Прогулка заграницей.
Часть первая.
Глава XXI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Прогулка заграницей. Часть первая. Глава XXI. (старая орфография)

ГЛАВА XXI.

Баден-Баден расположен на противолежащих склонах холмов и может по справедливости быть назван одним из красивейших городов, красота которого зависит как от естественных условий местности, так и от разумно приложенного человеческого труда. Самое дно долины, образованной двумя рядами холмов, представляет полосу ровного грунта, проходящую через весь город из конца в конец и даже загород; оно обращено в род парка с высокими тенистыми деревьями и многочисленными сверкающими фонтанами, расположенными в равных друг от друга разстояниях. Три раза в день перед зданием собрания играет прекрасный оркестр музыки, а по вечерам вся эта местность битком набита фешенебельной публикой обоего пола, марширующей взад и вперед мимо большой беседки, в которой помещается оркестр. Публика эта, повидимому, сильно скучает, хотя силится доказать совершенно противное. Впрочем, большинство живет здесь с целью лечения ревматизмов, которые они и вываривают в здешних теплых ваннах. Больных этого рода, с трудом бродящих с палочками и костылями, можно встретить здесь повсюду, и меланхолический вид их достаточно говорит о их настроении. Говорят, что Германия со своими сырыми каменными домами является настоящим отечеством ревматизмов. Если это так, то становится понятным, почему Провидение заботилось наполнить всю эту страну таким количеством теплых источников. Быть может, ни в одной стране нельзя встретить целебные источники в таком изобилии, как в Германии. Притом источники Германии черезвычайно разнообразны по своим качествам и помогают от многих болезней. Некоторые болезни не поддающияся лечебной силе одного источника, излечиваются от пользования несколькими источниками за-раз, так, многие больные пьют Баден-Баденскую воду, в которой растворяют ложку соли из Карлсбадского источника.

Воды здешних источников не продаются; вы входите в курзал и видите, что там сидят две или три каких-то девицы, расфранченные и изящные не хуже любого трехдолларового клерка в правительственном учреждении, все оне заняты каким-то дамским рукодельем и, повидимому, совсем вас не замечают.

Время от времени то одна, то другая из них встает и с измученным видом начинает "потягиваться"; она так вытягивает руки и все свое тело, что, наконец, пятки её отделяются от полу, вслед затем она освежает себя таким отчаянным зевком, что все лицо её скрывается за верхнею губою, при чем при желании нетрудно разсмотреть все её внутреннее устройство, затем пасть медленно закрывается, кулаки и пятки приходят в нормальное положение, девица разслабленно подходить к своему столику, внимательно разсматривает вас, наконец, наливает в стакан горячую воду и ставит его перед вами так, что необходимо тянуться за ним. Вы берете стакан и спрашиваете: "Сколько?" и слышите следующий нищенский ответ, произносимый с искусственным равнодушием:

- Hach Beliebe (по желанию).

Подобный фокус, обычный у всякого попрошайки который всегда полагается на вашу щедрость, приводит вас в раздражение. Вы хотите простой коммерческой сделки и поэтому не обращая внимания на ответ, спрашиваете вторично:

- Сколько?

А девица спокойно и равнодушно повторяет:

- Nach Beliebe.

Вы начинаете злиться, но стараетесь не показать этого, вы решаетесь задавать свой вопрос до тех пор, пока она не изменит ответа, или, по крайней мере, не оставит своей обидно равнодушной манеры. И вот вы с этой девицей, как два каких дурака, стоите друг перед другом, безсмысленно глядите друг другу в глаза и, повидимому, вполне хладнокровно, не повышая голоса, ведете следующий идиотский разговор;

- Сколько?

- Nach Beliebe.

- Сколько?

- Nach Beliebe.

- Сколько?

- Nach Beliebe.

- Сколько?

- Сколько?

- Nach Beliebe.

- Сколько?

- Nach Beliebe.

Не знаю, чтобы на моем месте сделал бы другой, но я, наконец, уступил; это чугунное равнодушие и презрительное спокойствие победили меня и я спустил флаг. Теперь я знаю, что от людей мужественных и не заботящихся о мнении судомоек, она получает обыкновенно пенни, и только трусы дают немного более; но я, я положил перед ней серебряную монету в целых 25 центов и, чтобы срезать ее, саркастически прибавил:

- Если этого недостаточно, то будьте добры оставить свое олимпийское величие и сказать мне об этом.

Но срезать ее мне так и не удалось. Не удостоивая меня даже взглядом, разслабленным жестом она взяла монету и подбросила ее. Она заподозрила ее, не фальшивая ли. Затем, повернувшись спиною и медленно переваливаясь, она направилась к своей прежней насести и по дороге бросила мою монету в раскрытый ящик. Как видите, она осталась победительницей до конца.

Я потому так подробно описываю поведение этой девицы что оно крайне типично; так поступает большинство баден-баденских лавочников. Каждый из них старается где только может обмануть вас, а что он, кроме того, еще и оскорбит вас, независимо от того удался или нет его обман, в этом вы можете быть вполне уверены. От торговцев по части оскорбления публики не отстает и служебный персонал ванн. Какая-то грубая женщина, сидящая у конторки в вестибюле больших Фридриховских ванн и продающая билеты, не довольствуясь тем, что ежедневно по два раза оскорбляла меня и притом с твердою верою в свое предназначение, но еще заблагоразсудила как-то обсчитать меня на целый шиллинг. Да, с закрытием рулетки крупные рыцари наживы исчезли из Баден-Бадена, но разная мелкота осталась там и по сие время.

Один англичанин, долгое время живший в Баден-Бадене, говорить:

как той, так и другой нации, в особенности с дамами. Если дама зашла в лавку одна, без мужчины или без лакея, то она почти наверное подвергнется различным мелочным оскорблениям, оскорблениям, заключающимся скорее в тоне и общей манере держать себя, нежели в грубых словах, хотя и эти последния не составляют особой редкости. Я знаю случай, когда лавочник бросил одной американке её монету обратно, сказав самым дерзким тоном: "У нас не в ходу французския деньги". Другой раз, какая-то дама, англичанка, сказала торговцу: "Но не думаете ли вы, что это слишком дорого за эти вещи?" Торговец ответил вопросом же: "Но разве вы думаете, что обязаны купить их?" Однако с русскими и немцами весь этот народ очень вежлив. А что касается до титулов, то они просто обожают их. Если вы хотите посмотреть, до чего может дойти раболепие этих господ, явитесь перед ними во-образе русского князя.

Да, город сам по себе совсем не привлекателен и полон притворства, мелкого обмана и мошенничества; хороши в нем только его источники. В течение целых трех лет меня сильно, мучил ревматизм, но после ванн, которые я принимал здесь ежедневно около четырех недель, боли прекратились и никогда более не возвращались. Я твердо верю, что оставил свой ревматизм в Баден-Бадене. Я бы был непрочь оставить здесь и еще кой-какие болезни, но это оказалось невозможным. Горячие источники здесь весьма многочисленны, и все они доставляют воду в таком же изобилии, как и две тысячи лет тому назад. Вода эта трубами проводится по различным купальным заведениям и разбавляется до надлежащей температуры холодной водой. Так называемые новые Фридриховския ванны помещаются в прекрасном большом здании, где вы можете получить всевозможные ванны как в естественном их состоянии, так с добавлением различных трав и настоек, какие только потребны по вашей болезни, что определяется особым врачем, состоящим при этом заведении. Вы входите сюда через большую дверь, которую отворяет пред вами важного вида швейцар, кланяющийся вам сообразно вашей наружности и платью, берете билет и вместе с тем получаете оскорбление от женщины, заведующей хозяйственною частью заведения; женщина эта звонит в колокольчик, на звон которого является служитель и ведет вас через большой зал в одну из кабин, где стоят рукомойник, зеркало, машинка для снимания сапог и мягкий диванчик, на котором вы и

Кабина разделена на двое больших занавесок; вы отдергиваете его, и перед вами находится большая белого мрамора ванна, опущенная в землю до такой глубины, что края её находятся в одном уровне с полом, так что вы сходите в нее по трем белым мраморным же ступенькам. Ванна наполнена чистою, как кристалл водою, имеющей 28° Р. (около 95° по Фаренгейту). Тут же около самой ванны в углублении, сделанном в полу, вставлен закрывающийся медный ящик с теплыми полотенцами и простынею. Погрузившись в эту горячую воду, вы осматриваетесь и вдруг замечаете, что все ваше тело сделалось совершенно белым и что вы выглядываете словно какой-нибудь ангел. На первый раз вы остаетесь в ванне всего десять минут, а потом с каждым разом увеличиваете продолжительность купанья на пять минут, пока не дойдете до 25 или до получаса, на чем и останавливаетесь. Вообще говоря, вся обстановка так роскошна, польза от вод так очевидна, цены так умеренны, а оскорбления настолько велики, что вы скоро влюбляетесь в эти Фридриховския ванны, но в то же время чувствуете непреодолимое желание покинуть их.

Гостинница, в которой мы остановились, была довольно скромная, без всяких претензий, но чистенькая и вполне удобная, называлась она "Hôtel de France". Соседний со мною номер был занят каким-то семейством, члены которого с утра до вечера хохотали, кашляли и кричали, словом, не давали мне ни минуты покоя; в постель они ложились двумя часами позже, а утром вставали двумя часами раньше меня. Такой образ жизни весьма обычен в немецких гостинницах, где постояльцы ложатся спать по большей части гораздо позже одиннадцати, а встают много раньше восьми. Перегородки, отделяющия один номер от другого, передают звуки, не хуже микрофона, и это свойство их отлично известно всем и каждому; и тем не менее немецкая семья, эта олицетворенная вежливость и обходительность днем, повидимому, не считает нужным воздерживаться ночью от шума, который может вас потревожить. Они поют, хохочут я разговаривают так громко, стучат мебелью так безбожно, что нет никаких сил вытерпеть. На ваш просительный стук в стену они поуспокоются на короткое время, начинают говорить потише, но скоро, как и мыши, опять начинают шум и возню такую же ужасную, как и прежде. Да, этот шумливый народ ложится спать слишком поздно, а встает слишком ужь рано.

Само собою разумеется, что, когда человек начинает выискивать недостатки в иностранцах, то он не далек и от того, чтобы позлословить и насчеть своих соотечественников. Открываю свою записную книжку и как раз попадаю на следующия слова:

"Баден-Баден (без числа). Сегодня утром за завтраком встретил целую кучу каких-то крикливых американцев. Говорят шумно, обращаясь ко всем и каждому, но воображают при этом будто разговаривают между собою. Нетрудно догадаться, что путешествие для них еще новинка. Обычные признаки: свободное, фамильярное отношение к громадным разстояниям и постоянное упоминание о различных иностранных местностях.

- Ну, до свидания, старый товарищ; если мы не встретимся в Италии, то до отъезда домой еще догоните меня в Лондоне".

Затем мне попалось на глаза следующее:

"Здесь, чтобы уменьшить приток эмигрантов в Америку, стараются воспользоваться тем, что шеститысячная шайка индейцев грабит и режет в настоящее время наших пионеров, выдвинувшихся так неблагоразумно за пограничную черту, и что для защиты их мы не в состоянии выставить более тысячи двухсот солдат. Простой народ полагает, что индейцы хозяйничают в Нью-Джерси".

Факт этот может послужить хорошим аргументом против тех, кто так настойчиво не желает увеличить нашу армию, малочисленную в настоящее время действительно до смешного. И я не погрешил против истины, написав, что факты эти, касающиеся индейцев и нашей армии, служат средством для уменьшения эмиграции в Америку. Что же касается до того, что простой народ путается в географии и не знает, где живут индейцы, то это хотя и забавно, но нисколько не удивительно.

что после того как в одной и той же могиле будет похоронено несколько человек, один после другого, то покойнику из первых, пролежавшему там лет сто или двести, памятник делается уже излишним. По крайней мере, к такому заключению я пришел вследствие того обстоятельства, что целые сотни старинных памятников сняты с могил и поставлены вдоль ограды кладбища с внутренней его стороны. А что за артисты были в старину! Все памятники украшены изсеченными изображениями ангелов и херувимов, чертей и скелетов, при чем зачастую первых нельзя было отличить от вторых. Но если работы этих старинных мастеров ни не всегда отличались качеством, но зато оне брали количеством и отличались богатством фантазии и смелостью замысла. На одном из памятников сохранилась древняя французская надпись, весьма мне понравившаяся; я уверен, что она сочинена каким-нибудь поэтом.

Вот эта надпись:

Здесь
в Бозе почивает
Каролина де-Клери,
Монахиня из Сен Дени,

Светь возвращен ей
в Бадене 5-го января
1839.

Мы сделали не мало экскурсий пешком по соседним деревушкам; местность очень красива и изобилует прекрасными лесными пейзажами. Дорога и леса похожи на те, которые мы видели около Гейдельберга, но им не хватает той очаровательности. Да я думаю, что других таких лесов и окрестностей, как под Гейдельбергом, нет во всем мире.

остается в том самом виде, в каком он был в то время, когда смерть застигла его владетельницу. Мы обошли множество комнат и все оне поражают зрителя своими странными украшениями. Так, стены одной из комнат почти скрываются под множеством небольших портретов маркграфини, на которых она представлена во всевозможных фантастических костюмах и, между прочим, в мужских.

Стены другой комнаты оклеены причудливого рисунка обоями ручной работы. В некоторых комнатах стоят покрытые плесенью старинные кровати, стеганные одеяла, балдахины и занавесы которых украшены подобным же образом, а стены и потолки комнат ярко расписаны al fresco и покрыты картинами исторического или мифологического содержания. На каждом шагу попадалась масса всякого заржавленного и покрытого пылью хлама, который у любителя старины способен вызвать зависть. Живопись в обеденном зале имела довольно нескромный характер, но как мы узнали и сама владетельница дворца не отличалась особенной скромностью.

Как бы там ни было, но дворец этот со своими дикими и своеобразными украшениями чрезвычайно интересен, как образчик, дающий представление о характере и грубости вкусов его современников.

По соседству с дворцом находится часовые маркграфини, грубое деревянное строение без всяких украшений и сохранившее, также как и дворец, тот самый вид, который оно имело еще при жизни владетельницы.

келью и месяцами предавалась раскаянию и молитвам впредь до нового случая. Она была весьма набожною католичкою и, быть может, истинною христианкою, как это понималось в то время людьми высшого круга.

Предание гласит, что последние два года жизни она целиком провела в своем странном затворничестве, устроив предварительно прощальную оргию, которая далеко оставила за собой все прежния. Она затворилась в часовне и жила там одна, без прислуги, отрекшись от мира. Она сама варила себе пищу, носила на голом теле власяницу и бичевала себя кнутом - орудия эти показываются посетителям и по настоящее время. Молилась она и перебирала свои четки, в другой маленькой комнатке перед восковой статуей Девы, стоящей в небольшой нише, сделанной в стене; спала она словно какая-нибудь невольница.

В следующей маленькой комнате стоит деревянный некрашенный стол, за которым сидят восковые фигуры в половину человеческого роста, изображающия членов Святого Семейства; фигуры сделаны, быть может, самым плохим артистом в свете, но одеты в пышные легкия одежды {Спаситель представлен отроком лет около пятнадцати. У фигуры не достает одного глаза.}. Маркграфиня имела обыкновение приносить свою пищу за этот стол и обедать со Святым Семейством. Что за странная идея! И подумать только, какое неприятное зрелище! По одну сторону стола сидят неподвижные фигуры с мертвенным цветом лица и тусклыми стеклянными глазами, с тою принужденностью и мертвою неподвижностью в осанке, какою отличаются обыкновенно все восковые фигуры, а по другую сторону стола против фигур сидит эта сморщенная, высохшая старушенка, бормочущая молитвы и чавкающая своими беззубыми челюстями посреди гробовой тишины в полусумраке зимняго вечера. Даже и подумать-то об этом, так мороз дерет по коже.

В этой мрачной берлоге, плохо одетая, полуголодная, измученная, целых два года жила и молилась эта странная принцесса; здесь же она и скончалась. Происходи дело за двести или даже триста лет до нашего времени, несчастная мрачная берлога превратилась бы в святое место; церковь устроила бы из нея нечто вроде фабрики чудес и выручила бы не мало денег. Даже теперь берлога эта, перенесенная в некоторые местности Франции, дала бы не малый доход.