Прогулка заграницей.
Часть вторая.
Глава III.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Прогулка заграницей. Часть вторая. Глава III. (старая орфография)

ГЛАВА III.

Вблизи Интерлакена на противоположном берегу Бринцского озера находится знаменитый водопад Гисбах, который каждую ночь великолепно иллюминуется, отчего, по словам многих, картина получается такая, что всякий турист обязательно должен побывать там. Мне ужасно хотелось посмотреть на это чудо, но, к сожалению, туда необходимо ехать на лодке, а я поставил себе задачу исходить Европу пешком, а не ездить по ней на лодке. Давши слово, я обязан сдержать его. В виде удовольствия я могу дозволить себе покататься и на лодке, но пользоваться ею, как средством передвижения при путешествии я не имею права. Мне стоило не мало труда побороть искушение и отказаться от этой поездки, и тем не менее я устоял и возвысился в собственных своих глазах. Да и не было особой нужды куда-либо ездить; и здесь перед моими глазами разстилалась прекрасная и величественная картина: мощный конус Юнгфрау, мягко вырисовывающийся на темном фоне неба и посеребренный сиянием звезд. Есть что-то покоряющее в этом безмолвном, величественном конусе; перед лицом вечного, неизменяемого гиганта еще сильнее чувствуется собственное ничтожество. Вы чувствуете, что находитесь не перед безжизненною массою льда и камня, а перед чем-то одухотворенным, пред каким-то гением гор, который со своей недосягаемой высоты сквозь туманную дымку веков, тайно взирает на вас, пред гением, который видел и судил миллионы исчезнувших людских поколений, который и впредь будет видеть и судить миллионы поколений будущого, а сам останется на прежнем месте все такой же задумчивый, неизменяемый, вечный, и будет стоять там даже тогда, когда исчезнет на земле всякая жизнь и наша планета обратится в пустыню.

Переживая эти ощущения, я ощупью, совершенно неожиданно дошел до познания причины, влекущей к Альпам столько народу - и именно к ним, а не к другим каким-либо горам. Причина эта лежит в том странном, глубоком влиянии, которому нет даже имени, но которому стоит только поддаться раз, чтобы потом навсегда очутиться в его власти - постоянно стремиться вновь изведать его; это что-то вроде тоски по родине - тоски неотступной, неизлечимой, которая томит и преследует человека, пока он не уничтожит причины её, т. е. не вернется к предмету, овладевшему его помыслами. Я встречал массу людей как положительных, так и мечтателей, как развитых, так и грубых, которые приезжали сюда издалека и из года в год целое лето проводили в скитаниях среди Швейцарских Альпов - зачем, они и сами не знали. Они рассказывали, что в первый раз приехали сюда из простого любопытства, только потому, что все говорят об этих горах. И с тех пор они каждый год стали ездить сюда и будут ездить пока живы, потому что не могут не ездить; они пробовали разбить эти цепи и освободиться от рабства, но все попытки их были тщетны, а теперь они и сами не желают свободы.

Некоторые старались точнее формулировать свои чувства; они говорили, что находят здесь покой и отдохновение, что все заботы и страсти затихают и сглаживаются пред суровым величием этих гор; Великий Дух Альпов навевает на их больные сердца и на встревоженный ум частицу своего собственного спокойствия и излечивает их печали. Пред видимым троном Всевышняго, низкия мысли и страсти оставляют их, и они делаются лучше и чище.

Курзал, или что-то на него похожее, расположен в низине. Вместе со всею толпою направились и мы к нему, чтобы посмотреть, какого рода увеселения предлагаются здесь публике. Курзал оказался хорошим садом, где даются обычные концерты на открытом воздухе и где можно иметь вино, пиво, молоко, сыворотку, виноград и пр. Два последние продукта являются здесь необходимым условием для поддержки существования некоторых больных, которым не в состоянии помочь доктора и которые существуют единственно благодаря винограду и сыворотке. Одно из этих бродячих привидений печальным и безжизненным голосом говорило мне, что существует только сывороткой, что кроме одной сыворотки, благословенной сыворотки, он теперь ничего не пьет и даже не любит.

Какой-то другой мертвец, предохраняющий себя от окончательного разложения виноградом, рассказывал, что виноград - это чрезвычайно своеобразное средство, обладающее сильными лекарственными свойствами, и что доктора прописывают его в таких строго определенных дозах и так методически, как будто бы это были пилюли. Пациент, если он слаб, начинает с того, что съедает одну ягоду перед завтраком, три за завтраком, две после завтрака, пять за полдником, три перед обедом, семь за обедом, четыре за ужином и еще несколько ягод перед тем, как ложиться спать, в виде общого регулятора. Количество съедаемого винограда постепенно и непрерывно увеличивается, согласно с силами и привычкой пациента, пока, наконец, не доходит до одной ягоды в секунду, а в день не менее боченка.

Он говорил, что больные, лечащиеся подобным образом, приобретают привычку говорить так медленно, разделяя при том слова, как будто бы они что-то диктуют переписчику, привычку, которая никогда уже не покидает их даже после того, как они, вылечившись, перестают есть виноград. Происходит это потому, что за время своего лечения они привыкают делать паузу чуть не после каждого слова, чтобы высосать содержимое положенной в рот виноградины. Он говорил что с такими людьми ужасно тяжело поддерживать разговор. Больных, лечившихся сывороткой, легко отличить потому, что они за каждым словом откидывают голову назад, как будто бы глотают сыворотку. Он говорил, что чрезвычайно патетическое зрелище представляет пара таких больных, увлеченных разговором друг с другом, при чем один делает поминутные паузы, чтобы высосать воображаемую виноградину, а другой закидывает голову, чтобы проглотить воображаемую сыворотку; эти безсознательные движения их так правильны, что незнакомый с причиною может подумать, что перед ним находятся два автомата. Вообще, путешествуя, можно встретить немало интересного, надо только уметь сталкиваться с подходящим народом.

В курзале я оставался недолго; правда, музыка была очень недурна, но после циклона арканзаской знаменитости она казалась черезчур уже вялой. К тому жь, моя безпокойная натура влекла меня на новые приключения, и я задумал ужасное предприятие: ни больше ни меньше, как совершить пешком переход от Интерлакена до Зермата через Джеми и Бисп! Необходимо было выяснить множество деталей и приготовиться к раннему выступлению. Курьер (не тот, о котором я только-что говорил) полагал, что portier гостинницы может разъяснить нам дорогу. Так оно и вышло. Он показал нам на рельефной карте весь наш путь со всеми подъемами и спусками, со всеми деревнями и реками, до того ясно, как будто бы мы пролетали над этою местностью на воздушном шаре. Замечательная вещь эти рельефные карты. Кроме того, portier на кусочке бумаги составил для нас маршрут, обозначив места ночлега, и вообще настолько разъяснил нам весь путь, что без посторонней благосклонной помощи сбиться с дороги нам не было ни малейшей возможности.

Одаако же, когда мы на другое утро сошли в восемь часов к завтраку, было так похоже на дождь, что я нанял парный крытый экипаж для первой трети нашего пути. Вътечение двух или трех часов мы ехали по гладкой дороге, пролегающей по самому берегу прекрасного Тунского озера, имея пред собою восхитительную картину громадного водного пространства и отдаленных Альпов, как бы затянутых прозрачною дымкой. Но затем начался такой сильный дождь, что все, за исключением самых ближайших предметов, исчезло из глаз. Лица свои мы защищали от дождя зонтиками, а ноги - кожаным фартуком экипажа, кучер же сидел ничем не покрытый и равнодушно мок под сильнейшим дождем; казалось, что это ему даже нравилось. В нашем распоряжении была вся дорога, и никогда ранее не приходилось мне совершать более приятной экскурсия, чем эта.

Когда мы достигли долины Киенталь, погода начала проясняться; внезапно громадное черное облако, стоявшее как раз перед нами, раздернулось, и глазам нашим предстали величественные контуры Блюмийских Альпов. Явление произвело на нас тем больший эффект, что за этим тяжелым пологом темных облаков мы не ожидали найти ничего, кроме гладкой, как стол, равнины. Те белые пятна, которые временами проглядывали сквозь тучи и которые принимались нами за небо, были не что иное, как снежные вершины гор.

Мы обедали в Фрутигене, в гостиннице; то же самое следовало сделать и нашему кучеру, но так как времени было недостаточно, чтобы пообедать и выпить, то, оставив первое, он основательно занялся вторым. В этой же гостиннице закусывал какой-то немец с двумя дочками; когда они собрались уезжать, то было ясно, что их кучер настолько же пьян, счастлив и добродушен, как и наш собственный. Оба эти мошенника были преисполнены внимания и предупредительности к своим пассажирам и воодушевлены братскою любовью друг к другу. Привязав возжи, они сняли свои сюртуки и шляпы, чтобы ничто не мешало им предаться вполне разговору и жестикуляции, сопровождавшей их разговор.

между собой и с нами? В то время, как мы поднимались на холм, экипаж наш следовал сейчас же за передним, так что морды наших лошадей дружелюбно мотались над его сиденьем; поднявшись на козлах, наш кучер кричал что-то своему приятелю, а тот, встав с своего места и обернувшись спиною к лошадям, в свою очередь, кричал что-то ему.

Взобравшись на самый верх, мы карьером начинаем спускаться, но картина нисколько не меняется. Как сейчас вижу перед собою кучера передняго экипажа, на коленях стоящого на своих высоких козлах и локтями облокотившагося на их перильца, волосы его развевались, лицо было красно, глаза сияли счастием, и в то время, как немец упрашивал его сесть как следует, и управлять лошадьми, он только умильно смотрел на него и протягивал свою карточку, между тем оба экипажа неслись в карьер под гору, никем не управляемые, и нам оставалось только терпеливо ожидать результатов: случайного спасения или же более чем вероятного крушения.

К солнечному заходу мы достигли прекрасной зеленой долины, на которой было раскинуто множество шале; это был тихий уголок, совершенно скрытый от сутолоки большого света, среди гигантских пропастей и снежных пиков, которые, подобно островам, плавали по клубящемуся морю облаков, отделяющих их от всего остального мира. С окружающих высот ползли легкия, белые, как молоко, струйки паров; достигнув обрыва чудовищных каменных стен, которые ограничивают долину, струйки эти свергались с них в виде серебряных стрел, но на половине дороги, внизу разбивались на атомы и обращались в легкое облачко светозарной пыли. То там, то здесь из-за скалистых гребней снежной пустыни верхней области выглядывали ледники со своими ледяными башнями причудливой формы зеленоватого цвета морской воды.

В верхней части долины, окруженной со всех сторон отвесными стенами, приютилась деревня Кондертитег, место нашего ночлега. Вскоре мы были уже там и поместились в гостиннице. Но погода была так хороша, что мы не могли сидеть в комнате; мы вышли за околицу и пошли вверх по течению шумливого ручья с холодной, как лед, водою. Вскоре мы достигли места, откуда он брал начало, что-то вроде уютной прекрасной гостиной, застланной роскошным ковром дерна, образованной высокими обрывами и осененной снеговыми вершинами. Местечко это представляло лучшую в мире площадку для игры в крокет; оно было совершенно ровно и имело не более мили в длину и полмили в ширину. Стены ее окружающия глядели так величественно, и все здесь было на такой гигантский масштаб, что по сравнению с остальным площадка эта казалась маленькою, почему я и назвал ее уютной гостинной. Никогда еще не приходилось мне быть в таком близком соседстве с горами; до сего времени я видел все эта величественные снежные пики в значительном отдалении, чуть ли не на горизонте теперь же они были тут же, под самым носом, если только позволительно употребить такое непочтительное, тривиальное выражение, говоря об этих царственных гигантах.

Мы нашли множество ручьев, бегущих из под зеленоватого вала ледников и на половине высоты стены.

стенами. Сила течения здесь так велика, что бревна и целые деревья несутся и крутятся, как легкия соломинки. Тропинка, идущая по берегу потока, так узка, что, заслышав колокольчик, которым снабжается здесь каждая корова, путник с тревогой оглядывается во все стороны, стараясь поскорей найти такое местечко, где бы христианин мог поместиться бок о бок с коровой; надо заметить, что такия обширные площадки встречаются весьма не часто. К счастию, здешния коровы ходят с церковными колоннами, в противном случае встречи эти доставляли бы еще больше затруднений, так как звон обыкновенного колокольчика был бы услышан путником с разстояния не большого, как если бы это было тиканье карманных часов.

Желая испытать ловкость Гарриса, я приказал ему прокатиться по потоку на бревнах, которые во множестве неслись по течению; сидя на камне, я наблюдал, как он через голову кувыркался со своим судном среди кипящих пеною волн. Зрелище получилось замечательное; насладившись им, я несколько переменил программу и устроил нечто в роде гонки, где Гаррис состязался с плывущими бревнами.

После обеда мы гуляли по мирной Шентальской долине, наслаждаясь мягкими сумерками и прекрасной картиной солнечного заката, лучи которого играли и переливались на снежных вершинах и пиках окружающих гор. Царствовала глубокая тишина, нарушаемая заглушенным, точно жалующимся шумом потока и редкими отдаленными побрякиваниями колокольчиков. Весь уголок этот был преисполнен такого глубокого, всепроникающого мира, что, казалось, здесь можно бы было провести в спокойном полусне всю жизнь, даже не заметив её.

Лето ушло вместе с солнцем, и с появлением звезд наступила зима. Ночь была страшно холодная, но в гостиннице нам было тепло, и мы, проснувшись на следующее утро, узнали, что все остальные путешественники уже часа три как ушли в горы; таким образом, надежды наши помогать немецкому семейству, главным образом, старику при переходе через проход Джемми, разлетелись прахом.