Янки при дворе короля Артура.
Часть вторая.
Глава XV. Битва янки с рыцарями.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Янки при дворе короля Артура. Часть вторая. Глава XV. Битва янки с рыцарями. (старая орфография)

ГЛАВА XV.
Битва янки с рыцарями.

Я опять дома, в Камелоте. День или два спустя после этого я нашел на подносе, на котором был мне принесен завтрак, газету, еще сырую от печатания. Я повернул газету, думая найти в ней что-либо лично интересное для меня, и прочитал следующее:

De par le Roi.

Известно, что великий лорд и знаменитый рыцарь сэр Carрамор-ле-Дезиреус снизошел встретиться с королевским министром, Гэнк Морган, прозванным Патрон, для удовлетворения нанесенного давно еще оскорбления; это будет происходить на арене близ Камелота около четырех часов утра в шестнадцатый день следующого месяца. Битва будет à l'outrance, так как оскорбление было смертельное, не допускающее примирения.

De par le Roi.

Начиная с этого дня в целой Британии только и было разговору, что о предстоящей битве. Все другие интересы казались незначительными и не привлекали ни внимания, ни мыслей людей. Это было не потому, что турнир представлял великое дело; это было вовсе не потому, что сэр Саграмор или нашел Святой Гроб, или не нашел его, или ему это не удалось; это было вовсе не оттого, что второе (оффициальное) лицо в королевстве было одним из самых ярых дуэлистов; ни одна из этих причин не выходила из общого уровня. Нет, тут была другая причина, возбудившая такой сверхъестественный интерес в этой встрече. Это явилось следствием такого факта: всей нации было известно, что предстоящая борьба не будет обыкновенным поединком, так сказать, между обыкновенными людьми, но это будет дуэлью между двумя могущественными волшебниками; это не будет дуэлью мускулов, но дуэлью умов, не человеческой ловкости, но высшого искусства и силы; окончательная борьба за первенство между двумя волшебниками того времени. Было решено, что самые замечательные подвиги наиболее известных рыцарей не могут идти в сравнение с таким зрелищем; это не более, как ребяческая игра в сравнении с такою таинственною и страшною борьбою богов. Да, весь свет знал, что это будет в сущности дуэль между Мерлэном и мною, это будет соразмерение магической силы Мерлэна с моею. Все знали, что Мерлэн был занять целые дни и ночи навеванием на оружие и вооружение сэра Саграмора особой сверх-естественной силы нападения и обороны и, кроме того, Мерлэн достал для рыцаря от воздушных духов особое покрывало, которое сделает его невидимым для его противника и видимым для других людей. Против сэра Саграмора с таким вооружением и с такою охраною тысячи рыцарей не будут в состоянии что-либо сделать; против него ни одно известное волшебство не будет иметь преимущества. Эти факты были совершенно верны; относительно их не могло быть никакого сомнения, даже никакой причины к сомнению. Но тут оставался открытым только один вопрос: существуют-ли еще другия чары, неизвестные Мерлэну, которые могут сделать покрывало сэра Саграмора прозрачным для меня, а его заколдованную кольчугу уязвимою для моего оружия?

Это была единственная вещь, которую следовало разрешить на арене.

Таким образом, все полагали, что должно было решиться великое дело и они были правы, но только не то дело, о котором они думали. Тут дело шло о жизни странствующого рыцарства. Я был борцом, это правда, но не борцом вероломного черного искусства, а борцом общого здравого смысла и разсудка. Я выступил на арену для того, чтобы или уничтожить странствующее рыцарство или пасть его жертвою.

Арена для нашего поединка была громадная, а за оградою не было ни одного свободного места уже в десять часов утра шестнадцатого числа. Громадный остов мамонта был украшен флагами, роскошными коврами, знаменами, занимал несколько акров и предназначался для королей-данников, их свит и для британской аристократии; палатка короля стояла на главном месте и там все сияло золотом, яркими цветами шелка и бархата; действительно, я ничего не видел подобного; это представляло чудное зрелище, с которым могло поспорить разве восхождение солнца на верховьях Миссисипи или северное сияние. Огромный лагерь расположился на одном конце арены, пестрел палатками, украшенными флагами самих разнообразных цветов; у каждого входа стоял караульный и на нем висел блестящий щит для вызова, все это представляло опять великолепный вид. Как видите, здесь присутствовал каждый рыцарь, имевший хотя сколько-нибудь самолюбия; мои чувства относительно такого порядка вещей не составляли тайны, а в этом-то и заключались шансы рыцарей. Если я останусь победителем сэра Саграмора, то другие будут иметь право вызвать меня на бой и это может продолжаться до тех пор, пока я этого захочу.

В числе прочих палаток также были и мои две палатки: одна лично для меня; а другая для моих слуг. В назначенный час король подал знак и герольды в своих тобарах выехали на арену и объявили о поединке, назвав имена сражающихся и причину их ссоры. Затем наступила пауза; но вот раздался трубный звук, это было сигналом, что нам следовало выходить. Вся масса, казалось, притаила дыхание и на всех лицах выражалось любопытство.

И вот, сэр Саграмор вышел из своей палатки, весь закованный в железо, статный и стройный, его громадное копье, прямо стоявшее в своей рукоятке, которую рыцарь держал сильной рукою, его овальное лицо было покрыто сталью, а грудь латами, сам же он был одет в богатую рыцарскую одежду; его лошадь была покрыта роскошною попоною, ниспадавшею до земли. Все эта представляло великолепную картину. Когда он выехал на арену, то раздался громкий крик удивления и восторга.

За ним появился и я. Но я не вызвал восклицаний. С минуту длилось красноречивое молчание, затем раздался громкий взрыв хохота, переливавшийся бурными волнами по этому человеческому морю, но звук трубы прекратил этот хохот. Я был в самом простом и удобном гимнастическом костюме тельного цвета, трико, натянутое от затылка до пять, с голубыми шелковыми пуфами на бедрах и с непокрытой головой. Моя лошадь не отличалась рослостью, но она была быстра, с тонкими ногами, мускулиста и могла скакать как борзая собака. Она была очень красива, её шерсть была гладка и блестяща, как шелк, на ней не было никаких украшений, ничего кроме уздечки и седла.

Но вот рыцарь Саграмор, в виде железной башни на лошади, попона которой напоминала постельное ватное одеяло, тяжеловесно выехал на арену, выделывая при этом грациозные пируэты, а я и моя лошадь легко и быстро приготовились их встретить. Мы остановились; рыцарь поклонился, я ему ответил; затем мы повернулись и поехали рядом к большой палатке, чтобы приветствовать королевскую чету и выразить ей нашу покорность.

Но королева воскликнула в это время:

- Ах, сэр Патрон, вы хотите сражаться совершению нагим, у вас нет ни пики, ни меча, ни...

Но король остановил ее, сказав, что это вовсе не её дело вмешиваться.

была превратить его в дух Гамиста. Опять король подал знак; затрубили в трубы; сэр Саграмор оставлял в покое свою длинную пику, но в следующий же момент он понесся стремглав, так что его вуаль только развевалась позади него, тогда я свистнул и понесся, как стрела, ему на встречу, делая вид, что я только прислушиваюсь, но не вижу его. Оаздался целый хор одобрений по адресу рыцаря и только один голос возвышался над всеми и послал мне слова поощрения:

- Продолжай так, ловкий Джим.

Это был голос Кларенса и его своеобразный язык. Когда острие этой громадной пики было всего на разстоянии полутора ярда от моей груди, я быстро повернул лошадь в сторону без усилий и пика рыцаря скользнула по воздуху. Раздались рукоплескания по моему адресу. Мы повернули, поправились на своих седлах и опять встретились. Но рыцарь опять промахнулся и и опять мне апплодировали. Это повторялось несколько раз; взрыв рукоплесканий по моему адресу наконец раздражил сэра Саграмора, так что тот вышел из себя, переменил тактику и стал гоняться за мною по арене. Это была игра в перегонку, и все преимущества остались на моей стороне: я постоянно ускользал с его пути; но раз мне удалось ударить его по шлему, когда я был у него в тылу. Наконец, я сам принялся за преследование и ему ни разу не удалось зайти ко мне с тылу; он постоянно был впереди меня в конце всех своих маневров. Таким образом, он отказался от этого и удалился к другому концу арены. Он был раздражен до такой степени, что совершенно забылся, бросил мне в лицо оскорбление и, конечно, получил обратно и от меня такое же оскорбление. Я вынул аркан из под моего седла и взял петлю в правую руку. Но тут нужно было видеть приближение этого рыцаря; его глаза налились кровью. Что касается меня, то я совершенно спокойно сидел на лошади и махал петлею аркана над моей головою. Когда разстояние между мною и рыцарем было не более сорока фут, я опять взмахнул арканом по воздуху; затем я немного повернул в сторону, остановил лошадь, опять взмахнул арканом по воздуху, рыцарь попал в петлю и я его стащил с седла! Боже мой! Какая произошла сенсация!

Весьма понятно, что такой фокус был еще неизвестен в той стране... Эти люди не видели еще ничего подобного; все они встали с своих мест и с восторгом кричали:

- Еще, еще! (Encore, encore!)

каната и отведен в свою палатку. Я опять стал на свое место и начал махать арканом над своею головою. Я был готов тотчас же пустить его в ход, как только рыцари изберут кого-нибудь в преемники сэру Саграмору, а это не должно было продолжаться слишком долго, так как было много жаждущих кандидатов. Действительно, они скоро выбрали сэра Гервиса де-Ревеля.

Вот он выехал на арену, подобно горящему дому; я увернулся от него; он пронесся, как молния; но мне все же удалось ему накинуть петлю и минуту спустя седло было пусто.

Так мне удалось побороть еще третьяго и четвертого и пятого. Тогда дело показалось серьезным и рыцари стали совещаться между собою. Они порешили отбросить всякий этикет в сторону и послать против меня наиболее знатного из них. Но я поступил точно так же с сэром Ламорак де-Галис, а после него точно также и с сэром Галигадом. Теперь оставалось только одно: послать против меня величайшого из великих, могущественнейшого из могущественных, самого сэра Лаунсело!

Это была для меня великая минута. Вот, что я должен был думать: тут присутствует Артур, король Британии; тут и Геневера и целое племя всех этих провинциальных королей и принцев; в палатках же лагеря присутствуют самые знаменитые рыцари многих стран; а избранный сразиться со мною человек - самый знаменитый из всех рыцарей, король "Круглого Стола", наиболее известный боец во всем христианстве, рыцарь, на которого были обращены взоры сорока тысяч глаз и перед которым все раболепствовали. Но тут в моем уме промелькнул образ моей чудной девушки из Вест Гардерорда и мне очень было желательно, чтобы она видела теперь меня. В то время, подобно бурному ветру, выехал на арену Непобедимый. - Все придворные поднялись с своих мест и наклонили головы вперед, чтобы им было удобнее все видеть. - Но вот петля промелькнула в воздухе и в мгновение ока сэр Лаунсело уже был стащен с седла. Раздались громкия рукоплескания!

Я принял лавры, прикрепил их к моему седлу и подумал: "Победа одержана вполне, никто не осмелится теперь выступить против меня - странствующее рыцарство окончило свое существование". Но теперь судите о моем удивлении и об удивлении каждого из зрителей, когда снова раздался звук трубы; это означало, что нашелся еще новый конкуррент, желающий выступить против меня! Тут была какая-то тайна, которой я никак не

Звук трубы раздался еще раз. Я взглянул на арену и увидел подъезжающого сэра Саграмора, поднявшого сильную пыль копытами лошади; на нем опять было накинуто знаменитое покрывало. Я поехал к нему на встречу и сказал, что услышал его приближение только по топоту копыт его лошади. А он ответил:

- У тебя тонкий слух, но все же твой слух не спасет тебя от этого - при этих словах он дотронулся до рукоятки своего громадного меча. - Конечно, вы его не видите, так как этому препятствует влияние покрывала, но знайте, что это не пика, а меч, которого вам будет трудно избегнуть.

Его забрало было поднято; в его улыбке была смерть. Конечно, мне будет трудно увернуться от меча. Весьма понятно, что придется умереть кому-либо из нас. Затем мы поехали опять рядом и приветствовали короля и королеву. Король обратился ко мне и спросил:

- Где твое страшное оружие?

- Нет-ли у тебя другого?

- Нет, государь, я принес только одно с собою.

Тогда в разговор вмешался Мерлэн:

- Он принес только одно, потому что оно одно и существует. Оно принадлежит королю морских демонов. Этот человек невежда; он не знал, что это оружие может действовать только восемь раз, и потом исчезает к себе домой в море.

- Я одолжу ему свое оружие! - воскликнул Лаунсело, вставая. - Это самый храбрый и честный рыцарь, какого я когда-либо знал, и я ему дам мое оружие.

Он уже положил было руку на свой меч, чтобы отвязать его, но сэр Саграмор сказал:

- Остановись! Этого нельзя! Он должен сражаться своим собственным оружием; ему было дано преимущество выбрать оружие и принести его с собою. Если он потерял его, то пусть отвечает за это своею головою.

- Рыцарь! - сказал король, - ты слишком горячишься и это помрачает твой ум. Неужели ты решишься убить обезоруженного человека?

- Я буду отвечать за это кому угодно! - гордо возразил сэр Саграмор.

Опять в разговор вмешался Мерлэн и сказал с своею ехидною улыбкою:

- Это сказано совершенно резонно; но, кажется, довольно говорить по-пусту; пусть милостивый король подает знак к битве.

Король подал знак; раздался трубный звук; мы разделились и каждый из нас поехал к своему месту. Доехав до своих мест, мы остановились на разстоянии ста ярдов друг от друга, безмолвные и неподвижные на подобие конных статуй. Так мы оставались в беззвучной тишине около минуты; все смотрели, но никто не шевелился. Казалось, что у короля не хватало духу подать сигнал. Но вот он махнул рукою; труба прозвучала. Длинный меч сэра Саграмора описал в воздухе кривую линию; тут представилось великолепное зрелище, как он подъезжал ко мне на своем коне. Но я не трогался с места. Он приближался. Я но двигался. Весь народ был возбужден до такой степени, что все закричали мне:

Я не трогался с места, пока это грозное явление не приблизилось ко мне на разстоянии пятнадцати шагов; затем я быстро вынул из кабуры драгунский револьвер и тут сверкнул огонек, раздался треск и я опять спрятал револьвер в кобуру, прежде чем кто-либо опомнился, что такое случилось. Увидели только, что лошадь бросилась в сторону без всадника, и под нею лежал убитый сэр Саграмор.

Народ бросился к рыцарю и тотчас увидел, что в нем уже не было признаков жизни, а между тем на его теле не было ни одной раны. Было только небольшое отверстие на груди его кольчуги, но такой маловажной вещи не придавали никакого значения. Хотя рана, нанесенная пулею, не даст много крови, но даже и той не было заметно. Тело отнесли к королю, так как он также хотел на него взглянуть. Все были крайне удивлены.

Меня потребовали к королю для объяснения такого чуда; но я остался на своем месте и сказал:

- Если это приказание, то я приду, но мой властелин король знает, что закон поединка требует, чтобы я остался на том же месте, пока кто-либо не заявит желания выйти против меня,

- Если кто-либо сомневается, что это поле битвы выиграно недобросовестно, то я не стану дожидаться, пока он меня вызовет, я вызову его сам.

- Это вполне добросовестное предложение, - заметил король, - и вполне похоже на вас. Кого вы назовете первым?

- Я не назову никого. Я вызываю всех! Здесь я стою и вызываю английское рыцарство выйти против меня, но не отдельно каждого, а целою массою!

- Что такое? - воскликнули рыцари хором.

Это было, конечно, очень грубо. Но тотчас же пятьсот человек рыцарей уже сидели на лошадях и все они направились на меня. В это время я измерял пространство и вычислял шансы, вынув два револьвера из кабуры.

Но вот тррах? Опустело одно седло. Тррах - еще одно. Опять два выстрела сразу и опять два пустых седла. Если бы я пустил одиннадцатый выстрел, не убедив этот народ, то двенадцатый человек непременно убил бы меня. Поэтому я никогда не был так счастлив, как в ту минуту, когда мой девятый выстрел также попал в цель, и я заметил колебание в толпе, что всегда бывает предвестником паники. Теперь нельзя было терять ни минуты. Я поднял оба револьвера и прицелился - рыцари простояли еще с минуту, затем разбежались в разные стороны.

Этот день был мой. Судьба странствующого рыцарства была решена: начался прогресс просвещения. Как я себя чувствовал? О, вы никогда не будете иметь об этом никакого представлении.

А брат Мерлэн? Его искусство потеряло всякое значение. Всегда магия, в сравнении с магиею науки, остается побежденною и оставляется в стороне.