Прогулка заграницей.
Часть первая.
Глава XXVIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Прогулка заграницей. Часть первая. Глава XXVIII. (старая орфография)

ГЛАВА XXVIII.

Риги-Кульм представляет внушительную горную массу в 6 000 футов вышиною, стоящую несколько особняком; с вершины её открывается вид на громадную площадь, усеянную голубыми озерами, зелеными долинами и снежными горами - величественное зрелище на протяжении целых 300 миль во все стороны. Подняться на вершину горы можно или по железной дороге, или верхом, или же пешком, как кому более нравится. Однажды утром, когда ярко светило солнце, запасшись дорожными костюмами, я переехал со своим агентом озеро на пароходе и высадился в деревушке Беггис в разстоянии трех четвертей часа пути от Люцерна. Деревушка эта лежит у caмого подножия горы.

Вскоре мы весело шагали по покрытой листьями тропинке и между нами завязался обычный разговор. Наступил полдень, день был ясный, небо безоблачно, повевал легкий ветерок, подъем был отлогий, а картины, открывавшияся при каждом повороте дороги, то на голубые озера с красивыми парусными лодками, то на причудливо выступающия скалы, были прелестные, как волшебный сон. Все шло прекрасно, мы были в хорошем настроении и в недалеком будущем предвкушали новое наслаждение - увидеть в первый раз в жизни зрелище солнечного восхода в Альпах, что и было главною целью нашего путешествия. Спешить не было, повидимому, никакой надобности, так как разстояние от Беггис до вершины горы во всех путеводителях показано не более, как три с четвертью часа. Я говорю "повидимому" потому, что раз уже "спутник" надул нас относительно разстояния между Аллерхейлиген и Оппенау и с той поры я постоянно боюсь, что он может обмануть нас вторично. Мы были уверены только относительно высоты горы, разстояние же в часах от подошвы её до вершины мы разсчитывали определить гораздо вернее сами при помощи личного опыта. Мы знали, что высшая точка горы находится на высоте 6.000 футов над уровнем моря; над уровнем же озера не более, как на 4.500 футов. Спустя полчаса после начала восхождения мы чувствовали прежнюю бодрость, и желание наше достигнуть намеченной цели ни мало не уменьшилось; к тому же мы придумали несколько облегчить себе труд; короче сказать мы наняли мальчугана, которому и поручили нести за собой наши альпештоки, мешки и плащи.

Вероятно, мы останавливались, чтобы поваляться на траве в тени деревьев и покурить, гораздо чаще, нежели мальчуган привык к тому, потому что он, наконец, спросил нас, как мы его наняли, - на год или же только в один конец. Мы отвечали ему, что он может идти вперед, если он уже так спешит. Мальчик возразил, что хотя он и не спешит особенно, но все-таки ему бы хотелось дойти до вершины пока он еще не состарелся. Тогда мы приказали ему идти вперед и оставить вещи в гостиннице, расположенной в наивысшей точке горы, куда вскоре подоспеем и мы сами. Он ответил, что постарается занять в гостиннице для нас комнату; если же окажется, что гостинница переполнена, то прикажет построить для нас новую и при том поскорее, чтобы штукатурка и краска успели бы высохнуть к нашему приходу. Издеваясь таким образом над нами, он пошел вперед и скоро исчез из виду. Около шести часов вечера мы были уже на значительной высоте, а вид на озеро и горы все расширялся и делался интереснее. Ненадолго мы остановились у домика, где достали хлеба, сыра и кварту или две свежого молока. Закусив этими припасами, сидя на открытом балкончике и любуясь восхитительною картиною, разстилающеюся перед нашими глазами, мы двинулись дальше.

Минут десять спустя мы встретили вспотевшого, раскрасневшагося человека, шедшого громадными шагами вниз к нам навстречу. Как бы помогая себе в такой поспешной ходьбе, он с силою опирался на свой альпеншток, закидывая его далеко перед собою, причем железное острие глубоко вонзалось в землю. Незнакомец остановился и, обмахиваясь шляпою, стал переводить дыхание и вытирать мокрое лицо и шею красным носовым платком. Отдышавшись немного, он спросил нас, далеко ли еще до Беггиса. Я ответил, что три часа. Он поглядел с удивлением и сказал:

- Как, еще три часа! А ведь кажется, что отсюда в озере сухарь помочить можно, так оно близко. Есть тут какая-нибудь гостинница?

Я отвечал, что есть.

- Ну, - сказал он, - мне не выдержать еще трех часов, довольно для меня на сегодня; приходится переночевать здесь.

Тогда, в свою очередь, спросил я:

- А скоро мы будем на вершине?

- На вершине? Да Бог с вами, вы только-что начали еще подниматься.

Тогда я сказал, что и нам необходимо ночевать в той же гостиннице. Итак, мы вернулись все втроем и, заказав себе горячий ужин, провели вечер очень не дурно с этим англичанином.

Немка, содержательница гостинницы, отвела нам прекрасные комнаты с чистыми постелями; отправляясь в них на ночь, мы с Гаррисом порешили, что на другой день встанем как можно ранее и будем наблюдать солнечный восход. Но так как мы были страшно утомлены, то и спали, как полицейские; когда мы проснулись и бросились к окнам, было уже поздно, да и не удивительно, так как часы показывали половину двенадцатого. Это было тяжелым разочарованием. Делать нечего, мы заказали завтрак и просили хозяйку пригласить англичанина, но та отвечала, что он давно уже встал и ушел еще затемно, причем страшно ругался и сердился на что-то или на кого-то. Мы никак не могли сообразить в чем дело. Он спрашивал хозяйку о высоте, на которой находится эта гостинница и, узнав, что высота её равна 1.495 фут, вот и все, что она ему ответила - страшно разсердился и сказал, между прочим, что среди дураков и путеводителей в этой проклятой стране достаточно провести сутки, чтобы и самому на целый год дураком сделаться. Гаррис сделал предположение, что, вероятно, наш мальчуган дал ему неверные сведения; и это казалось тем вероятнее, что эпитет, которым англичанин кого-то наградил, как раз подходил к нашему мальчику.

После полудня мы тронулись в путь и со свежими силами снова зашагали по направлению к вершине. Пройдя сотни две ярдов, мы остановились для отдыха. Закуривая свою трубку и оглянувшись налево, я заметил длинную струю черного дыма, медленно ползущую вверх по крутому откосу горы. Нет сомнений, то был локомотив. Мы тотчас же вскочили и принялись смотреть во все глаза, так как никогда ранее не видали горной дороги. Наконец, мы разсмотрели и самый поезд. Казалось невероятным, чтобы такая тяжесть могла взобраться по этим крутым, как крыша, горным склонам, но факт был у нас перед глазами и для сомнений не было места.

чтобы ее не сорвало ветром во время сильных бурь, свирепствующих нередко в этой местности. Окрестность имела дикий вид; повсюду торчали скалы, но было не мало и деревьев, а мох и трава росли везде в изобилии.

Далеко внизу на противоположном берегу озера виднелись деревни и только сейчас нам бросилась в глаза разница в величине между этими деревушками и окружающими их горами. Когда сам находишься в такой деревне, то она кажется даже большой, дома в ней довольно высокими, а окружающия горы нисколько не подавляют их своею величиною, но какая разница, когда смотришь с такой высоты, на которой мы находились в настоящую минуту! Горы сделались еще больше и величественнее и точно стоят погруженные в какую-то торжественную задумчивость с челом, окутанным облаками, а деревушки у их подножия, если только непривычный глаз еще заметит их, кажутся такими крохотными и так прильнули к земле, что я не нахожу ничего лучшого, как сравнить их с кучею сора, натасканного муравьями под величественными сводами какого-нибудь громадного собора. Пароходы, дымящие где-то там на дне этой ужасной пропасти, кажутся игрушками, а парусные и гребные лодки годными разве только для каких-нибудь фей, живущих в чашечках лилий и разъезжающих на шмелях.

Внезапно мы очутились среди полдюжины овец, мирно щипавших траву около ручейка с чистою водою, выбегавшого из скалистой стены в сто футов вышиною; одновременно уши наши были поражены своеобразной мелодией, чем-то вроде

весело доносившейся из какого-то близкого, хотя и невидимого источника; мы догадались, что слышим в первый раз в своей жизни знаменитую альпийскую свирель - jodel - во всей её природной дикости. Мы сейчас же узнали то приятное сочетание баритона с фальцетом, которое дома известно у нас под названием "Тирольской трели". Игра продолжалась и доставляла нам не мало удовольствия. Наконец, появился и самый музыкант - пастух, мальчик лет шестнадцати, которому в порыве восторга и благодарности мы дали целый франк и просили поиграть еще немного. Он играл, а мы слушали. Наконец, мы двинулись дальше, а он все провожал нас своей мелодией, пока мы не скрылись из виду. Спустя четверть часа мы встретили другого пастушка, который тоже играл на свирели, и дали ему полфранка, чтобы и он поиграл нам. И этот проводил нас своей музыкой. Затем мы стали встречать таких музыкантов каждые десять минут; первому из них мы дали восемь центов, второму шесть, третьему четыре, четвертому всего один пенни; номера пятый, шестой и седьмой не получили ничего, а затем в течение всего остального дня мы платили всем другим попадавшимся нам музыкантам по франку, чтобы только они прекращали свою игру. Черезчур уже много этих музыкантов попадается в Альпах.

Часам к четырем мы подошли к громадным натуральным воротам, называемым Febenthor и образованным двумя большими обломками скалы, стоящими вертикально и перекрытыми сверху третьим. Невдалеке находится маленькая, но очень привлекательная на вид гостинница, но энергия наша еще не истощилась и мы пошли дальше.

Часа три спустя мы подошли к железнодорожной линии. Крутизна её была не меньше, чем у лестницы, обыкновенно приставляемой к крышам домов; мы решили, что недурные надо иметь нервы, чтобы рискнуть проехаться по этой дороге, вверх или вниз безразлично.

Немало времени мы провели у прозрачного ручейка, охлаждая внутренний жар холодною, как лед, водою; это было впервые после отъезда из дому, когда нам удалось напиться порядочной воды, так как в континентальных гостинницах вам подают льду самую малость, что в состоянии сделать вашу воду лишь не такою теплою, но не охладить ее. Как следует воду можно охладить только или в рефригераторе, или же в крытых кувшинах со льдом. Европейцы говорят, что холодная вода разстраивает пищеварение, но откуда они это знают? Они ведь никогда не пьют холодной воды.

В десять минут седьмого мы достигли станции Кальтбад и остановились в громадной гостиннице. С просторной веранды открывался величественный вид на лежащее внизу озеро и окрестные горы. Мы были очень утомлены, и так как не желали вторично проспать солнечный восход, то управились с обедом на сколько возможно поспешнее и улеглись спать. С каким наслаждением вытянули мы свои утомленные члены под прохладными влажными простынями. И как мы спали! Нет ничего более усыпительного, как пешая прогулка в горах.

На другое утро мы проснулись одновременно и, тотчас же вскочив с постели, бросились к окошку и отдернули занавес. Но, увы, нас вторично постигло разочарование: было уже половина четвертого пополудни.

В сквернейшем настроении, обвиняя друг друга, мы начали одеваться. Гаррис ворчал, что если бы мы наняли курьера, как это всегда и делается, то мы бы не проспали двух солнечных восходов. Я возразил ему, что он сам отлично знает, что тогда одному из нас пришлось бы не спать всю ночь и будить курьера, и, кроме того, в нашем путешествии и без того было немало хлопот, чтобы наймом курьера доставлять себе еще новые.

Во время завтрака настроение наше несколько прояснилось, потому что в путеводителе мы вычитали, что в гостиннице на вершине горы туристы поставлены в невозможность проспать солнечный восход; что каждое утро через все залы там проходит человек, который так громко трубит в огромный альпийский рог, что пробудился бы даже мертвый. А, кроме того, мы в том же спутнике нашли и другое утешительное сведение; а именно, что на вершине не для чего будет терять времени на одеванье, что там каждый хватает свое красное одеяло в которое окутывается, и появляется на веранде в виде какого-то индейца. Это будет не дурная и во всяком случае романическая картина, человек двести пятьдесят народу столпятся на вершине, и все с развевающимися от ветра волосами закутанные в красные одеяла, а кругом величественные снежные горы и первые отблески разсвета - поистине поразительное и неизгладимое зрелище. Это даже хорошо, что мы проспали предыдущих два солнечных восхода.

Из путеводителя же мы узнали, что находимся на высоте 3.228 футов над уровнем озера; следовательно целых две трети путешествия было уже совершено. Мы выступили в путь в четверть пятого после полудня; ярдов на сто выше гостинницы желездорожный путь разветвляется: одна ветвь идет прямо и поднимается на крутой холм, другая круто поворачивает вправо и поднимается довольно отлого. Мы избрали последнюю и, пройдя вдоль нея около мили, повернули за выступ скалы и очутились перед красивою новенькою гостинницей. Если бы мы прошли мимо, то несомненно добрались бы, наконец, до вершины, но Гаррис вздумал разспрашивать и, по обыкновению, у такого, который ничего сам не знает, тем не менее, спрошенный посоветовал нам вернуться и держаться другой ветки. Мы так и сделали и впоследствии немало о том пожалели.

холодно. В довершение неприятности, вся местность заволоклась густым туманом облаков, и мы принуждены были держаться рельс, чтобы не потерять друг друга. Временами мы отходили от линии и шли слева от нея по какой-то узенькой тропинке, но вдруг повеял ветерок и отнес окутывавший нас туман, и к ужасу нашему мы увидели, что находимся на самом краю пропасти, так что вытянутая левая рука наша висела над бездной; пришлось снова вернуться на рельсы.

Наступала ночь, темная, сырая и холодная. Около восьми часов вечера туман разсеялся, и мы натолкнулись на довольно торную тропинку, поднимающуюся весьма круто влево. Мы пошли по ней и не успели мы отойти от железнодорожной линии настолько далеко, что снова вернуться к ней сделалось уже невозможным, - как туман вторично окутал нас.

Мы находились на совершенно открытом месте и чтобы хоть немного согреться, принуждены были идти наугад, хотя каждую минуту могли ожидать, что свалимся в пропасть. Около девяти часов мы сделали весьма важное открытие - именно, что мы потеряли тропинку. Некоторое время мы ползали на четвереньках, но найти её все-таки не могли; наконец, мы сели прямо в грязь и мокрую траву и стали ждать. Через несколько времени мы были поражены внезапным появлением из-за тумана какой-то громадной неясной массы, которая вскоре опять скрылась в надвинувшемся тумане. Без сомнения, то была оставленная нами гостинница, размеры которой были сильно преувеличены туманом, но перед нами была пропасть и мы не осмеливались тронуться с места.

Так просидели мы целый час, стуча от холода зубами и с дрожью во всем теле, перекоряясь из-за каждого пустяка, каждый из нас старался свалить на другого вину по поводу оставления нами железнодорожной линии. Мы сидели, повернувшись спиною к пропасти, потому что с той стороны дул ветер. Наконец, туман начал редеть, и когда Гаррис попригляделся, то оказалось, что прямо перед нами, на том самом месте, где по нашим предположениям находилась пропасть, стоял громадный, темный, неясный силуэт гостинницы.

бы гостинницу на целых три четверти часа ранее, если бы не сидели здесь и не проводили время в безполезных и глупых ссорах.

Да, это и была та самая гостинница на Риги-Кульм, которая занимает самое высокое место на вершине горы и отдаленные огоньки которой мы так часто наблюдали вместе со звездами с нашего балкона в Люцерне. Мрачный привратник и мрачные слуги оказали нам сначала довольно холодный прием, но затем смягчились и указали нам ту комнату, которая была нанята нашим мальчуганом.

Мы переоделись в сухое платье, какое нашлось у нас, и, в ожидании, пока поспеет ужин, принялись бродить по двум обширным пещероподобным приемным, в одной из которых помещалась печь. Печь эта стояла в углу и как стеною была окружена туристами. Не будучи в состоянии пробиться к огоньку, мы стали расхаживать в арктических широтах помещения среди многочисленной публики, сидевшей молча, серьезно, уныло, дрожащей от холода и, вероятно, думающей, что как же они все глупы, что пришли сюда. С числе публики было несколько американцев и немцев, но большинство, как легко можно было заметить, состояло из англичан.

Мы перешли в другое помещение, где стояла густая толпа народа. Оказалось, что там поместился настоящий летучий магазин. Туристы на перебой покупали всевозможного рода безделушки вроде ножей для разрезания бумаги с надписью: "На память о Риги" и с ручками из небольших кривых рогов пресловутой серны; было там не мало кубков, рюмок и прочих вещиц с такими же надписями. Я совсем уже собрался купить какой-то ножичек, но потом решил, что и без того не забуду того холода, которым нас угостили на Риги, и подавил в себе это желание.

я написал ему несколько строчек, в которых извещал, что, определяя разстояние от Веггиса до вершины только в 3 ¹/₄ часа, он ошибается почти ровно на три дня. Еще ранее я уведомил как его, так и германское правительство об ошибке, допущенной в определении разстояния между Аллерхейлигеном и Оппенау - ошибке, повторенной во всех правительственных картах. Я должен здесь заметить, что на эти письма я не получил ни ответа, ни благодарности, а что еще неприятнее, ни в спутниках, ни на картах не сделано никаких исправлений. Но я как-нибудь выберу время и напишу еще раз, быть может, письма мои просто не дошли по назначению.

Мы скорчились под сырыми липкими простынями и тотчас же заснули, при чем укачивать нас было совершенно лишним. Мы были так изнурены, что спали всю ночь, не пошевельнувшись, как убитые, пока не проснулись от оглушительных звуков альпийского рога. Понятно, что мы не теряли даром времени. Поспешно натянув на себя кой-что из одежды, мы схватили свои красные одеяла, завернулись в них и с непокрытыми головами через все залы кинулись навстречу свистящему ветру. В разстоянии сотни ярдов от гостинницы мы увидели большую деревянную эстраду, построенную на самом высоком месте, поспешно поднялись мы по лестнице на самый верх её, и очутились на площадке с развевающимися волосами и хлопающими от сильного ветра полами одеял над лежащим под нашими ногами миром.

- Опоздали на целых пятнадцать минут, не меньше! - сказал Гаррис с досадою - солнце уже давно над горизонтом.

На мгновение мы погрузились в созерцание дивной картины и были глухи ко всему остальному. Громадный диск солнца стоял на совершенно безоблачном небе над самым горизонтом. Весь хаос как бы сталкивающихся друг с другом и волнующихся гор, раскинувшихся на необозримое пространство и белеющих своими покрытыми снегом вершинами, был затоплен каким-то опаловым, меняющим свои оттенки светом, а из-за сплошной массы темных облаков, плывущих по небу повыше солнца, веерообразно поднимались к зениту и как бы стрелами полосы сверкающей алмазной пыли.

Глубокия долины, лежащия далеко внизу, плавали в каком-то цветном тумане, который, скрадывая резкость их очертаний, придавал всей картине поистине волшебный колорит.

Мы долго не могли говорить, у нас захватывало дыхание. Мы могли только смотреть и упиваться восторгом. Но вдруг Гаррис воскликнул:

- Что за чудо, да оно опускается!

- Смотрите-ка, на солнце никто даже и внимания не обращает; все смотрят на нас, стоящих на этой проклятой виселице в наших дурацких одеялах. Да и какое дело всем этим хорошо одетым господам до солнца, восходит ли оно или заходит, когда перед глазами у них такое уморительное зрелище, вполне достойное их записных книжек? Смотрите, они просто за бока ухватились, а та, вон, девица, ей Богу, сейчас лопнет от смеха. В жизни никогда не видал человека, подобного вам. Вы оказали себя настоящим ослом в данном случае.

- Но что же я сделал такого? - возразил я горячо.

- Что вы сделали? Вы встали в половине восьмого вечера и хотите наблюдать солнечный восход, вот что вы сделали!

- Вы... вы вставали... вставали вместе с жаворонком! О, без сомнения, вы вставали даже с палачем все эти дни! Но постыдитесь же браниться хоть здесь, на этих подмостках, на высоте сорока фут над вершиною Альпов, да еще в красном одеяле и перед такою толпою, к тому же плохо вы выбрали место и время, чтобы показывать свой характер!

Так разгоралась по обыкновению наша ссора. Когда солнце совершенно скрылось за горизонтом, мы воспользовались наступившею темнотою и проскользнув обратно в гоcтинницу опять легли спать. По дороге мы встретили того человека. который трубит по утрам в рог; он хотел получить с нас вознаграждение не только за закат солнца, который мы видели, но и за восход, которого мы не видали, но мы отказали ему в последнем, говоря, что придерживаемся "европейской системы" - платить только за то, что в действительности получаем. Тогда он обещал, что завтра утром он так затрубит в свой рог, что мы непременно услышим, если только будем живы.