Прогулка заграницей.
Часть первая.
Глава XVII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Прогулка заграницей. Часть первая. Глава XVII. (старая орфография)

ГЛАВА XVII.

На милю или на две повыше Эбербаха из-за группы зелени, покрывающей вершину высокого и очень крутого холма, мы увидели какие-то своеобразного вида развалины, состоявшия всего из двух осыпающихся каменных масс, имеющих грубое сходство с человеческими лицами; оне как бы склонились друг к другу и имели вид человеческих существ, поглощенных разговором. Развалины сами по себе не представляли ничего особенного по живописности или внушительности, но тем не менее носили название "Очковых Руин".

Легенда "Очковых Руин".

В средние века (по словам нашего капитана, по горло начиненного различными легендами) в этой местности поселился громадный дракон, извергавший из своей пасти пламя, и причинявший народу более вреда, чем любой сборщик податей. Длиною он равнялся доброму железнодорожному поезду, а все тело его было покрыто непроницаемой зеленой чешуею. Дыханием своим он производил заразу и пожары, а прожорливостью - голод. Он поедал безразлично как людей, так и скот и заслужил всеобщую ненависть. Немецкий император того времени сделал обычное воззвание, что даст тому, кто уничтожить дракона, все, что тот пожелает; дело в том, что победители драконов требовали, обыкновенно. в награду царских дочерей, а таковых у императора было с избытком.

На этот призыв являлись славнейшие рыцари со всех четырех стран света и один за другим попадали дракону в пасть, вследствие чего страх перед чудовищем дошел до того, что не находилось больше героев, желавших попробовать счастья. Дракон начал свирепствовать еще сильнее, чем прежде. Народ потерял всякую надежду на избавление и разбегался по горам, ища убежища.

Наконец, желая сразиться с чудовищем, из далекой страны явился господин по имени Виссеншафт, бедный и незнатный рыцарь. Как смешон он был в своих доспехах, висящих лоскутьями и с каким-то странным ранцем за спиною. Решительно все посмотрели на него с презрением, а некоторые так даже открыто насмехались над ним. Но бродяга не обращал на это внимания. Он только спросил императора, не отменил ли он своего обещания. Император ответил, что обещания своего он не отменял и тут же, с презрительным сожалением посоветовал ему лучше охотиться за зайцами, чем подвергать такую драгоценную жизнь, как его, опасности в борьбе с чудовищем, от которого погибло уже столько знаменитых героев.

В ответ на это бродяга только спросил: "Были ли в числе этих героев ученые?" Вопрос этот, конечно, возбудил смех, так как ученые не пользовались особым уважением в те времена. Но бродяга не смутился; он сказал, что, быть может, он молод, но это не имеет большого значения - наука, рано или поздно, а заставит себя уважать. Он прибавил, что на следующее утро он пойдет на дракона. Тогда, из сожаления, ему предложили хорошее копье, но он отклонил его, сказав "копье безполезно для ученого". Ему дали поужинать вместе со слугами и положили спать в конюшне.

Когда на следующее утро он собирался на борьбу, тысячи народа пришли посмотреть на него. Император сказал:

- Не будь безразсуден, возьми копье и сними свой ранец.

Но бродяга отвечал:

- Это совсем не ранец, - и двинулся в путь.

Дракон подстерегал уже свою добычу. Из пасти его валили громадные клубы сернистого дыма и языки синеватого пламени. Ободранный рыцарь, став в удобную позицию, снял с плеч свой цилиндрической формы ранец, который был обыкновенным прибором для вытягивания огня, хорошо известным в настоящее время, и, выбрав момент, отвернул кран и выстрелил из своего прибора прямо в середину раскрытой пред ним пасти дракона. Мгновенно пламя из дракона было вытянуто, и чудовище скорчилось и издохло.

Человек этот призвал себе на помощь свой разум.

В своей лаборатории он выводил драконов из яиц, наблюдал за ними с материнскою заботливостью, терпеливо изучал их и производил над ними опыты в то время, как они развивались. Таким образом он, наконец, открыл, что огонь составляет основу жизни дракона, и что если из дракона вытянуть каким-нибудь способом этот огонь, то чудовище не в состоянии жить и околевает. Копьем этого сделать было нельзя и вот он изобрел особый прибор.

Когда таким образом дракон был уничтожен, император пал герою в объятия и сказал:

- Избавитель, назови нам свою награду, - и при этом незаметно подал знак полчищу своих дочерей, чтобы оне приблизились. Но бродяга, не обратив на них ни малейшого внимания, сказал:

- Я хочу, чтобы в награду мне была бы предоставлена монополия выделки и продажи очков во всей Германии.

Отскочив от него, пораженный император воскликнул:

- Вот претензия, превосходящая все, что-либо мною слышанное! Клянусь короной, желание довольно скромное. Почему бы вам уже не потребовать всего имперского казначейства?

Но император дал слово и сдержал его. Ко всеобщему удивлению, великодушный монополист тотчас же настолько понизил цену на очки, что снял этим с народа значительную тяжесть. Император, чтобы увековечить этот великодушный поступок и выразить свое одобрение, издал декрет, которым предписывалось каждому купить себе очки и носить их, не обращая внимания на то, нужны они ему или нет.

* * *

Вот откуда ведет свое начало общая привычка в Германии носить очки; а раз привычка эта укоренилась, она сделалась неистребимою и сохранилась в империи до настоящого времени. Такова легенда некогда пышного и гордого замка, принадлежавшого этому монополисту и "Очковых Руин",

Мили на две или на три пониже "Очковых Руин" мы проходили мимо группы строений, обведенных стеною и расположенных на правом берегу реки на самой вершине одного из холмов. Верхний гребень передней стены на протяжении около 200 ярдов был густо задрапирован плющем, а из общей массы зданий живописно поднимались три старые башни. Замок этот содержится в отличном порядке и служит местом жительства какой-то фамилии княжеского происхождения. Он тоже имеет свою легенду, но я не буду её приводить, так как сомневаюсь в истине некоторых деталей.

В этой местности работники итальянцы занимаются взрывом камня, чтобы образовать в холмах выемку для полотна новой железнодорожной линии. Работы производились в 50 или 100 футах над уровнем реки. Когда плот наш внезапно завернул за один из мысов, рабочие эти начали кричать и подавать нам сигналы, чтобы предупредить нас о взрывах. Предупредить нас было не трудно, но что же мы-то могли сделать? Мы не могли ни заставить свой плот плыть против течения, ни ускорить его движения вниз, ни податься с ним в сторону, так как река была чрезвычайно узка; мы не могли даже воспользоваться защитою высоких отвесных скал противоположного берега, так оне-то, повидимому, и должны были взлететь на воздух. Как видите, нам ничего больше не оставалось, как ждать и молиться.

Наш плот продолжал двигаться с прежнею скоростью, т. е. мили три с половиной или четыре в час. Но когда я понял, о чем кричали нам рабочие, то первые десять минут мне показалось, что никогда я еще не видал плота, который двигался бы так медленно. Когда раздался первый взрыв, мы раскрыли свои зонтики, служившие нам от солнца, и стали ожидать результатов. Все обошлось благополучно, ни один из осколков не упал даже и в воду. За первым последовал второй взрыв, затем еще и еще. Несколько осколков упало в воду как раз позади нашего плота.

Мы выдержали канонаду целых девяти взрывов, следующих друг за другом под-ряд, и поистине минуты эти были самыми неприятными и томительными, какие только приходилось мне когда-либо проводить на суше или на воде. Конечно, мы все вооружились шестами и в течение нескольких секунд с усердием толкались, чтобы сообщить нашему плоту большую скорость, но всякий раз, как раздавался гул взрыва и облака пыли и осколков взлетали на воздух, всякий опускал шест и начинал смотреть вверх, чтобы по возможности уклониться от своей порции камней. Да, неприятные пришлось нам пережить минуты. Погибель наша казалась нам неизбежной, но не это меня главным образом тревожило. Нет, меня мучило то обстоятельство, что придется погибнуть такою не геройскою смертью, что обо мне будут говорить: "Задавлен камнем на плоту". Как это было бы не поэтично. Никто и не подумал бы писать по этому поводу стихи. Например:

Убит не на войне, не в боевом пылу -

Задавлен камнем он на строевом плоту.

Ни один бы поэт, заботящийся о своей репутации, не затронул бы подобной темы, и смерть моя оказалась бы единственною "замечательною смертью", которая осталась бы не воспетою в 1878 году.

Но все обошлось благополучно, и я никогда не сожалел о том. Последний взрыв был особенно силен, и после того, как дождь мелких осколков совсем уже прекратился и мы готовились уже торжествовать свое спасение, как вдруг последний и самый большой камень, упав как раз среди нашей группы, уничтожил один из наших зонтиков. Хотя другого вреда он и не причинил, тем не менее мы в ту же минуту бросились к воде.

Повидимому, здесь все тяжелые работы в каменоломнях и, вообще, по проведению новой железнодорожной линии исполняются, главным образом, итальянцами. Это нас сильно изумило.

В нашем отечестве распространено мнение, что итальянцы избегают тяжелого труда, предпочитая что-нибудь полегче, например, игру на шарманке, оперное пение, или убийства. Очевидно, что мы заблуждаемся.

Вдоль всей реки, почти у каждой деревни, выстроены небольшие станции для будущей железной дороги. Постройка их была уже закончена, оставалось уложить рельсы и открыть движение. Постройки были из кирпича и камня и казались верхом красоты, изящества и живописности. Кругом в изобилии росли цветы и виноград, а яркая и свежая зелень газонов говорила о тщательном уходе садовника. Вследствие этого станции служили только к украшению пейзажа. Каждая куча песку или щебня была сложена так аккуратно и даже нарядно, что напоминала скорее новый могильный холм или пирамиду ядер; ничто не напоминало здесь те станции или вообще окрестности железнодорожной или другой линии, с понятием о которых у нас обыкновенно связано представление чего-то грязного и не изящного. Нельзя не одобрить этот прекрасный обычай содержать всю страну в подобном образцовом порядке, как это делается во всей Германии; благодаря этому тысячи народа заняты полезной работой, дающей им хлеб, и избавлены от праздности и нищеты.

К ночи, наш капитан хотел пристать к берегу, но я думал, что, быть может, нам удастся добраться до Гиршгорна, я мы поплыли далее. Внезапно небо начало покрываться тучами, что сильно озаботило капитана. Посмотрев вверх, он покачал головою и сказал, что собирается сильный ветер. Товарищи мои советовали тотчас же пристать к берегу, я же хотел продолжать путь. Капитан сказал, что, во всяком случае, из простого благоразумия, нам необходимо убавить парусов. Поэтому вторая вахта получила приказание приготовить свои шесты. Сделалось совершению темно, и ветер начал крепчать. Сильные порывы его, прорвавшись сквозь листву дерев, долетали уже к нам на палубу. Дело принимало скверный оборот.

- Какое направление? - кричит капитан рулевому, стоящему на переднем звене плота.

- Норд-ост-норд-остен-ост, - доносится слабый и хриплый ответ.

- Измените курс!

- Слушаю, сэр.

- Сколько воды под нами?

- Мелко, сэр. Два фута с бакборта и два без половины с штирборта!

- Измените курс!

- Слушаю, сэр.

- Эге, эге, сэр!

Вслед затем раздался топот ног, поднялась какая-то дикая возня, сопровождаемая хриплыми криками команды, заглушаемой ревом ветра, неистовствующого среди штабелей гонту. Темнота стояла такая, что невозможно было различать людей, работающих по близости, а расходившияся волны ежеминутно угрожали поглотить наше утлое судно. Вдруг к капитану поспешно подходит помощник и взволнованным голосом шепчет ему на ухо.

- Приготовьтесь, сэр, к худшему - у нас открылась течь.

- О, Боже, где?

- Сейчас позади второго звена.

- Только чудо может спасти нас. Не говорите об этом никому, иначе начнется суматоха и паника! Направьте плот к берегу и приготовьтесь выпрыгнуть с канатом, как только мы подойдем. Господа, полагаю, что вы не откажетесь помочь нам в такую опасную минуту. У вас есть шляпы, идите же и работайте для спасения своей жизни.

Налетел второй порыв ветра, еще более сильный и обдал нас брызгами волн. Внезапно с передней части плота, откуда-то издалека, послышался крик, крик самый ужасный, какой только можно слышать на воде.

- Человек за бортом!

- Подержи слева! Не беда! Пусть лезет на плот или на берет! - кричит капитан.

- Бурун впереди! - доносит до нас ветер.

- Где?

помощника капитана, кричавшого откуда-то с кормы.

- Прекратите выкачивание, или мы сядем на мель!

Но вслед затем послышался радостный крик:

- Земля, с бакборта у самой кормы!

- Спасены! - кричит нам капитан, - Прыгай на берег, крепи причал за дерево, передавай конец на плот!

все мы были уже на берегу, плача и обнимаясь от радости, не обращая внимания на разразившийся ужасный ливень. Капитан говорил нам потом, что, плавая по Неккару целых сорок лет, он вынес не мало бурь, способных и у хорошого моряка вызвать на лице бледность, но такой, какую пришлось пережить нам, он еще не видывал. Как знакомы были мне эти слова! Не мало пришлось мне плавать по морю и слышать от капитанов буквально то же самое.

Мы решили выразить капитану свою благодарность и удивление его мужеству; выбрав минуту, мы обсудили дело и согласившись относительно редакции, написали благодарственный адрес, который и преподнесли капитану при соответственной подобному случаю речи.

Протащившись в темноте под проливным дождем целых три мили, мы добрались, наконец, до таверны "Натуралист" в деревне Гиршгорн. Было уже одиннадцать часов ночи, и мы едва держались на ногах от утомления и перенесенных волнений. Никогда не забуду я этой ночи.

Содержатель гостинницы был богат и поэтому считал себя в праве быть нелюбезным; с большой неохотой поднялся он с теплой постели, чтобы отворить нам дверь. Но волей или неволей, а пришлось таки ему приняться за изготовление для нас кой-какого ужина в то время, как сами мы занялись варкою пуншу, который должен был предохранить нас от чахотки. Поужинав и выпив пуншу, мы просидели еще около часу, куря трубки, перебирая в памяти эпизоды из только-что пережитого приключения и удобные кровати с подушками, наволочки которых были обшиты изящными кружевами ручной работы. Кружева эти составляют част фамильных драгоценностей, переходящих из рода в род.

Подобное кружевное белье, равно как и Германии, в нашей деревне вы не найдете.

Таверна "Натуралист" не даром носит свое название; все залы и все комнаты её были уставлены большими стеклянными ящиками, наполненными чучелами всевозможных птиц и животных со стеклянными глазами; чучела были хорошо набиты, и посадка их отличалась большою естественностью и даже драматичностью. Едва мы легли в постель, как дождь совершенно прекратился и на небе появилась луна. Я скоро погрузился в сон, не обращая внимания на чучело большой белой совы, которая с высокой своей подставки смотрела на меня с таким видом, как будто она и раньше где-то встречалась со мной, но не может сказать этого с уверенностью и потому усиленно вспоминает.

Но молодой Z. не был так счастлив. По его словам, он начинал уже засыпать, как вдруг луна вышла из-за туч и глаза, направленные как раз на него, вселили в него какую-то тревогу. Он попробовал закрыть глаза, но это не помогало, так как нервное безпокойство заставляло его поминутно открывать их, при чем он всякий раз убеждался, что кошка поярежнему готовится броситься на него. Он перевернулся на другой бок, но и это не принесло облегчения. Он чувствовал, что злые глаза попрежнему устремлены на него.

После долгих мучений и различных опытов, отнявших у него час или даже два времени, он кончил, наконец, тем, что встал с постели и вынес из комнаты злополучную кошку. Тогда только ему удалось заснуть.