Прогулка заграницей.
Часть первая.
Глава XIX.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Прогулка заграницей. Часть первая. Глава XIX. (старая орфография)

ГЛАВА XIX.

Однако же, пора вернуться к нашему плоту. Благополучно прибыв в Неккарштейнах, мы разыскали гостинницу и заказали себе форель, сказав, что будем обедать часа через два, а пока отправляемся для осмотра деревни и замка Дильсберг, лежащих в разстоянии мили по другую сторону реки. Два часа времени нам требовалось не для того, конечно, чтобы сделать эти две мили за два конца, а чтобы иметь достаточно времени для осмотра.

Этот Дильсберг весьма замечательное местечко, расположенное чрезвычайно своеобразно и живописно. Представьте себе прекрасную реку, противуположный берег которой ярко зеленеет от раскинувшихся во все стороны лугов. Среди этой совершенно плоской равнины, без всяких следов хоть бы малейшого возвышения почвы, внезапно, как бы из под земли, поднимается крутой холм, - холм высотою футов в двести пятьдесят или триста, круглый, как чаша, с таким же постепенным закруглением к верху, как у опрокинутой чаши и приблизительно с таким же отношением высоты к диаметру, как у довольно высокой чаши или кубка - холм, который густо до самой вершины зарос кустарником - смелый, изящный холм, господствующий над всею окрестной зеленой равниной, кидающейся в глаза куда бы не пошел наблюдатель и заметный даже с речных затонов, лежащих далеко вниз по течению реки. На вершине этого холма едва достаточно места для скученных, как бы карабкающихся друг на друга построек, точно охваченных и сжатых совершенно круглым кольцом старинной городской стены.

На всем холме нет ни одного дома, который бы стоял вне стены: нет даже и признаков, которые бы указывали, что такие дома существовали когда-либо раньше. Все постройки находятся внутри стен, где буквально нет ни клочка свободного места. Это, по истине, вполне законченный городок и законченный, притом, за долго до нашего времени. Между первым рядом строения и наружною стеною не только нет какого-нибудь промежутка, но самая эта стена составляет внешния стены строений, концы крыш которых образуют, таким образом, что-то вроде навесов над городскою стеною. Из общей массы крыш городских домиков живописно поднимаются башни разрушенного замка и большие колокольни двух церквей; вследствие этого, с отдаления Дильсберг походит скорее не на шапку, а на королевскую корону. Этот высокий зеленый холм и венчающая его масса остроконечных крыш, особенно, при вечернем освещении, представляет поистине поразительное зрелище.

Переправившись на лодке, мы начали подниматься по узкой крутой тропинке, которая завела нас в самую чащу кустарника. Впрочем, в чаще этой не замечалось ни малейшей прохлады, так как солнечные лучи свободно проникали в нее и сильно нагревали воздух, не освежаемый ветерком. В то время как мы медленно поднимались, едва переводя дух от усталости, навстречу нам неожиданно появилась толпа загорелых, босых и с непокрытою головою мальчиков, девочек и взрослых мужчин; появившись внезапно, и пожелав нам доброго дня, они также быстро и таинственно исчезли в густом кустарнике. Все они шли на работу на другой берег реки. Изо дня в день, из поколения в поколение здешние жители спускаются по этой тропинке вниз в долину, чтобы заработать себе хлеб, но есть его, равно как и спать, они возвращаются всегда на свой родной холм, в свой уютный городок.

Сам рассказывали, что случаев эмиграции почти неизвестно среди жителей Дильсберга; они, вероятно, находят, что гораздо лучше жить вверху над всем остальным светом, в своем мирном гнезде, чем внизу среди этого шумного света. Все семьсот человек жителей находятся в кровным родстве друг с другом, и такой порядок вещей ведется у них уже целых сто пятнадцать лет; это не что иное, как одно громадное семейство, члены которого любят друг друга более, нежели посторонних, ни поэтому не выходят из своего домашняго кружка. Говорят, что Дильсберг в течение многих годов представлял громадную фабрику, выработывающую идиотов. Правда, я не видал здесь идиотов, но капитан объясняет это тем, что "последнее время правительство поразселило их по больницам и другим разным учреждениям; и что правительство давно уже собирается уничтожить этот разсадник и воспретить жителям Дильсберга вступать в брак в близких степенях родства, что совсем придется им не по вкусу".

Наш капитан, вероятно, все это выдумал, так как современная наука отрицает вредные последствия браков между близкими родственниками.

Войдя внутрь городских стен, и свернув в какой-то узкий, извилистый переулок, вымощенный еще в средние века, мы увидели обычную деревенскую картину. Вот в риге молотят лен, или что-то на него похожее, стройная румяная девушка, легко и свободно размахивая своим цепом; впрочем, я настолько мало знаком с сельским хозяйством, что не буду утверждать. действительно ли это был цеп. Вон смуглая, босоногая девочка гонит с палкою в руках с полдюжины гусей, стараясь не дать им разбрестись по дворам. Вон бондарь трудится над чем-то в своей лавочке; ужь во всяком случае, это не бочка - для такой большой посудины там не нашлось бы и места. У дверей своих жилищ девушки и женщины занимались стряпнею или пряжею, и тут же под ногами у них бродили цыплята и утки, подбирая крошки и весело перекликаясь между собой; у порога своего дома дремал сморщеный старик, свесив голову на грудь и уронив на колена погасшую трубку; чумазые ребятишки ползали в пыли до всему переулку, не обращая внимания на палившее их солнце.

За исключением дремавшого старика все были за работой, и тем не менее, над деревней царил такой мир и тишина, что мы явственно слышали, как где-то на задворках кудахтает потревоженная чем-то наседка. Нам тотчас бросилось в глаза отсутствие одного из главнейших предметов каждой немецкой деревни; а именно - насоса с его большим каменным резервуаром или желобом для воды, с его кучками сплетничающих женщин, пришедших с кувшинами за водою. Дело в том, что на всем этом большом холме нет ни одного ручейка, или колодца, вследствие чего приходится пользоваться цистернами, в которых скопляется дождевая вода.

Наши альпенштоки и муслиновые повязки привлекли всеобщее внимание и около нас скоро образовалась целая свита маленьких мальчиков и девочек, в сопровождении которых мы прошли через всю деревню и добрались, наконец, до замка. Развалины представляют какой-то хаос осыпавшихся стен, арок и башен, покрытых мхом и весьма живописно сгруппированных. Дети служили нам проводниками; они провели нас по гребню самой высокой стены, затем заставили подняться на самый верх одной из башен, где глазам нашим представилась такая прекрасная картина, что мы не могли от нея оторваться. Прямо под нами, налево, разстилалась ровная, как ладонь, зеленая равнина; направо громоздились причудливые скалы и холмы, имеющие вид каких-то замков, а между ними искрились на солнце излучины вьющагося, как змея, Неккара. Холмы простирались до самого горизонта, где покрывающие их леса сливались в общую сплошную дымку. Но главною достопримечательностью и предметом особой гордости детворы был старый и в настоящее время пустой колодезь на заросшем дворе замка. Массивный каменный парапет его поднимался на высоту трех или четырех футов и сохранился в полной неприкосновенности. Дети говорили, что в средние века колодезь этот был глубиною в четыреста футов и в изобилии снабжал всю деревню водой как в мирное, так и в военное время. Они уверяли, что в те времена дно колодезя находилось ниже уровня воды в Неккаре и что именно по этой причине колодезь был неисчерпаем. Впрочем, некоторые из жителей утверждали, что это вовсе не колодезь и что глубина этой шахты никогда не была более, чем теперь, т. е. не превосходила 80 футов. Они прибавляли, что со дна шахты начинается подземный ход, который затем разветвляется и выходит на поверхность земли в различных, весьма удаленных от замка пунктах. Все выходы очень старательно замаскированы и в настоящее время неизвестны. Существованием такого подземного хода объясняется то обстоятельство, что ни Тилли, ни другие полководцы ни разу не могли взять Дильсбергь; несмотря на весьма продолжительную и строгую осаду, осажденные, повидимому, ни в чем никогда не терпели недостатка и к величайшему огорчению для осаждающих оставались такими же упитанными и веселыми и с таким же богатым запасом военной аммуниции, как и до начала осады; очевидно, что все это они могли достать только при условии существования подземного хода.

Дети взялись даже доказать, что на дне колодца действительно существует какой-то подземный выход. Они принесли большой пук соломы, зажгли ее и бросили в колодезь, а мы облокотились на парапет и наблюдали за падением его. Достигнув дна, солома продолжала гореть, и, наконец, погасла, при чем к нам вверх не поднялось ни малейшей струйки дыма. Дети захлопали в ладоши и закричали:

- Вот, видите. Ничто не дает столько дыму, как солома; если там под землей нет выхода, то куда же делся весь дым?

Пожалуй, они правы; возможно, что подземный ход и действительно существует. Но самое лучшее, что мы видели среди этих развалин - это благородная липа, которой, по словам детей, не менее четырех сот лет; и этому не трудно поверить. Что за могучий ствол, какая развесистая листва! Нижния ветви её были толщиною чуть не в добрую бочку.

Дерево это было свидетелем бешеных штурмов, закованных в железо солдат; оно помнило еще те времена, когда эти разрушившияся арки, осыпавшияся бойницы были крепки и представляли неодолимую твердыню; когда на них весело развевались знамена и толпились храбрые воины. Какие давно прошедшия времена! А липа попрежнему стоит на старом своем месте и будет стоять, греясь на солнце и вспоминая былое, когда и настоящий день отойдет во времена "давнопрошедшия".

Мы сели под деревом и закурили трубки, а капитан не утерпел, чтобы не рассказать нам легенды, которая связана с этими развалинами.

ЛЕГЕНДА О ЗАМКЕ ДИЛЬСБЕРГ.

Дело было так. Однажды, в старые времена, в этом замке собралось большое общество, проводившее все время в пышных празднествах. В замке имелась, конечно, заколдованная комната, и вот, как-то зашел разговор и о ней. Говорили, что всякий, кто ляжет спать в ней, проспит целых 50 лет. Услышав это, молодой рыцарь, по имени Конрад фон-Гейсберг, сказал, что на месте владельца замка он приказал бы разрушить эту комнату, чтобы какой-нибудь неосторожный хотя бы случайно не подвергся подобному несчастию и не опечалил бы тех, кто его любит. Тогда у собеседников возникла мысль подшутить над этим суеверным юношей и уложить его спать именно в заколдованной комнате. Чтобы выполнить свое намерение, они уговорили племянницу владетеля замка, бывшею невестою юноши, молоденькую и довольно капризную девушку, помочь им. Отведя его в сторону, она стала просить его, чтобы он лег спать в этой комнате. Долго юноша не соглашался, говоря, что он твердо верит, что проспит там целых 50 лет. и одна мысль о возможности этого нагоняет на него трепет. Катерина принялась плакать, что оказалось самым лучшим аргументом для её жениха; Конрад не устоял и обещал, что желание её будет исполнено, пусть только она улыбнется и будет весела попрежнему. Она охватила своими руками его за шею и поцелуями старалась показать ему, как велика её благодарность и радость. Затем она весело побежала объявить остальной компании о своей победе, и общее восхищение было принято ею, как законное вознаграждение за успех в таком деле, в котором потерпели поражение все остальные.

Проснувшись на следующее утро, он огляделся, и сердце его замерло от ужаса, до того переменился вид всей его комнаты. Стены были покрыты плесенью и старою, пыльною паутиною; занавесы и постельное белье сгнили; расхлябанная мебель грозила развалиться в куски. Он вскочил с кровати, но дрожащия колени его подогнулись, и он упал на пол.

"Эта слабость есть следствие старости", - подумал он.

Поднявшись, он взял свое платье. Но, Боже, какой вид оно имело! Краска на материи полиняла и все оно так и дралось, едва он до него дотрогивался. Трясясь от страха, он вышел в корридор и направился по нем в большой зал. Там он встретился с каким-то средних лет незнакомцем благородной наружности, который остановился и с удивлением смотрел на него.

- Милостивый государь, - обратился к нему Конрад, - вызовите пожалуйста сюда графа Ульриха.

- Графа Ульриха? - удивленно спросил незнакомец.

- Да, если бы вы были так добры.

- Вильгельм! - позвал незнакомец. И когда на его зов явился молодой прислужник, то сказал ему:

- Разве есть между гостями граф Ульрих?

- Я не знаю такого имени, - был ответ.

- Но, - воскликнул запинаясь Конрад, - я говорю не про гостей, а про владельца замка, сэр.

Обменявшись с прислужником недоумевающим взглядом, незнакомец сказал:

- Я владелец этого замка.

- Давно ли, сэр?

- Со времени смерти моего отца, доброго графа Ульриха - вот уже около сорока лет.

Опустившись на скамью, Конрад закрыл руками лицо и со стоном принялся раскачиваться всем своим корпусом. Незнакомец тихо сказал прислужнику:

- Я боюсь, что бедняга сошел съума. Позови кого-нибудь.

Тотчас же собрался народ и, столпивишсь около Конрада, переговаривался шепотом. Внимательно посмотрев им в лицо, Конрад покачал головою и печально сказал:

- Нет, никого из вас я не знаю. Я стар и одинок на свете. Все, кого я знал и любил, когда-то умерли. Но, вероятно, некоторые из вас могут дать мне о них некоторые сведения.

Тогда из толпы отделилось несколько мужчин и женщин, которые вызвались сообщить ему, что знали о прежних друзьях его, если он назовет их по имени. Про кого он не спрашивал, ответ был один: тот умер 10 лет назад, тот двадцать, а тот тридцать лет назад. Каждый последующий удар поражал его все сильнее и сильнее, чем предыдущие.

- А, бедняжка, - сказала одна старая дама, - как же, я знала ее очень хорошо! Жениха её постигло несчастие и она умерла с горя лет пятьдесят тому назад. Она лежит под липой, там за оградой.

Конрад склонил голову и сказал:

- А, зачем только я проснулся! Так она умерла с горя по мне, бедное дитя. Такая молодая, такая красивая я добрая! За всю свою короткую жизнь она никому не причинила намеренно зла. Но долг любви будет уплачен, я тоже умру с горя по ней.

- Ну, мой Конрад, благородные слова твои просто убили меня - довольно шуток! Взгляни на меня и смейся с нами - ведь это все шутка!

Он поднял глаза, и изумление отразилось в них - маскарадные костюмы исчезли и старики и старухи превратились снова в свежую и веселую молодежь. Между тем, Катерина весело щебетала:

- Что за прелестная шутка, и как ловко выполнена. Тебе перед тем как идти спать дали сонного питья, а потом, ночью перенесли тебя в запущенную комнату, где вся мебель едва держалась от ветхости, и положили около тебя эту истлевшую одежду. А когда ты выспался и вышел в корридор, то там были уже наготове два незнакомых тебе человека, как следует изучивших свои роли, которые и встретили тебя. А мы, все, твои друзья, были тут же по близости, переряженные, и, конечно, все слышали и видели. Ах, как все это хорошо вышло. Ну, иди же теперь, переоденься и будь готов принять участие в удовольствиях, назначенных на сегодня. Как неподдельно было твое горе, бедняга! Посмотри же на меня и засмейся, ну!

- Добрые люди, я измучен; молю вас, отведите меня на её могилу.

Моментально все улыбки исчезли, на лицах появилась бледность, а Катерина упала в обморок.

Печаль и тишина воцарились в замке, недавно еще столь веселом и шумном. Все ходили с встревоженными лицами и разговаривали вполголоса. Каждый старался по мере своих сил подействовать на несчастного юношу и вернуть его из того мира галлюцинаций, в котором он находился. Но в ответ на все усилия был безсмысленный взгляд и одни и те же слова.

- Добрый незнакомец, у меня нет больше друзей, все они давно уже умерли, вы очень любезны и добры ко мне, но я не знаю вас; я одинок и забыт в этом мире - отведите меня, прошу вас, на её могилу.

Он очень любил ее и говорил, что она во многом напоминает ему его Катерину, умершую "пятьдесят лет тому назад".

- Она была такая веселая, такая резвая, - говорил он иногда, - вы же никогда даже не улыбаетесь, и всегда плачете, когда думаете, что я не смотрю на вас.

Когда Конрад умер, то, согласно его желанию, был похоронен под липою "около своей бедной Катерины".

С тех пор Катерина уже одна просиживала под деревом целыми днями, ни с кем не говоря и никогда не улыбаясь. Прошло не мало лет, пока, наконец, судьба не послала ей избавление в виде смерти; ее похоронили рядом с Конрадом.

* * *

- Мне хочется поверить легенде ради одного этого дерева, такого здорового и крепкого, несмотря на свои 400 лет; мне хочется верить, что оно действительно стоит здесь, как бы на страже над этой парой несчастных сердец и питает к ним какую-то человеческую любовь.

Вернувшись в Неккарштейнах, мы окатили свои разгоряченные головы водой прямо из под городского насоса, и поспешили в гоcтинницу, где и пообедали форелью, сидя в саду на вольном, чистом воздухе, любуясь то на красивый Неккар, извивавшийся внизу под нашими ногами, то на причудливо выделявшийся на фоне вечерняго неба Дильсберг, то на изящные башни и бойницы двух других замков (известных под названием "Ласточкино гнездо" и "Братья"). В путь мы тронулись как раз во-время, чтобы до наступления ночи сделать последния восемь миль, оставшияся нам до Гейдельберга.

На самом заходе солнца проплыли мы мимо нашей гостинницы и, влекомые бешеным течением, с быстротою молнии вступили в узкий фарватер между каменными плотинами. Полагая, что я не хуже всякого другого сумею налететь плотом на мост, я пошел на самое переднее звено плота и, приняв на себя всю ответственность, взял у рулевого его шест.

Мы неслись с невероятною быстротою; первое время я исполнял свою трудную обязанность довольно успешно, по крайней мере, для первого раза. Но убедившись внезапно, что плот наш и в самом деле несется прямо на мостовой бык, вместо того, чтобы идти под арку, как бы ему и следовало, я благоразумно выпрыгнул на берет. В следующий момент я видел, как исполнилось мое давнишнее желание. Я, наконец, увидел крушение плота. Он врезался как раз в самый центр устоя и мгновенно разлетелся в щепки, точно коробка со спичками от удара молнии.

прозевали ее. Но когда они с моею помощью были выужены из реки уже за мостом, то я сейчас же, насколько хватило уменья, описал им все как можно подробнее. Впрочем, это их мало интересовало; они сказали, что чувствуют себя насквозь промокшими и смешными и совсем не желают слушать моих описаний. Молодые дамы и другие свидетели происшествия столпились около нас и выказали большое участие, что делу, впрочем, помогало мало; мои приятели говорили, что им нужно не участие, а какой-нибудь глухой и безлюдный переулок.