди забилось сердце. Нас не должны видеть выходящими из этой хижины. Я дернул короля за платье и мы укрылись за углом хижины.

- Теперь мы спасены, - сказал я, почти шепотом. - Если бы ночь была светлее, нас наверное увидели бы; кажется, проходили так близко.

- Быть может, это какое-нибудь животное, а не человек.

- Очень может быть. Но все равно, человек это или животное, а нам необходимо подождать еще с минуту, пока он совсем не пройдет мимо.

- Но послушайте! Он опять идет!

Совершенно верно. Шаги послышались близко к нам; кто-то шел к хижине. Это должно быть какое-нибудь животное, тем не менее нам следовало спасаться. Я было выступил вперед, но король положил мне руку на плечо. Тут была минута глубокого молчания; затем мы услышали легкий стук в дверь хижины. У меня мороз пробежал по телу. Стук повторился и тут мы услышали следующия слова, сказанные с какою-то осторожностью:

- Батюшка, матушка! Отворите! мы свободны; мы принесли вам такия новости, от которых побледнеют ваши лица, но осчастливятся ваши сердца; но нам нельзя медлить; мы должны бежать! И... но что же они ничего не отвечают. Батюшка! Матушка!

Я провел короля на другой конец хижины и шепнул ему:

- Пойдемте; теперь мы можем выдти на дорогу.

Король колебался; ему хотелось остаться; но тотчас же мы услышали, что дверь отворилась и знали, что эти несчастные люди сейчас очутятся в присутствии столь дорогих для нас мертвецов.

- Пойдемте; тотчас они зажгут огонь и тогда мы будем свидетелями такой сцены, которая только надорвет наши сердца.

Король уже более не колебался. Минуту спустя, мы были уже на дороге; я хотел было бежать, но он с достоинством следовал за мною и я остановился. Мне не хотелось вовсе думать о том, что теперь происходить в хижине, так как я не мог бы этого вынести; мне хотелось изгнать совершенно эти мысли из головы; я схватился за первую мысль, мелькнувшую у меня в уме:

- У меня уже была та болезнь, от которой умерли эти люди и потому мне нечего бояться; но если у вас её не было, то.....

Он прервал меня, сказав, что находится в сильном безпокойстве и что именно его мучает совесть:

- Конечно; без сомнения, они убежали.

- Вот в этом-то и состоит мое безпокойство; я боюсь, что это именно и было так, а ваше подозрение еще более подтверждает это, у вас такой же страх.

- Я не называю это страхом. Я только подозреваю, что они убежали, я вовсе не огорчен этим.

- Я также вовсе не огорчен, но я полагаю... но...

- Но что же это такое? О чем тут безпокоиться?

- Если они, действительно, убежали, то наш долг обязывает нас задержать этих людей и выдать их лорду; невозможно, чтобы лорд потерпел такое дерзкое оскорбление от этих людей низкого происхождения.

Опять пошло то же самое. Король видел тут только одну сторону дела. Он так был рожден, так воспитан; его вены были наполнены кровью предков, которые совершенно освоились с такого рода жестокостью, принесенною в наследство длинным рядом сердец, из которых каждое участвовало в отравлении потомка. Посадить людей в заключение без всякого доказательства их виновности, обречь на голод их семью, вовсе не считалось злом, так как тут дело шло о простых поселянах, обязанных подчиняться воле лорда и исполнять все его прихоти; тут не принималось в разсчет, какие могут выдти из этого ужасные последствия; но если эти люди своевольно освобождались из заключения и убегали, то это считалось ужасным оскорблением и этого не могло потерпеть ни одно добросовестное лицо, знавшее свой долг к священной касте.

Я более получаса уговаривал короля оставить это дело и только одно совершенно постороннее обстоятельство отвело его мысли от этого предмета. Когда мы поднялись на вершину одного холма, нас поразило вдали яркое зарево.

- Это пожар! - воскликнул я.

Пожары меня очень интересовали; я устроил несколько бюро страхования; завел паровые пожарные машины, лошадей и приучил некоторых людей к этому делу, словом, устроил целый департамент по делам пожаров; духовенство возмутилось против страхований от огня и страхований жизни, находя, что это значит идти против предопределения Божия; если же им указывалось на то, что это вовсе не значило идти против предопределения Божия, а только облегчало тяжесть последствий, то они все же стояли на своем и много вредили этому; но я настойчиво шел по этому пути.

Итак, мы стояли в темноте и при мертвой тишине смотрели на отдаленное зарево; кроме того, слышался какой-то отдаленный шум, раздававшийся и затем слова утихавший; мы никак не могли разобрать, что это такое. Иногда этот таинственный шум увеличивался и нам казалось, что он недалеко от нас; но лишь только мы надеялись отгадать его причину и происхождение, как он тотчас прекращался, унося с собою и свою тайну. Мы спустились с холма по тому же направлению, откуда, как нам казалось, раздавался этот странный шум; дорога извивалась между двумя высокими, лесистыми валами. Мы прошли около полумили и этот шум или журчание становилось все внятнее и внятнее, а приближающаяся гроза бушевала все более и более; время от времени дул небольшой ветер, сверкала отдаленная молния и грохотал отдаленный глухой гром. Я шел впереди... Но вот мне что-то показалось странное, я пошел скорее; в эту минуту сверкнула молния и на разстоянии какого-нибудь фута от моего лица было страшное лицо повесившагося на дереве человека. Да, оно казалось только обезображенным, но вовсе не было таким. Это только так казалось. Но вот раздался оглушительный грохот грома и полил сильный дождь. Но, как бы то ни было, мы должны были снять этого человека, быть может, еще в нем остались признаки жизни. Опять заблистала молния, так что все озарилось вокруг; было попеременно то полдень, то полночь. Одно мгновение этот человек висел предо мною озаренный ярким светом, другое - он снова погружался в густой мрак. Я сказал королю, что следует снять его, но Артур не соглашался,

- Если он повесился сам, то, вероятно, сам хотел оставить свое имущество лорду; поэтому его и следует так оставить. Если же его повесили другие, то они имели на это право, так и мы его оставим.

- Но...

- Оставьте меня с этим "но", пусть он тут висит. Тут еще есть и другая причина. Когда снова блеснет молния, то посмотрите вперед.

Я увидел еще двоих повешенных на разстоянии каких нибудь пятидесяти ярдов.

- Теперь вовсе не такая погода, чтобы оказывать безполезные любезности мертвецам. Пойдемте, нечего здесь медлить.

нами издали, превратилось в шум голосов. Мимо нас проскользнул в темноте какой-то быстро бежавший человек, другие гнались за ним. Но скоро они исчезли. Тут дорога делала крутой поворот и мы увидели пожар. Горел большой господский дом, от которого уже почти ничего не осталось, а если что и осталось, то очень мало: со всех сторон бежали люди, а другие за ними в догонку. Я предостерег короля; это было не безопасное место для чужестранцев. Нам лучше всего было уйти отсюда, пока обстоятельства не примут более лучший оборот. Мы отошли назад и спрятались в углу леса. Из того укромного уголка, где мы стояли, видно было, как толпа гналась за бежавшими мужчинами и женщинами; такая погоня продолжалась до самого разсвета. Наконец, пожар был потушен, погоня прекратилась, гроза утихла и снова водворилась тишина.

Мы прошли поскорее мимо и хотя очень устали и хотели спать, но нам пришлось пройти несколько миль, пока мы нашли такое место, где могли бы иметь пристанище. Мы попросили ночлега в хижине угольщика и нашли там, что нужно. Женщина еще не спала, а мужчина крепко спал на соломе, постланной на полу. Женщина, как будто сначала не доверяла нам, но я сказал, что мы путешественники, сбились с пути и пробродили всю ночь в лесу. Она стала несколько разговорчивее и спросила нас, слыщали-ли мы об ужасном происшествии в замке Аббласоур.

Да, мы об этом слышали, но единственно, чего мы теперь желали это отдыха и сна. Но тут король вмешался в разговор: - Продай нам твой дом на сегодняшнюю ночь и уходи сама; мы опасные люди, так как идем от таких людей, которые умерли от заразной болезни.

Это было хорошо с его стороны, но вовсе не нужно. У этой нации часто встречались рябые лица. Я заметил, что как женщина, так и мужчина, были обезображены оспою. После предложения короля она приветствовала нас самым радушным образом; оно произвело на нее сильное впечатление и она более не чувствовала к нам никакого страха; конечно, это был исключительный случай в её жизни, что человек, так скромно одетый, как был одет король, вдруг предлагает ей купить у нея дом для того только, чтобы провести в ней ночь. Она возымела к нам глубокое уважение и употребила все свои усилия, чтобы нам было как можно удобнее.

Мы проспали до самого полудня и когда встали, то почувствовали сильный голод, но что мог предложить нам обитатель хижины? У него было так мало разнообразия в пище, и еще менее её количества. Весь наш завтрак состоял из лука, соли и черного национального хлеба, который пекут из лошадиного корма. Женщина рассказала нам о вчерашнем происшествии. В десять или в одиннадцать часов вечера, когда все уже легли спать, господский дом вдруг был объят пламенем со всех сторон. Со стороны деревни сбежалась масса народа спасать людей; вся семья была вне опасности за исключением самого владельца. Он не являлся. Все были крайне раздражены этим; а два молодых поселянина пожертвовали своею жизнью, разыскивая в горящем доме эту важную особу. Но немного спустя он был найден - но что от него осталось - один только труп. Этот труп был найден в роще на разстоянии трех сот ярдов от замка и найден связанным, избитым, изувеченным.

Кто мог это сделать? Подозрение пало на одну бедную семью, жившую по соседству, и с которой, в последнее время, барон поступил очень жестоко; конечно, подозрение распространилось и на их родственников и друзей. Одного подозрения было достаточно; ливрейные слуги лорда тотчас объявили поход против этих людей и последних привлекли к генеральному общинному суду. Угольщик всю ночь провел на пожаре, действуя вместе с толпою, и явился домой незадолго до разсвета. Он теперь опять ушел узнать, какое решение постановил суд. Его сообщения были ужасны. Восемнадцать человек было повешено или зарезано; два поселянина и тринадцать заключенных погибли в огне.

- А сколько было всего заключенных?

- Тринадцать.

- Следовательно, все они погибли?

- Да, все.

- Но ведь народ собрался во время, чтобы снасти семью: каким образом могло выйти, что не спасли ни одного из заключенных?

Угольщик посмотрел с большим удивлением и сказал:

- Разве кто станет в это время отпирать подземелья? Быть может, некоторые из заключенных и убежали.

- Вы полагаете, что их никто не отпирал?

- Никто не подходил близко кк подземельям, чтобы их запирать или отпирать, именно потому, что болты слишком крепки; конечно, следовало бы поставить стражу, так что если бы кто разломал оковы и вздумал бы бежать, то его можно было поймать, но не поймали и одного.

- А между тем, трое убежали, - сказал король, и я прошу вас заявить об этом суду, чтобы их розыскали, так как они убили барона и подожгли дом.

Я так и думал, что он непременно это скажет. Угольщик и его жена выказали самый живой интерес к этим новостям и горели нетерпением скорее сообщить об этом; затем их лица приняли совершенно иное выражение и они стали разспрашивать об этом деле; я отвечал сам на все вопросы и наблюдал, какое впечатление производили на них мои ответы; они также выразили не малый интерес к этому делу, но когда узнали, из какой семьи были эти заключенные, то это несколько изменило атмосферу; хотя наши хозяева выражали такое же любопытство относительно этого события, как и прежде, но желание сообщить об этом суду было только наружное, но не действительное. Король не заметил этой перемены, и я был очень рад этому. Я рассказывал о мельчайших подробностях минувшей ночи и заметил, что эти люди совершенно отказались дать этому делу дальнейший ход. Прискорбно было смотреть в этом деле на то, с какою алчностью вся эта угнетенная община подняла руки на людей своего сословия в защиту притеснителя целой общины. Эти муж и жена чувствовали, что в ссоре, происшедшей между лицом из их сословия и их лордом, следует принять сторону последняго, не разбирая сущности дела и не обращая внимания на своих собратьев. Этот угольщик помогал вешать своих соседей только по одному подозрению без всяких очевидных доказательств; но ни он, ни его жена не видели в этом ничего ужасного.

"бедные белые" нашего юга, которые постоянно подвергались презрению и даже оскорблениям со стороны окружных рабовладельцев, потому что в среде этих "бедных белых" было много рабов, - готовы были стать на сторону этих самых рабовладельцев в политических движениях и жертвовать своею жизнью, когда дело дошло до вопроса об уничтожении рабства, т. е. такого учреждения, которое их унижало и позорило. В душе же эти "бедные белые" ненавидели рабовладельцев и, вероятно, чувствовали свой позор. Но их чувства не выплывали наружу; при иных обстоятельствах они, конечно, и обнаружились бы, но пока и этого было достаточно; это доказывает, что человек в глубине своей души всегда остается человеком, но только его чувства не всегда проявляются в внешней форме.

Теперь, если мы вернемся к нашему угольщику, то он был настоящим двойником "бедных белых" юга далекого будущого. Но король выразил, наконец, нетерпение и сказал:

- Вы тут готовы болтать целый день, а правосудие будет введено в заблуждение. Неужели вы думаете, что преступники будут вас дожидаться в хижине своих родителей? Они убегут и не останутся там. Необходимо послать за ними вслед людей на лошадях.

Женщина слегка побледнела, а её муж смотрел так мрачно и нерешительно. Тогда я сказал:

- Пойдем, мой друг, я пройдусь немного с вами и объясню вам, быть может, в какую сторону направились эти беглецы. Если бы они сопротивлялись только несправедливым налогам или какому-либо подобному абсурду, то я первый защитил бы их от суда, но раз люди убивают высокопоставленное лицо и поджигают его дом, то это совершенно другое дело.

я сказал:

- В каком родстве вы с этими людьми - двоюродные братья?

Он побледнел настолько, насколько это дозволял слой угля, бывший на его лице, и весь затрясся.

- Ах, Боже мой! - как вы это узнали?

- Я вовсе этого и не знал, а угадал.

- Вы теперь идете для того, чтобы донести на них.

- Д-а!

- В таком случае, я думаю, что вы негодный бездельник!

Это его так порадовало, точно я его назвал ангелом.

- Долга? В этом деле не может быть никакого долга, кроме только того, чтобы оставаться совершенно спокойным и дать время этим молодцам скрыться. Они совершили вполне правый подвиг.

Он стал смотреть веселее и, кроме того, был крайне тронут моим сочувствием. Он посмотрел на все стороны, желая убедиться, что никого нет и затем сказал с большею осторожностью:

- Из какой страны вы, братец, что вы говорите такия ужасные слова и ничего не боитесь?

- Это вовсе не ужасные слова, если я говорю их кому-нибудь из моего сословия. Вы никому не скажете, что я это говорил.

- Хорошо; тогда позвольте мне скавать вам всю правду. Я вовсе не боюсь и повторить вам это. Я полагаю, что в минувшую ночь было совершено ужасное злодейство над этим бедным невинным народом. Старый барон наказан так, как он этого заслуживал. Если бы это и до меня касалось, то я поступил бы точно также.

Страх и угнетенное состояние совершенно исчезли в обращении угольщика, а вместо них явились признательность и честное воодушевление.

- Быть, может, вы шпион и ваши слова не более, как ловушки, но все же они освежили меня; я с удовольствием слушаю их и хотел бы их еще слушать; я, кажется, готов был бы пойти на виселицу, лишь бы только иметь хотя один хороший обед в моей голодной жизни. И вот теперь я разскажу вам все откровенно и вы можете донести на меня, если только этого желаете. Я помогал вешать моих соседей потому, что в противном случае угрожала бы опасность моей собственной жизни, если бы я не принял сторону моего господина; другие также действовали по той же причине. Ах, радостен тот день, когда он умер, но мы проливаем лицемерные слезы, потому что в этом заключается все наше спасение. Я произнес слова!

Я произнес слова, единственные, показавшийся мне такими хорошими и награда за это вполне достаточна. Ведите меня, куда хотите, хотя бы на эшафот, я совершенно готов.

для республики! Каждый из них должен заниматься какою-нибудь полезною промышленностью, затем нужна всеобщая подача голосов; а управление государством должно быть вверено мужчинам и женщинам из народа. Да, не было никакой причины, чтобы мне отказаться от моей заветной мечты!