Прогулка заграницей.
Часть первая.
Глава IV. Студенческая жизнь.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Прогулка заграницей. Часть первая. Глава IV. Студенческая жизнь. (старая орфография)

ГЛАВА IV.
Студенческая жизнь.

Летний семестр был в полном разгаре; поэтому чаще всего как в самом Гейдельберге, так и в его окрестностях приходилось встречать студентов. Большинство студентов, конечно, немцы, но не мало здесь представителей и других стран. Они собрались сюда чуть ли не со всех уголков земного шара, блого и ученье и жизнь в Гейдельберге обходятся крайне дешево. Англо-американский клуб, состоящий из английских и американских студентов, насчитывает двадцать пять членов, но есть немало студентов обеих национальностей и не принадлежащих к клубу.

"корпораций". Корпораций всего пять и каждая имеет свой отличительный цвет: есть белые, синия, красные, желтые и зеленые шапочки. Главнейшим времяпровождением "корпоративных" студентов являются пресловутые дуэли и "Кнейпы". Эти последние поминутно устраиваются по поводу каких-либо важных событий, например, по поводу избрания пивного короля. Церемонии при этом весьма не сложны. Все пять корпораций собираются ночью, и по сигналу каждый участник начинает как можно быстрее наливать себя пивом из кружки, емкостью около пинты, каждый ведет свой особый счет, откладывая, но обыкновению, по одной фосфорной спички после каждой опорожненной кружки. Избрание скоро и заканчивается. Когда кандидаты потеряют всякую возможность продолжать состязание, производится счет спичкам, и тот, кто выпил наибольшее число пинт, провозглашается королем. Мне, говорили, что последний пивной король опорожнил свою кружку 75 раз. Понятно, что никакой желудок не в состояний вместить зараз такое количество и потому в этих случаях прибегают к тому способу опоражнивания желудка, который понятен всякому, кому приходилось ездить морем.

По улицам во всякие часы дня видишь всегда так много студентов, что поневоле является вопрос, занимаются ли они наукой. Некоторые из них занимаются, другие нет. Каждый из них свободен выбирать и труд, и удовольствия, так как жизнь в немецком университете совершенно свободна и не стеснена никакими правилами. Студент не живет в здании университета, а нанимает себе частную квартиру, где ему больше понравится, обедает он тоже где пожелает и когда пожелает. Он ложится спать, когда ему заблагоразсудится, но может и совсем не ложиться. Он не связан с университетом никаким сроком. Он не подвергается при поступлении никаким экзаменам. Все ограничивается тем, что он вносит пустяшную, что-то около пяти или десяти долларов, плату за слушание лекций и получает билет, дающий ему право на все привилегии университетской жизни, и этим заканчивается формальная сторона дела. Затем ему предоставляется полная свобода работать или веселиться. Если он выбирает первое, то к его услугам длинный список предметов, из которых он выбирает любые и подписывает под ними свою фамилию, но и тогда остается свободным от обязательного посещения лекций.

в жизни, привлекают громадные аудитории. Я слышал рассказ о том, как у одного профессора собиралось всего на всего не более трех слушателей и при том всегда одних и тех же. Однажды двое из них почему-то не явились, Лектор начал, как и всегда: - "Милостивые государи", но тотчас же, без всякой улыбки, поправился, сказав: "Милостивый государь", и приступил к дальнейшему изложению. Мне говорили, что большинство гейдельбергских студентов хорошие работники и делают все, что только в их силах и что немного им остается времени на развлечения и проказы. Одна лекция следует за другою, так что студент едва успевает перейти из аудитории в аудиторию, и наиболее прилежные из них совершают этот переход чуть не рысью. Экономить время им помогают и профессора, которые пунктуально по звонку появляются и исчезают со своих ящикообразных кафедр. Однажды я вошел в пустую аудиторию перед самым звонком. Помещение было весьма скромно: простые некрашенные скамьи человек на 200 и такие же столы к ним, и ничего больше.

За минуту до звонка ввалилась толпа студентов, человек в 150; все они тотчас же кинулись по своим местам, развернули записные тетради и обмокнули в чернильнице перья. Только-что зазвенел звонок, как вошел профессор, дородный мужчина. Встреченный громом апплодисментов, он быстро шел к своей кафедре и еще по дороге начал: "Милостивые государи", а затем продолжал свою речь, взбираясь в то же время по ступенькам. К тому времени, как он взошел на кафедру и обернулся лицом к своим слушателям, лекция была уже в полном разгаре и все усердно скрипели перьями. Профессор обходился без всяких записок; с поразительной энергией и быстротой читал он свою лекцию в продолжение целого часа; затем, по давно знакомым им признакам, студенты могли видеть, что лекция близится к концу; вот профессор берется за шляпу, все еще продолжая говорить; быстро сходит с кафедры и, ступая ногою на пол, договаривает последнее слово своей лекции; все почтительно встают, и он быстро проходит мимо пюпитров и исчезает. Немедленно раздается шум и в соседних аудиториях, и минуту спустя я остаюсь один на один с пустыми скамейками.

Да, нет сомнения, что ленивый студент не представляет здесь общого правила. Из числа всех 800 студентов я знаю в лицо не более 50 лентяев; но зато я вижу их на улице в течение всего дня. Они фланируют по городу или гуляют по лесистым окрестным холмам; они разъезжают в экипажах, катаются по реке или попивают пиво и кофе после обеда в саду около замка. Большая часть из них носит цветные шапочки какой-нибудь корпорации. Они всегда прекрасно и фешенебельно одеты, обладают изысканными манерами и недуг веселую и беззаботную жизнь, обставленную достаточным комфортом. Если мимо общества сидящих студентов пройдет господин или дама, знакомые кому-нибудь одному из студентов, который поднимается и кланяется, то вслед за ним поднимаются и снимают фуражки все остальные присутствующие. Подобным же образом встречают они и каждого из членов своей корпорации, но на членов чужой корпорации не обращают никакого внимания, точно и не замечают их. И это не есть невежливость, а только исполнение установленного корпоративного этикета.

Между профессором и студентами незаметно никакой враждебной сдержанности, напротив, отношения их совершенно дружеския. Когда профессору случается войти вечером в пивную, где уже сидят собравшиеся студенты, эти последние сейчас же поднимаются и, сняв свои фуражки, приглашают профессора присесть к их столу и выпить с ними пива. Профессор, по большей части, соглашается; и вот вместе с пивом льется часа два или три веселый разговор, пока, наконец, профессор, достаточно таки нагруженный и вполне довольный, сердечно прощается с ними, при чем они стоят, склонившись и с непокрытыми головами, и мирно возвращается со своим грузом учености к домашнему очагу. Никто не обижен, никто не оскорблен. Не произошло ничего дурного.

показалось, содержание собак тоже входит в круг постановлений корпоративного этикета. Я имею в виду собак, принадлежащих целой корпорации, которые есть общая собственность всех членов, подобно тому, как бывают эконом иди слуга корпорации, кроме того, в корпорации могут быть и другия собаки, принадлежащия отдельным членам.

Как-то летом после обеда мне пришлось увидеть в замковом саду, как шестеро студентов торжественно маршировали друг за другом по дорожкам сада, при чем каждый держал в руках ярко раскрашенный китайский зонтик и вед на шнурке собаку. Получалось поистине странное зрелище. Временами вокруг павильона собирается столько же собак, сколько присутствует студентов, при этом замечается большое разнообразие в породах и в степени как красоты, так и безобразия. Все эти собаки проводят здесь время довольно скучно: их привязывают к скамьям, и в течение часа или даже двух оне могут разнообразить свою скуку только ловлею комаров или тщетными попытками заснуть. Однако, в виде возмездия на долю их нередко перепадают и кусочки сахару, к которому, повидимому, оне очень не равнодушны.

Что студенты увлекаются собаками, дело вполне понятное и естественное, но тем же увлекаются в Гейдельберге и все прочие, как старики, так и юноши, как старухи, так и молоденькия, красивые девицы. Не знаю, есть ли другое зрелище, более неприятное, как видеть молоденькую элегантно одетую девушку с собакой на веревке. Говорят, что это служит символом увядшей любви. Но, по моему мнению, можно избрать для той же цели и другой символ, не менее понятный, но более приличный.

свободы и заставлявшей их работать упорно, как каких-нибудь рабов. Вследствие этого каждый из них получил настолько полное и обширное образование, что самое большее, что может сделать для них университет, - это дальнейшее развитие какого-нибудь отдела их специальных знаний. Мне говорили, что когда ученик оставляет гимназию, то он не только получил достаточное воспитание, но и уверен в том, что знает, - уверен твердо, без сомнений и колебаний. Он, например, не только умеет читать и писать по-гречески, но и говорит на этом языке. Тоже и по отношению к латыни. Юношество других стран пользуется в гимназиях большей свободой, и положение его совсем другое. Там люди идут в университет и бьются по мансардам, чтобы получить общее образование; немецкий же студент уже прошел свою мансарду и идет в университет, чтобы только закончить свое образование и получить сведения по какому-либо одному определенному заранее отделу науки, так корнет идет изучать, положим, международное право, медик - болезни глаз, филолог - какой-нибудь древний Готский язык. Таким образом, немец посещает только те лекции, которые читаются по избранной им отрасли знания, а всю остальную часть дня пьет свое пиво, водит на шнурочке собаку и вообще ищет развлечений. Он так долго пробыл в рабстве, что широкая свобода университетской жизни является для него необходимым сокровищем, которым он дорожить и старается насладиться, зная, что сокровище это не вечно будет в его распоряжении, и что наступит, наконец, день, когда ему придется надеть ярмо чиновничьей или вообще профессиональной жизни.