Прогулка заграницей.
Часть вторая.
Глава V.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Прогулка заграницей. Часть вторая. Глава V. (старая орфография)

ГЛАВА V.

Какая великая и неоценимая вещь новизна впечатления!

Как сильно она овладевает человеком, как всецело захватывает его! Из Шваренбахской гостинницы я выехал совершенно новым человеком. Передо мной открылся новый мир, на который я глядел новыми глазами. Прежде я смотрел на эти гигантския, снегом покрытые вершины, как на такия проявления могущества природы, пред величием и невыразимою красотою которых можно только преклониться, теперь же я видел в них нечто такое, что можно покорить, на что можно влезть. Восторг мой пред их красотою и величием не уменьшился; оне стали для меня только еще интереснее и еще очаровательнее. Дюйм за дюймом я следил глазами за их смелыми контурами и соображал, как велика возможность добраться до той или другой точки. При взгляде на какую-нибудь вершину, сияющую над морем облаков, я силился представить себе, что вижу на ней вереницу темных точек, поднимающихся вверх и связанных друг с другом тонкою, едва заметною нитью.

Мы шли по берегу маленького пустынного озера, по имени Даубензее, пройдя которое невдалеке от себя с правой стороны увидели ледник, нечто весьма похожее на большую реку, замерзшую в своем течении; устье ледника обрывалось совершенно отвесною стеною. Первый раз в жизни пришлось мне увидеть ледник так близко.

Здесь мы увидели нескольких рабочих, занятых постройкою каменного дома для новой гостинницы; следовательно, у Шваренбаха скоро будет соперник. Мы купили бутылку пива или того, что люди эти во что бы то ни стало хотели называть пивом, мы же, принимая во внимание стоимость, решили, что это не пиво, а раствор какой-то драгоценности. Сделав несколько глотков этой жидкости, я нашел, что раствор драгоценностей - напиток весьма неприятный.

Вокруг нас лежала настоящая пустыня. Но вскоре мы подошли к обрыву и были поражены удивительным контрастом; казалось, что мы смотрим на какую-то волшебную страну.

В двух или трех тысячах фут под нами разстилалась блистающая зеленая равнина, посреди которой стоял маленький городок и серебристою змеей извивался ручей; этот очаровательный уголок со всех сторон окружали отвесные стены горных масс, поросших сосновыми лесами; еще выше, над этими лесами, в туманной дали поднимались снежные конусы горной области Монтроза. Как зелена и как прекрасна была эта долина! Разстояние было не настолько значительное, чтобы скрывать детали: оно только сильно уменьшало их и все выглядело так, как будто бы смотришь на пейзаж через большое стекло бинокля.

Как раз перед нами из долины этой поднималась скала с зеленою верхушкой, похожею на косо стоящую скамью. На скале бродило стадо овец, казавшихся какими-то большими червяками. Вершина скалы, значительно возвышаясь над долиной, казалась весьма близкою к нам, но это был обман зрения, до нея было не близко.

Мы начали свой спуск по самой замечательной из дорог, какие только приходилось мне видеть. Подобно извилинам штопора, она змеилась по самому краю ужасной пропасти: и была чрезвычайно узка; на всем её протяжении с одной стороны шла отвесная скалистая стена, тогда как с другой - зияла неизмеримая бездна. Навстречу нам попадалось безчисленное множество проводников, носильщиков, мулов, носилок и туристов, с трудом взбиравшихся по этой крутой, глинистой тропинке. Если попадался какой-нибудь особенно толстый мул, то почти не оставалось места, чтобы разойтись. Всякий раз, как я слышал или видел приближение мула, я прижимался к стене. Конечно, я сам предпочитал придерживаться стенки, но надо заметить, что у меня и не было выбора, потому что мулы в таких местах всегда идут по краю, - явление весьма интересное. Дело в том, что вся жизнь их проходит в перетаскивании громадных ивовых корзин и тюков, вследствие чего они всегда и придерживаются наружного края подобных тропинок, чтобы избежать трения ноши о выступы стены. Употребленные в качестве верховых животных, бы поступают согласно приобретенной привычке, благодаря чему у едущих на них одна нога постоянно висит над пропастью, тогда как сердце стремится, так сказать, выпрыгнуть из груди. Не раз приходилось мне видеть, как задняя нога мула обрывалась с карниза и посылала в бездонную пропасть целый дождь земли и камня; и всякий раз, взглянув на всадника или всадницу - безразлично, я замечал, что они чувствуют себя не особенно-то приятно.

По дороге этой было одно место, где слишком узкая тропинка была расширена на восемнадцать дюймов при помощи легкой каменной кладки; кроме того, так как место это лежало на крутом повороте, то в видах большей безопасности вдоль края пропасти были поставлены перила. Каменная кладка от сильных дождей пришла в разстройство, а перилы от ветхости едва держались. Однажды этим местом проезжала на муле какая-то молоденькая девушка-американка; при повороте мул её разрушил заднею ногою своею каменную кладку и даже выворотил один из столбов ограды; невероятным напряжением всех сил животному удалось удержаться на тропинке и спасти жизнь как себе, так и своей наезднице, но потрясение было настолько велико, что волосы девушки за одну минуту сделались белыми, как снега Монблана.

Тропинка эта есть не что иное, как желоб, пробитый сбоку почти отвесного утеса; ширина её под ногами путника около четырех футов и почти столько же свешивается над головой в виде узкого корридора; из этой галлерей можно выглянуть наружу, при чем глазам вашим представляется ровная, идущая без конца как вверх, так и вниз каменная стена, составляющая противоположный бок узкого ущелья или трещины, через которую можно перекинуть камень рукою. Но чтобы видеть подножие той стены, в которой пробита галлерея, необходимо лечь на землю и вытянуться над пропастью. Я не делал этого, потому что не хотел пачкать своего платья.

В наиболее плохих участках дороги, в разстоянии нескольких сотен ярдов друг от друга, встречаются места, огороженные досчатыми оградами; но перила эти до того стары и ветхи и вдобавок еще наклонены в сторону пропасти, что, в случае действительной потребности, не способны оказать ни малейшей помощи. Одна из этих оград стояла даже с одной только верхней доской. Какой-то юноша, турист, повидимому, англичанин, быстро шедший вниз по тропинке, вздумал заглянуть в пропасть и, не долго думая, всем весом своего тела налег на эту предательскую доску. Она выгнулась под ним на целый фут наружу! Что касается до меня, то я едва не задохнулся от ужаса. У юноши же на лице отразилось только удивление, и ничего более. Посвистывая, он двинулся вниз но тропинке далее.

Альпийския носилки представляют что-то вроде выложенного подушками ящика, укрепленного между двумя длинными шестами посредине их длины; ящик заменяется иногда креслом со спинкою и поддержкою дня ног. Движущею силою служат здоровые носильщики, которых бывает обыкновенно две смены. Этот способ передвижения гораздо удобнее, чем все другие. Мы очень редко видели, чтобы мужчина путешествовал в носилках, но дам встречали массу; как мне показалось, большинство из них выглядывали бледными и страдающими тошнотою, по крайней мере, наружность их говорила о том, хотя оне и старались не выказать своих страданий; все оне сидели, устремив глаза в колени и на пейзажи не обращали ни малейшого внимания.

Но наиболее испуганное существо, которое мы встретили здесь, была лошадь. Бедняжка! Рожденная и выросшая среди роскошных лугов Кондерштетской долины, она в первый раз в своей жизни увидела эти ужасные места. Почти на каждом шагу она останавливалась и дико оглядывалась на зияющую пропасть, раздувая свои розовые ноздря и волнуясь, как перед скачкою, и вся она с головы до ног дрожала, точно разбитая параличем. Чрезвычайно красивая, она представляла великолепную статую олицетворенного ужаса, но глядеть на её страдания было тем не менее тяжело.

Эта головоломная тропинка имела свою трагедию. Бедеккер с обычным своим изяществом говорит о ней следующими словами: "Спуска верхом на лошади следует избегать. В 1861 г., в этом месте упала с лошади в пропасть графиня д'Арлинкур и разбилась до смерти".

старый проводник был чрезвычайно молчалив ни отвечал на вопросы одним или двумя словами; но когда мы спросили его, не знает ли он чего об этой трагедии, то он выказал большое оживление. Он говорил, что графиня была очень красива и очень молода, почти ребенок. Незадолго перед катастрофой она вышла замуж, и это была её свадебная поездка. Молодой супруг ехал немного впереди; лошадей вели под уздцы проводники. Затем старик продолжал:

- Случайно проводник, державший повод от лошади мужа, обернулся и заметил, что несчастное создание пристально смотрит в пропасть; склонив немного голову, молодая женщина медленно подняла обе руки и, сложив их так вот, закрыла ими глаза так вот, а затем с ужасным криком склонилась на седле; в то же мгновение платье её мелькнуло в воздухе, и все было кончено.

Помолчав с минуту, он прибавил:

- Да, проводник тот был очевидцем этого несчастия, да, он видел все это. Все произошло именно так, как я вам рассказываю.

Затем, спустя еще минуту:

- Ах, да, он видел это. Боже, ведь этим проводником был я. Я и был тот проводник!

Случай этот был единственным в жизни старика, и нет ничего удивительного, что подробности его запечатлелись в его памяти. Он подробно рассказал нам как о самом происшествии, так и о всех толках, возбужденных им, и нельзя не признать, что история вышла препечальная.

В то время, как мы спускались по последней извилине этого громадного штопора, у Гарриса ветром сорвало с головы шляпу и унесло в пропасть; до дна долины оставалось уже немного, не более ста или ста пятидесяти футов, и мы видели, как шляпа покатилась по довольно крутому склону, состоящему из грубых осколков и щебня, оторванных непогодами от скалистой стены и образовавших нечто в роде осыпи. Осторожно начали мы спускаться, разсчитывая без труда найти ее, но обманулись в своих ожиданиях. Чуть ли не два часа потратили мы на поиски, не потому что старая соломенная шляпа представляла какую-либо ценность, а просто из одного любопытства узнать, каким образом может исчезнуть такая большая вещь, как шляпа, на совершенно открытом месте, где нет никакой дыры, куда бы она могла завалиться. Когда читаешь в постели и положишь около себя нож для разрезывания листов книги, то обыкновенно бывает так, что в минуту надобности ножа этого, если только он хоть немного меньше доброй сабли, никогда нельзя отыскать. Шляпа Гарриса оказалась упрямою не менее любого ножа, так что, в конце концов, нам пришлось махнуть на нее рукою; но мы нашли осколки стекол бинокля, а порывшись прилежно среди груды камней, мы отыскали металлический кожух и прочия части бинокля. Впоследствии мы реставрировали эту находку, так что владелец может получить обратно свою так долго пропадавшую собственность, представив, понятно, неоспоримые доказательства своих прав и уплатив стоимость исправления. Мы даже надеялись найти здесь самого владельца этого бинокля, или, по крайней мере, части его, разсыпанные среди щебня, эта находка придала бы нам немало весу, но ожидания наши не оправдались, впрочем, мы еще не отчаивались, так как мы не обыскали, как следует, всего места; будучи уверены, что владелец бинокля находится где-нибудь здесь, мы решили провести один день в Иейне, а затем вернуться обратно сюда для новых поисков.

Остановившись на таком решении, мы сели на землю, чтобы отереть выступившую испарину и условиться относительно того, как поступить с будущей нашей находкой.

Гаррис стоял за то, чтобы поднести ее британскому музею; я же хотел переслать ее вдове. В том и заключается разница между мною и Гаррисом; что Гаррис старается все сделать напоказ, я же всегда стою за право, даже когда, когда это сопряжено для меня с убытком.

Гаррис защищал свое предложение и оспаривал мое; я не соглашался с ним. Разговор наш перешел в спор, а спор в ссору. Наконец, я сказал решительно:

- Дело кончено. Он достанется вдове!

- А я решил, что он будет отослан в музеум! - возразил Гаррис резко.

- Музеум может свистнуть, если получит его, - сказал я спокойно.

- А вдова может и не свистеть, так как все равно ничего не получит, - ответил Гаррис.

- Я вижу, что вы предъявляете черезчур ужь большие претензии на эти останки. Я, право, не вижу, на чем вы основываете их?

Я был начальником экспедиции, и вполне естественно, что все открытия и находки, а, следовательно, и эти останки принадлежали мне; я мог бы настоять на своем праве. Но не желая портить кровь, я сказал, что лучше всего бросить жребий, который и решит наш спор. Жребий был брошен, и я выиграл; но победа оказалась безплодною, так как, несмотря на то, что мы провели в поисках целый день, мы не нашли ни одной косточки. Не понимаю, куда оне могли деться.

Город, которые мы видели в долине, назывался Лейком или Лейкербадом. Спускаясь вниз по зеленеющему склону горы, пестреющему цветущей горечавкой и другими цветами, мы скоро вступили в узкие переулки предместья и по морю жидкого "удобрения" направились в брод к центру города. Жителям следовало бы или вымостить эту деревню, или же содержать перевоз.

из городских таверн, куда мы собирались войти было написано "Гостинница Серн", он решительно отказался остановиться там. Он сказал, что серны и без того многочисленны, чтобы еще останавливаться в гостиннице, которая славится ими. Мне было совершенно безразлично, так как серны никогда не кусают меня и не доставляют никаких хлопот, но, чтобы успокоить Гарриса, мы остановились в гостиннице "Альпы".

За table d'hôte'ом мы были свидетелями следующого инцидента. Как раз против нас сидел какой-то чрезвычайно степенный мужчина - степенный до торжественности, почти до свирепости, он был, что называется, "готов", хотя и употреблял все старание, чтобы казаться трезвым. Взяв закупоренную бутылку вина, и подержав ее наклоненную над своим стаканом, он поставил ее на место и с довольным видом принялся за обед.

Спустя минуту он поднес стакан к губам и, конечно, заметил, что он пуст. Удивленный он подозрительно посмотрел украдкой на почтенную ничего не подозревающую пожилую даму, сидевшую справа от него. Покачав головой, как будто бы желая сказать: "Нет, она не могла этого сделать", он снова наклонил бутылку над стаканом; в то же время, оглядываясь вокруг своими влажными затуманенными глазами с целью убедиться, не наблюдает ли за ним кто-нибудь. Проглотив несколько кусков, он снова поднес стакан к губам и снова заметил, конечно, что он пуст. Бросив негодующий и обиженный взгляд в сторону престарелой дамы, которая ничего не понимала и продолжала есть, он схватил стакан и бутылку и, покачивая головою, важно переставил их по левую от себя сторону. Налив с прежним успехом в стакан вина, несколько мгновений он работал вилкою, после чего уверенно взялся в третий раз за стакан, который опять таки оказался пустым.

Сюрприз был потрясающий. Выпрямившись на стуле, он многозначительно стал поглядывать то на одну, то на другую из пожилых дам, бывших его соседями; затем тихо отодвинул прочь свою тарелку, поставил стакан прямо перед собою и, придерживая его левою рукою, правою начал наливать в него вина. На этот раз он заметил, что из бутылки ничего не льется; он обернул бутылку вверх дном, результат тот же. В лице у него промелькнуло сожаление, и он сказал как бы про себя: "Им! Оне выпили все!" Затем он с покорностью поставил бутылку на стол и принялся оканчивать свой обед на-сухо.

ôte'ом мне пришлось увидать самую большую даму из всех, какие только попадались мне за всю мою жизнь. Ростом она была выше семи футов, при весьма пропорциональном телосложении. В первый раз внимание мое было привлечено ею в тот момент, когда я нечаянно наступил ей на ногу и услышал откуда-то из под самого потолка: "Pardon, m'sieur, вы сделали мне больно!" сказанное густым контральто.

Случилось это при переходе по довольно темному залу, так что я не мог хорошенько ее разсмотреть. Вторично я обратил на нее внимание, когда она села между мною и двумя хорошенькими девушками, сидящими за другим столом, при чем совершенно заслонила их от меня. Дама эта была очень красива и хорошо сложена, мало того, восхитительно сложена. Она затмевала собою решительно всех. Дамы выглядели перед ней девочками, а мужчины теряли чуть не половину своего роста. Они выглядели какими-то заморышами и, казалось, сами чувствовали это. Она сидела к нам спиною. Никогда в жизни не видел я подобной спины. Как бы мне хотелось увидеть над нею восходящую луну. Все общество под теми или другими предлогами медлило вставать из-за стола, пока она не кончат обеда и не встанет первая; каждому хотелось увидеть ее в полный рост, и никто не пожалел, что просидел несколько минут лишних. Она живо представила нам, чем должна бы быть императрица, поднимающаяся в недоступном величии своем и величаво выходящая из комнаты.

Мы слишком поздно прибыли в Лейн и поэтому не застали ее в то время, когда она не потеряла еще части своего веса. Дело в том, что она приехала сюда, чтобы купаньями в здешних ваннах излечиться от излишней полноты. Пятинедельное вымачивание, по пяти часов в день под-ряд, оказало свое влияние и

Здешния ванны помогают от ожирения и в накожных болезнях. Пациенты проводят в больших бассейнах по нескольку часов под-ряд. В каждом бассейне помещаются до дюжины мужчин и дам разом. К их услугам имеются плавучие доски и столы, на которых они могут читать, закусывать или играть в шашки, сидя по грудь в воде. Тут же, если пожелают, могут прогуливаться и посторонние туристы и любоваться этим необычным зрелищем. В помещении ванн висит кружка для сбора на бедных, и всякий входящий должен что-нибудь положить в нее. В городе имеется несколько больших купальных заведений, и вы легко можете догадаться о близости их до той возне, крикам и смеху, которые несутся из них. Вода в ваннах проточная и меняется постоянно; иначе больной с накожною сыпью мог бы лечиться здесь с весьма посредственным успехом: избавившись от сыпи, он рисковал бы получить чесотку.

На следующее утро мы шли уже неспеша обратно, вверх по зеленой долине, любуясь обрывистой стеною безплодной скалы, вершина которой купалась в облаках. Никогда раньше не приходилось мне видеть голых утесов, поднимающихся вверх над моею головой на высоту 5.000 фут, и я полагаю, что никогда не придется мне увидеть других таких же. Быть может, где-нибудь они и существуют, но в таких местах, куда не каждый может проникнуть. Эта громады камня имеют замечательный вид. От самого основания и до заоблачной вершины их могучих башен оне имеют вид построек всевозможных архитектурных стилей. Вот видны грубые оконные арки, карнизы, пояски между этажами, трубы и проч. Можно сидеть здесь целыми днями, любуясь безподобною красотою этой массы камня, и все-таки не потерять к ним интереса. Оконечность стены, ближайшая к городу, наблюдаемая в профиль, имеет чрезвычайно своеобразные и красивые очертания. Из заоблачной высоты она спускается вниз целым рядом громадных, закругленных, террасообразных выступов, нечто вроде лестницы богов, на верхней площадке которой вздымается несколько высоких, изъеденных непогодою башен, одна выше другой, с тонкою дымкой паров, волнующейся около них, подобно знаменам. Если бы существовал монарх, царство которого обнимало бы весь мир, то именно здесь всего приличнее было бы ему выстроить себе дворец; для этого потребовалось бы только выдолбить стену и устроить электрическое освещение. В таком дворце он мог бы давать аудиенцию за-раз целой нации.

После того как поиски наши за останками владельца бинокля потерпели неудачу, мы занялись разсматриванием в зрительную трубу неясных и отдаленных от нас следов лавины, которая некогда скатилась с поросших сосновым лесом вершин позади города, при чем было много снесено домов и засыпано народу; затем мы двинулись по дороге, ведущей к Роне, чтобы посмотреть знаменитую Лестницу. Опасный путь этот устроен на отвесном обрыве скалы в 200 или 300 фут вышиною. Крестьяне как мужчины, так и женщины, лазили по ней вниз и вверх с тяжелым грузом на спине. Я приказал Гаррису совершить восхождение, чтобы я мог описать свой ужас по поводу его в моей книге; Гаррис успешно исполнил эту задачу при посредстве заместителя, которому я заплатил три франка. Меня бросало в лихорадку при одной только мысли, что я чувствовал там в лице своего заместителя, висящого между небом и землею. Временами весь мир начинал кружиться перед моими глазами, и я с трудом удерживался на ногах, настолько ужасна была опасность. Многие на моем месте не выдержали бы и вернулись, но я, раз поставив себе задачу, не отступлю, пока не выполню её. Совершив этот подвиг, я чувствовал законную гордость, но вторично не рискнул бы ни за какие сокровища в мире. Однако же, ни предостережения, ни собственный опыт не оказывают на меня никакого влияния, и рано или поздно, но я сломаю себе шею на каком-нибудь подобном же безумном предприятии. Когда весть о том, что я лазил по этой сумасшедшей Лестнице, разнеслась по гостиннице, то я сделался предметом общого почитания.

ущелью. Несколько часов шли мы берегом шумливого потока вдоль красивой цепи Малых Альпов, одетых до самой вершины бархатною зеленью; высоко вверху, сквозь туманную дымку виднелись микроскопические швейцарские домики.

Дождь продолжал лить, а поток шуметь; мы же наслаждались как тем, так и другим. В том месте, где поток всего выше взбивал свою белую гриву, где он шумел всего громче и ворочал самые большие камни, там на средства кантона был устроен самый жиденький, самый ненадежный деревянный мост, какие только существуют на свете. Переходя через него вместе с партией каких-то всадников, я заметил, что он трясется от каждой, чуть-чуть крупнее обыкновенной, дождевой капли. Я указал на это обстоятельство Гаррису, и он согласился со мною. Мне кажется, что имей я слона, подаренного мне на память, и дорожи я им, то не раз бы я подумал, прежде чем позволить ему пройти по такому мосту.

Раздевшись, и легли в постель, а платье свое послали вниз для просушки. Все остальные промокшие туристы сделали то же самое, благодаря чему в кухне образовался настоящий хаос из различного платья. Последствием было то, что в четверть седьмого, когда платье наше вернулось к нам, я получил совсем не те кальсоны, какие послал для просушки; мне прислали какие-то совершенно нового образца. Это были два каких-то белых с оборочками рукава, скрепленных вместе на самом верху узким поясом; они не доходили мне даже до колен. Они были довольно красивы, но я чувствовал себя в них каким-то раздвоенным, точно во мне было два человека. Надо быть идиотом, чтобы надеть их, пускаясь в горные экскурсии. Рубашка, присланная мне, была еще короче кальсон, и вдобавок не имела рукавов, т. е. она имела их, но это было то, что Дарвин назвал бы "зачаточными" рукавами; вокруг этих рукавов шла прошивка, грудь же была до смешного широка. Вязанная шелковая фуфайка тоже попалась мне какая-то странная, устроенная черезчур уже мудрено: прореха у ворота была у ней сзади, и вдобавок имелись какие-то карманы, вероятно, чтобы прятать в них спинные лопатки; но так как скроены они были не по моим лопаткам, то я и чувствовал себя в этой фуфайке очень неловко. Мой короткополый сюртук они отдали кому-то другому, а мне прислали ульстер, пригодный разве для жираффы. Мне пришлось привязать себе воротничек, а не пристегнуть его, так как на этой глупейшей маленькой рубашке, о которой я только-что говорил, не оказалось даже пуговицы.

ôte 'ом одето было не лучше меня; все были одеты в чужое. Какой-то длинный турист тотчас же узнал свой ульстер, как только увидел его полы, волочащияся за мной до земле, но никто не признал моей рубашки и кальсон, хотя я и описал их, насколько умел точно. Вечером, ложась в постель, я отдал эти принадлежности горничной, которая, вероятно, и нашла владельца. так как мои собственные вещи оказались на следующее утро лежащими на стуле за моею дверью.

Один из постояльцев гостинницы, весьма милый английский священник, совсем не присутствовал в этот день за table d'hôte'ом, так как панталоны его пропали и притом не были заменены другими. Он говорил, что хотя ни чем не отличается от всех прочих людей, но не вышел к обеду, полагая, что появление священника без панталон привлечет всеобщее внимание.