Прогулка заграницей.
Часть вторая.
Глава II.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Прогулка заграницей. Часть вторая. Глава II. (старая орфография)

ГЛАВА II.

Мы поместились в гостиннице "Hôtel Jungfrau", в одном из тех громадных учреждений, которые созданы новейшею предприимчивостью чуть ли не в каждом мало-мальски привлекательном месте континента. За табльдотом собиралось большое общество, причем разговор, по обыкновению, шел на всевозможных языках.

За столом прислуживали женщины, одетые в живописные костюмы швейцарских поселянок. Костюм состоит из простого gros de laine, украшенного пепельного цвета бантами, кофты цвета sacrebleu ventre saint gris, сложенной по бокам в виде бие, с отворотами, petite polonaise и узенькими вставками цвета pâté de foie gras. Все оне выглядывали в нем чрезвычайно пикантно и кокетливо.

На щеках одной из этих прислужниц, женщины лет уже под сорок, красовались бакенбарды, спускавшияся до половины щеки и имевшия в ширину около двух пальцев; цвета оне были темного, очень густые и длиною достигали одного дюйма. Мне не редко приходилось встречать на континенте женщин с весьма заметными усами, но женщина-бакенбардист попалась мне здесь еще впервые.

После обеда все гости, как мужчины, так и дамы, перешли на открытую веранду и в цветник, разбитый перед нею, чтобы воспользоваться вечерней прохладой; но когда сумерки перешли в полную темноту, все собрались в обширной, пустынной гостиной, самой неуютной, неприветливой комнате каждой летней гостинницы на континенте. Разбившись на группы по двое и по трое, гости занялись разговором вполголоса и выглядывали угнетенными, скучающими.

В гостиной стояло небольшое пианино; это был разбитый, разстроенный, хрипящий инвалид, вероятно, худший из всех пианино, какие только случалось мне видеть. Одна за другой подходили к нему пять или шесть скучающих дам, но, взяв несколько пробных аккордов, поспешно обращались в бегство. Однако же, нашелся любитель и на этот инструмент, да еще при том из Арканзаса - моей родины. Это была молоденькая женщина, повидимому, только-что вышедшая замуж и не утратившая еще отпечатка чего-то девичьяго, невинного; ей было не более 18-ти лет; только-что соскочившая со школьной скамейки, счастливая своим важным, обожающим ее молодым мужем, она была чужда всякой аффектации и ни мало не стеснялась окружающей холодной, безучастной толпой. Не успел замерет в воздухе пробный аккорд, как все присутствующие сразу же поняли, что несчастной развалине предстоит исполнить свое назначение. Вернувшись из комнаты со связкой ветхих нот, супруг любовно склонился над её стулом, готовясь перевертывать листы.

Пробежав пальцами по всей клавиатуре, что заставило всю компанию стиснуть зубы, как бы от мучительной боли, молодая женщина без дальнейших проволочек ко всеобщему ужасу заиграла "Битву под Прагою"; со смелостью, достойной лучшей участи, бродила она по горло в крови убитых; из каждых пяти нот она брала две фальшивых, но душа её была в пальцах и она не думала останавливаться, чтобы поправиться. Долго выдерживать это истязание у слушателей не хватило сил; по мере того, как канонада делалась все сильнее и ожесточеннее, а число фальшивых нот достигло 4-х из пяти, публика стала понемногу уходить из зала, некоторые более упорные, удерживали свои позиции еще минут с десять, но когда наша дева, дойдя до "стона раненых", принялась выматывать из них внутренности, то и они спустили пред нею флаг и обратились в бегство.

Никто еще не одерживал более полной победы; я был единственным бойцом, оставшимся на поле сражения, да притом у меня вовсе и не было желания покинуть своей соотечественницы. Не любя посредственностей, все мы восхищаемся талантом и гениальностью; музыка же эта была в своем роде совершенством, без сомнения, будучи самою худшею музыкою, которая когда-либо раздавалась на нашей планете.

Я подсел поближе и не потерял ни одной нотки. Когда она кончила, я попросил ее сыграть то же самое еще раз. Весьма польщенная, она поспешила исполнить мое желание и принялась играть еще с большим воодушевлением. На этот раз она ни одной ноты не взяла правильно. В крик раненых она вложила столько чувства, что под её искусными пальцами человеческое страдание получило совершенно новую для нас окраску. Целый вечер не складывала она оружия, и все это время самые смелые из числа собравшейся на веранде публики не осмеливались показаться в гостиной и только время от времени прикладывали свой нос к оконным стеклам и любовались на нас. Как только оба супруга, по горло насытившись музыкой, удалились, гостиная снова наполнилась туристами.

Какая перемена совершилась со Швейцарией, да и со всей Европой за последнее столетие. Семьдесят или девяносто лет назад Наполеон был чуть ли не единственным человеком в Европе, которого можно было назвать путешественником, по крайней мере, только он один серьезно относился к своим путешествиям и посвящал им все свое время; теперь же все стали путешественниками, и Швейцария, а равно и многия другия области, бывшия лет сто назад совершенно неизвестными и никем не посещаемые, сделались в наше время какими-то муравейниками, которые в течение всего лета кипят иностранцами. Но, виноват, я опять удалился от своего рассказа.

На утро, выглянув в окошко, мы увидели чудное зрелище. Поперек всей долины, непосредственно за ближайшими холмами, поднимались к прозрачному небу гигантския формы холодной и белой Юнгфрау. Это напомнило мне те громадные валы, которые иногда вдруг поднимаются на море перед кораблем, валы с белою, как снег вершиною, от которой к мощному подножию спускаются белые полосы пены.

Как все здесь обманывает глаз! Глядя на этот лесистый холм, который стоит налево от Юнгфрау, можно об заклад биться, что он чуть ли не вдвое выше её, между тем высота его не превышает каких-нибудь 2.000 или 3.000 футов, вследствие чего на вершине его летом никогда не бывает снегу. Так как Юнгфрау имеет не меньше 14.000 футов высоты, то нижняя линия её снегов, которая кажется отсюда лежащею у самой долины, на самом деле лежит не менее, как на 7.000 футов выше вершины покрытого лесом холма. Этот обман зрения объясняется тем, что лесистый холм находится от нас в разстоянии четырех или пяти миль, Юнгфрау же на разстоянии вчетверо или впятеро большем.

Гуляя до обеда по лавкам, внимание мое было привлечено большими резными картинами, вырезанными вместе с рамками из целого куска дерева шоколадного цвета. Кто-то из всезнаек, которых можно найти решительно всюду, говорил мне, что с англичан и американцев европейские торговцы берут за все гораздо дороже. Кроме того, многие утверждали, что покупки, сделанные через курьера, обходятся дороже, нежели если их делать самому; я же думал как раз наоборот. Увидев эти картины, я сейчас же понял, что оне стоют гораздо больше того, что мой приятель, для которого я хотел купить одну картину, может заплатить за нее, но все-таки решил попробовать; позвав курьера, я велел ему пойти и спросить цену, как будто бы для себя; кроме того, я сказал ему, чтобы он не говорил по-английски и скрывал бы, что служит курьером. Затем я отошел немного в сторону и стал ожидать.

Через несколько минут курьер возвратился и сообщил цену. "Как раз на сто франков дороже, чем следует", подумал я про себя и решил отказаться от покупки. Но, проходя после обеда снова мимо этой лавки вместе с Гаррисом, я не выдержал и зашел спросить цену, желая узнать, насколько дороже спросят за нее, если вопрос будет сделан на ломаном немецком языке. Продавщица назвала цену как раз на сто франков меньшую против того, что сказал мне курьер. Это был приятный сюрприз, и я сказал, что беру вещицу. После того, как я рассказал, куда вещь должна быть отправлена, продавщица просительно сказала мне:

- Не говорите, пожалуйста, своему курьеру, что вы купили ее.

- Почему же вы думаете, что у меня есть курьер?

- Вот что! Но скажите, пожалуйста, отчего вы запросили с него больше, чем с меня?

- Да потому, что вам мне не надо платить процентов.

- Без сомнения. Курьеры всегда получают проценты. В данном случае мне пришлось бы заплатить ему сто франков.

- Значит торговцы сами ничего не платят им, все падает на покупателей?

- Случается и так, что продавец входит в соглашение с курьером и назначает цену вдвое или даже втрое более действительной; тогда они делятся и каждый из них имеет процент.

- Ну, да. Я ведь и говорю, что за все платит один покупатель.

- Но ведь я купил эту вещицу сам, почему же не следует, чтобы курьер знал об этом?

- Ах, - воскликнула встревоженная женщина, - это лишило бы меня того небольшого заработка, который я имею на этой вещи! Он сейчас же явится и потребует свои сто франков, и я принуждена буду ему дать.

- Но вещь куплена не через него. Вы можете отказать.

- Я не смею отказать. Иначе он никогда больше не приведет ко мне путешественников. Даже более, он ославит меня перед другими курьерами, и они будут отводить от меня покупателя, так что я разорюсь.

Месяц или два спустя я понял и то, почему курьер не платит ни за стол, ни за квартиру и почему счета, которые мне подавались в гостинницах, были гораздо больше, когда со мною был курьер, нежели тогда, когда он куда-нибудь уезжал на несколько дней.

Объяснилось теперь и другое обстоятельство. В каком-то городе я послал курьера в банк, чтобы разменять деньги. В ожидании совершения сделки я сидел в читальном зале, как вдруг является банковый клерк и лично вручает мне деньги; он был чрезвычайно вежлив и простер свою любезность до того, что кинулся отворять для меня дверь и держал ее открытою, пока я проходил, и затем поклонился мне так почтительно, как будто я был важной особою. мне первый раз случилось посылать в банк курьера. Все время, пока я находился в Европе, курс был в мою пользу, за исключением именно этого раза, когда я получил только номинальную стоимость своих денег без всякой прибавки, хотя, по моим разсчетам, она должна была быть, и даже немалая. Я заподозрел, что тут дело не чисто, и впоследствии всегда сам ходил менять деньги.

И тем не менее, если бы я имел возможность всегда платить эти налоги, я никогда не путешествовал бы без курьера, так как хороший курьер - это такое удобство, которое не может быть оцениваемо на доллары и центы. Путешествие без курьера представляет одну сплошную неприятность, цепь мелких тревог и огорчений; я говорю, конечно, о человеке вспыльчивом, нетерпеливом, не обладающим деловою ловкостью, о человеке, приходящем в отчаяние от мелочей.

не скоро, а это вовсе не редкость, то вам стоит только открыть дверь и позвать; курьер тотчас же услышит и заставит кого следует обратить внимание на ваш зов, при чем поднимет целое возмущение. Вы говорите ему куда и когда вы желаете ехать, все остальное уже его забота. Вам не надо спрашивать ни о времени отхода поезда, ни о стоимости, вы не заботитесь ни о лошадях, ни о гоcтиннице, ни о множестве других подобных вещей. В надлежащее время он посадит вас в экипаж или в омнибус и отвезет ка поезд или пароход. Он уложит ваш багаж и перешлет его, куда надо; он платит по вашим счетам. Другим приходится спешить и ехать за полчаса раньше, чтобы с большим трудом занять хоть какое-нибудь место, рисковать испортить себе настроение духа; вы же свободны от всего этого, курьер займет для вас лучшее место, и вы, не спеша и не теряя времени, являетесь уже на готовое.

В вокзалах перед багажною кассою толпа до того густа, что рискуешь быть задавленным; каждый на перебой силится обратить внимание весовщика на свой багаж, каждый отчаянно спорит с этим тираном, остающийся обыкновенно равнодушным и безучастным ко всем требованиям публики; получив, наконец, квитанции, приходится воевать и неистовствовать, чтобы квитанции эти были занесены в книгу. Уплатив деньги и покончив с багажем, пассажир бежит к билетной кассе купить билет, где снова вступает в яростную битву с чиновником. Доведенный всем этим до последней степени яроcти, этот несчастный загоняется в зал, где, стиснутый толпою таких же страдальцев, нагруженный мешками, пледами и прочим скарбом, вместе с утомленной женой и ребенком, он принужден ждать, пока не откроют выходных дверей. Но и тогда мучения его еще не кончились. Стиснутый толпою, стремящеюся к вагонам, он добирается туда, когда все уже занято, так что ему приходится опять выйти на платформу и ждать, пока не прилепят добавочного вагона. В эти минуты душевное состояние несчастных таково, что они готовы кинуться с ножем на первого подвернувшагося. Тем временем вы уже давно сидите в вагоне и, покуривая, спокойно наблюдаете всю эту суету.

В пути поездная прислуга до чрезвычайности к вам вежлива и предупредительна; она никого не допускает в ваше отделение, говоря, что вы только-что оправились от оспы и не можете выносить безпокойства. И это все потому, что курьер ваш всегда сумеет поладить с прислугою. На промежуточных станциях курьер заходит к вам, чтобы справиться, не надо ли вам воды, или газеты, или чего-либо другого. На больших станциях он позаботится, чтобы вам принесли закусить в купе, тогда как остальным пассажирам приходится толпиться в буфете. Если вагон ваш потерпит какое-нибудь повреждение, и начальник станции вздумает запихать вас в другое отделение, где есть уже пассажиры, то курьер конфиденциально шепнет ему, что вы французский герцог, глухой и немой от рождения, и начальник станции лично явится к вам и пантомимою начнет объяснять вам, что он уже приказал прицепить для вас к поезду новый и самый лучший вагон.

В таможнях, где пассажиры, усталые и потные, принуждены проводить долгое время, глядя на чиновников, которые копаются в их чемоданах и ставят там все вверх дном, вы не имеете никаких неприятностей; вы вручаете курьеру ключи, а сами сидите спокойно. Положим, что вы приехали куда-нибудь в 10 часов вечера во время проливного дождя. Все другие должны потерять не менее полчаса, чтобы получить багаж и сдать его в омнибус, но вас курьер устраивает в экипаже сейчас же; приехав в гостинницу, вы

Я не перечислил и половины тех удобств, какие может доставить курьер, но я полагаю, что и перечисленного вполне достаточно, чтобы понять, что человек, имеющий возможность путешествовать с курьером и не пользующийся ею, не может быть назван хорошим экономистом. Мой курьер был худший в целой Европе, и все-таки путешествовать с ним было приятнее, нежели совсем без курьера. Да ему и не из-за чего было быть лучшим, так как я не мог делать через него больших покупок. Он был достаточно хорош, принимая во внимание незначительность вознаграждения, которое он получал за свои услуги. Да, путешествие с курьером - это наслаждение; путешествовать без курьера - наказание.

Мне приходилось иметь дело с весьма плохими курьерами, но зато пришлось однажды иметь дело с таким, который может быть назван лучшим из всех курьеров. Это был молодой поляк по имени Иосиф Вирей. Он говорит на восьми языках, а что еще важнее - владеет ими одинаково хорошо. Он сообразителен, проворен и пунктуален; он чрезвычайно находчив и ловко умеет выпутываться из всевозможных затруднений; он не только знает, что следует делать, но умеет еще сделать все и скорее и лучше других; он незаменим с детьми и больными. Словом, это лучший курьер, какого можно только пожелать. Адрес его следующий: Лондон, 371, Набережная, М-ру О. Г. Кеджиль. Хорошие курьеры очень редки: если читатель вздумает путешествовать, то хорошо сделает, если пригласит его.