Прогулка заграницей.
Часть вторая.
Глава VI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Прогулка заграницей. Часть вторая. Глава VI. (старая орфография)

ГЛАВА VI.

Мы не проспали в деревне св. Николая. Колокольный звон начался в половине пятого утра, и из его продолжительности я заключаю, что в Швейцарии приходится весьма настойчиво приглашать грешников в церковь. Большинство церковных колоколов всего мира весьма плохи и издают хриплый, дребезжащий звук, портящий настроение духа и только вызывающий грешника на новое прегрешение, но колокол св. Николая, вероятно, худший из всех и лучше других способен свести с ума. Впрочем, оправданием здешней общины может служить её бедность; не в каждом доме можно встретить здесь часы. Но какое оправдание могут представить наши общины, где нет ни одного семейства, где не было бы часов, общины, у которых церковные колокола почти такого качества, как и в деревне св. Николая. В Америке воскресный день профанируется гораздо более всех остальных дней недели, взятых вместе, и это происходит единственно благодаря жалкому звону дешевых колоколов, подобных разбитым горшкам.

При постройке церквей мы не обращаем внимания на издержки; здание мы воздвигаем такое, что оно служит украшением города, и украшаем его позолотою, покрываем фресками, и делаем все, что, по нашему мнению, может увеличить его красоту, а затем уничтожаем плоды своих трудов, снабжая его такими колоколами, которые приводят в отчаяние слушателя: одних награждают головной болью, других пляской св. Вита или столбняком.

Американская деревня в десять часов утра в летнее воскресенье представляет олицетворение мира и покоя; но проходит еще полчаса, и в ней совершается коренной переворот. Поэма мистера Поэ "Благовест" мало соответствует действительности; но это даже к лучшему, там как, если бы публичный "чтец" вздумал подражать голосом всем этим звонам, то непременно бы "подавился", как сказал бы Иосиф Аддисон. Церковь всегда старается реформировать других, а между тем не худо бы ей, хотя бы для примера, произвести реформу в самой себе. Она черезчур уже привязана к некоторым обычаям, которые ранее были полезны, теперь же утратили всякий смысл и даже не имеют за себя никаких эстетических данных. Я говорю о колокольном звоне, который имеет претензию напоминать богатому часами городу, что настала пора собираться в церковь, и про утомительное чтение с кафедры длинных "заметок", которые лицами, интересующимися этим, легко могут быть прочитаны в газетах.

На следующее утро мы рано позавтракали и пешком направились в Зермат; идя вонючими переулками деревни, мы радовались, что уходим от этого несносного звона. Внезапно справа от нас открылось восхитительное зрелище. Это была оконечность громадного ледника, глядевшого на нас из под заоблачной высоты. Какое поразительное количество льду собрано здесь в одну массу. Стараясь определить мощность ледника, мы решили, что от подошвы этой ледяной стены и до вершины её не менее нескольких сотен футов; Гаррис утверждал даже, что толщина ледника более тысячи футов. Мы нашли, что если поставить друг на друга такия здания, как церковь св. Павла в Лондоне, собор св. Петра в Риме, Великую Пирамиду, Страсбургский собор и Капитолий Вашингтона, то и тогда человек, сидящий на верху этой стены, был бы не в состоянии повесить своей шляпы на верхушку самого верхняго здания; ему бы пришлось для этого нагнуться футов на 300 или 400 вниз - вещь, конечно, невозможная.

На мой глаз этот могучий ледник был великолепен. Я никак не предполагал, чтобы кто-нибудь мог отъискать в нем недостатки, и ошибся. Гаррис уже несколько дней под-ряд находился в ворчливом настроении духа. Будучи завзятым протестантом, он все время твердил: "В протестантских кантонах вы никогда не увидите такой бедности, нечистоты и безпорядка, как в католических; никогда там не найдете улиц и переулков, затопленных нечистотами; никогда не увидите развалившихся свиных хлевов вместо домов; нигде не увидите на верху церкви перевернутой репы вместо купола; что же касается колокольного звона, то вы не услышите его вовсе".

В течение этого утра он во всем находил недостатки. Прежде всего он вознегодовал на грязь. "В протестантских кантонах никогда не бывает грязи, даже когда дождь идет", сказал он. Затем привязался к собакам: "В протестантских кантонах не стали бы держать таких вислоухих собак", ворчал он. Оставшись недовольным дорогами, он сетовал: "В протестантских кантонах не бросили бы дороги на произвол судьбы; тамошнее население если проведет дорогу, то это будет действительно дорога, а не Бог знает что". Затем, увидев коз: "В протестантском кантоне вы не увидите, чтобы козы проливали слезы - коза там самое веселое созданье в свете". Затем о сернах: "Протестантския серны никогда не ведут себя подобно здешним - там серна щипнет травы раз или два, да и пойдет дальше; эти же чуть не среди вас пасутся и все время стоят на одном месте". Затем по поводу указательных надписей: "В протестантском кантоне вы не можете заблудиться, еслиб и хотели; в католических же кантонах вы не увидите ли одной надписи". Затем: "Здесь совсем не видно на окнах вазонов с цветами и только кое-где кошка, да и та какая-то сонная; а загляните в протестантские кантоны: окна полны цветов, а что касается до кошек, так их там целые акры. Здешний народ предоставил свои дороги самим себе, а попробуйте-ка проехать по ним рысцой, он и сдерет с вас три франка, как будто бы лошадь и действительно может бежать рысью по такому пасквилю на дорогу". Наконец по поводу зобов: "Толкуют все про зобы! Ко всем этом кантоне я не видал зоба, который бы не поместился в шляпе!"

Таким образом он ворчал на все и на всех; но в этом величественном леднике, я полагал, и ему трудно будет найти какой-нибудь недостаток, о чем я ему и высказал. Однако же, он не уступил и тут и сейчас же ответил недовольным тоном:

- А вы посмотрите-ка ледники в протестантских кантонах.

Я начинал сердиться. Но, не выказывая еще своих чувств, спросил:

- Но чем же плох этот?

- Чем? Тем, что он в таком запущенном состоянии. Здесь жители совсем не заботятся о своих ледниках. Они засыпали его щебнем и всякою грязью.

- Но жители ведь не могут этому помешать.

- Жители? Скажите лучше, что они не хотят. Могли бы, если бы захотели. На протестантском леднике вы не увидите ни одного пятнышка. Посмотрите на Ронский ледник. Длина его пятнадцать миль, а толщина семьсот фут. Если бы это был протестантский ледник, он не выглядел бы так, как теперь, могу вас уверить, - что за безсмыслица! Что же бы они с ним сделали?

- Они выбелили бы его, как всегда и делают.

Я не поверил ни одному слову, но промолчал, чтобы не подымать истории, да и не стоит спорить с фанатиком. Я даже не был уверен, точно ли Ронский ледник находится в католическом кантоне, - не протестантский ли он? Но с достоверностью я этого не знал и потому не решился спорить с этим изувером, которому ничего не стоит зажать мне рот каким-нибудь вымышленным доказательством.

Милях в девяти от св. Николая нам пришлось переходить мост, перекинутый над ревущим потоком, по имени Висд.

За мостом мы увидели тонкия и восьми, которая побежала, но, почти поравнявшись с нами, споткнулась и упала, при чем ноги её, проскользнув под перила, на мгновение повисли над пропастью. Мы были поражены и думали, что девочка погибла, так как обрыв был почти отвесный и спастись казалось невозможным, однако же, она удержалась, сейчас же выкарабкалась и убежала с веселым смехом,

Подойдя и оглядев это место, мы нашли длинную борозду, которую провели её ноги по земле, когда она скользила по началу обрыва. Если бы она не удержалась, то, упав в пропасть, ударилась бы о большие камни, лежащие у самой воды, а затем попала бы в поток, который увлек бы ее вниз по течению, где тело её в какие-нибудь две минуты было бы истерзано в кашу среди валунов, до половины выглядывающих из воды. Мы едва не сделались свидетелями её гибели.

поводу спасения ребенка. Никогда я не видел подобного человека. Это так на него похоже. Только бы он был доволен, а до других ему нет никакого дела. Неоднократно приходилось замечать мне в нем эту черту. Конечно, часто это было не более, как легкомыслие, недостаток внимания, но и в таком случае переносит подобное отношение было не легко. Однако же, подкладкою этого легкомыслия все-таки был эгоизм, что ни говори. В настоящем случае, мне кажется, ему следовало бы понять все неприличие такой радости; однако же, он не понимал; ребенок спасся и он радовался, до остального же ему не было дела; он не обращал внимания на мои чувства, на то, что у меня, можно сказать, изо рта вырвали возможность прибавить в свою книгу несколько великолепных страниц. Его эгоизм был настолько велик, что он не подумал обо мне, своем товарище, о том, сколько материала - и какого материала - получилось бы у меня, если бы девочка погибла. Подумать только! Вылавливание девочки из потока, удивление родителей, их ужас, возбуждение среди местных жителей, затем швейцарския похороны, затем монумент около дороги, на котором будут начертаны наши имена. Мы попали бы в Бедеккер и были бы безсмертны. Я молчал. Я был слишком огорчен, чтобы жаловаться. Если он способен на такую неделикатность, если он может быть так груб и эгоистичен и после того, как я столько сделал для него, видит во всем этом происшествии только одну хорошую сторону, я скорее отсеку себе руку, чем покажу ему, что я огорчен.

Мы приближалась к Зермату, а следовательно к прославленному Маттергорну. Месяц назад имя это было для нас пустым звуком, но по мере того, как мы подвигались к этой горе, изображения её все чаще и чаще попадались нам на глаза, пока, наконец, путь наш не превратился во что-то вроде картинной галлереи, на стенах которой по обе стороны висели одно около другого эти изображения, исполненные всевозможными способами: маслянными красками, акварелью, карандашем, фотографией, на дереве, стали, меди и прочее, благодаря чему мы настолько ознакомились с видом Маттергорна, что были уверены, что узнаем его при каких бы обстоятельствах он пред нами ни появился. И мы не обманулись. Монарх был еще далеко, когда мы в первый раз распознали его; впрочем, трудно было и ошибиться: он стоит совершенно отдельно, что встречается довольно редко, и имеет чрезвычайно крутые склоны и своеобразные очертания. Он поднимается к небу подобно громадному лезвию, верхняя треть которого наклонена несколько влево. Широкое основание этого чудовищного клина покоится на обширной, заполненной ледниками плоской возвышенности, лежащей на высоте десяти тысяч футов над уровнем моря. Так как высота самого конуса не менее пяти тысяч футов, то полная высота горы достигает пятнадцати тысяч футов над уровнем моря.

Весь чудовищный монолит, возвышающийся над своим подножием, целиком лежит выше линии вечных снегов. В то время, как соседния горы выше известной линии кажутся состоящими из одного снега, Маттергорн почти круглый год стоит черный, обнаженный, отталкивающий; только местами виднеются на его склонах белые пятна снега. Крутизна его настолько велика, что снег не может держаться на нем сплошным покровом. Его странная форма, его величавая обособленность и замкнутость, все это делает его каким-то Наполеоном горного мира. "Великий, мрачный и оригинальный" - вот эпитеты, подходящие к нему так же хорошо, как и к великому полководцу.

лорда Дугласа, который в 1865 году, сорвавшись с вершины горы, удал в пропасть глубиною в четыре тысячи фут и исчез безследно. Ни один человек не имеет подобного монумента; все остальные монументы, даже самое величественное, но сравнению с этим, не более, как атомы; все они исчезнут рано или поздно и будут забыты, но этот останется вечно {Одновременно с лордом Дугласом (см. главу XI наст. тома) погибло еще трое. Эти последние упали с высоты четырех пятых мили; впоследствии тела их были найдены лежащими друг около друга на поверхности ледника, отвезены в Зермат и погребены на тамошнем кладбище. Тело лорда Дугласа найдено не было. Место его успокоения, равно как и Моисея, останется тайною навеки.}.

Весь путь от св. Николая до Зермата чрезвычайно поучителен. Создавая эту область, природа действовала по чудовищному плану. Все время путнику приходится идти между отвесными стенами, поднимающимися к самому небу, на голубом фоне которого мрачно и неприветливо вырисовывается изрытый непогодами верх стены; то там, то здесь на вершине отвесных обрывов виднеются во всем великолепии громадные ледники, а по зеленым склонам несутся и пенятся красивые водопады. Здесь нет ничего лицемерного, жалкого, посредственного, все здесь величественно и великолепно. Эта маленькая долина есть не что иное, как замечательнейшая картинная галлерея, где нет места посредственности! из конца в конец Создатель украсил ее своими лучшими произведениями.

центре всевозможных горных экскурсий; все окружающее показывало нам, что именно здесь оне зарождаются и подготавливаются. Снежные пики виднелись не вдалеке, как в других местах, но поднимались чуть ли не над самыми нашими головами; проводники с веревками, топорами и прочими орудиями своего опасного ремесла, висящими у них за плечами, длинным рядом сидели на каменной стенке перед гостинницей в ожидании нанимателей; обожженные солнцем туристы, одетые в горный костюм и сопровождаемые проводниками и носильщиками, время от времени проходили по улицам, возвращаясь из головоломных экскурсий среди вершин и ледников Верхних Альпов; по направлению к гостиннице тянулся нескончаемый ряд этих героев как мужчин, так и женщин, едущих верхом на мулах и приключения которых при каждом новом пересказе у веселого огонька каминов, где-нибудь в Америке или Англии, будут делаться все более и более грандиозными, пока не перейдут границы возможного.

Да, мы не грезили, окружающая нас обстановка была не плодом разгоряченной фантазии; здесь находюися сам м-р Джирдльстон, знаменитый англичанин, без проводников побывавший на самых опасных, самых недоступных Альпийских вершинах. Я был положительно неспособен представить себе м-ра Джирдльстона, в чем я и убедился, увидев его весьма близко. Что касается до меня, то я скорее бы согласился предстать перед всей артиллерией Гайд-Парка, чем видеть смерть в такой ужасной форме, в какой не раз видел ее м-р Джирдльстон среди скал и пропастей недоступных высот. Вероятно, нет удовольствия, равного тому, которое доставляется опасными экскурсиями, но удовольствие это несомненно такого рода, что не каждый способен к его восприятию. К такому заключению я пришел не сразу, если можно так выразиться, не скачком, а при помощи медленного, тяжелого размышления. Я долго думал над этим и него могут быть другия, очень спешные дела, но ему не до них, они могут подождать. Все свое свободное время м-р Джирдльстон проводит в Альпах, изыскивая случай так или иначе сломать себе шею; в настоящее время вакации его кончились, и багаж был уже запакован для отсылки в Англию, но внезапно он услышал о какой-то новой и совершенно уже невозможной дороге на Вейсгорн и у него возгорелось непреодолимое желание еще раз взойти на эту гору. Багаж был раскупорен и в данную минуту он вместе со своич приятелем, нагруженный ранцами, топорами, веревками и бутылками для молока, готовился выступить в новую экскурсию. Ночь они разсчитывали провести где-нибудь среди снегов, а в два часа утра тронуться к намеченной цели. Мне сильно хотелось идти вместе с ними, но я подавил в себе это желание - подвиг, на который м-р Джирдльстон, при всем своем решительном характере, оказался бы неспособным.

Мании восхождения подвержены даже женщины. Наиболее знаменитая в этом отношении туристка совершила восхождение на Вейсгорн всего за несколько дней до нашего прибытия; во время снежной бури проводники её потеряли дорогу, так что ей пришлось долго плутать среди вершин и глетчеров, пока была вновь найдена обратная дорога. Во время этой экскурсии неутомимая путешественница провела на ногах двадцать три часа под-ряд.

Наши проводники, нанятые в джемми, поспели в Зермат раньше нас. Поэтому нам ничего не препятствовало пуститься в поиски за приключениями, как-только будет порешен вопрос относительно времени и цели экспедиции. Первый свой вечер в Зермате я решил посвятить ознакомлению с горными экспедициями или скорее с приготовлениями к ним.

Я прочел не мало книг, и вот, между прочим, то, что я нашел в них. Башмаки туриста должны быть прочны и подошвы их должны быть снабжены гвоздями с заостренными шляпками. Альпешток должен быть из самого лучшого дерева, так как перелом его часто стоит жизни владельцу. Каждый должен нести с собою топор, при помощи которого необходимо вырубать во льду ступеньки. Для влезания на отвесные уступы скалы необходимо иметь лестницы; отсутствие их не раз уже служило причиною, что туристам приходилось терять время для разыскивания новой дороги, тогда как, обладай они лестницами, это было бы излишним. Необходимо иметь от 150 до 500 футов крепкой веревки, которая употребляется при спуске по таким склонам, которые слишком круты и скользки, чтобы их можно было пройти каким-либо другим способом. Затем необходим стальной крюк, привязанный к другой веревке; крюк этот весьма полезен при подъеме на такие выступы, до верху которых лестница достать не может; в таком случае веревкой этой вертят над головой наподобие лассо, и закидывают крюк вверх, где он и зацепляется за какой-нибудь выступ; по веревке турист взбирается наверх, стараясь не думать, что если крюк сорвется, то он остановится не ранее, как спустившись в такия области Швейцарии, где его вовсе не ожидают. Другая не менее важная вещь - это веревка, которою связываются вместе все члены одной партии, с тою целью, что если один из них сорвется с уступа или провалится в трещину ледника, то другие, откинувшись назад всем своим телом, удержат его на веревке. Каждый должен запастись шелковым вуалем для защиты лица от снега, дождя, слякоти и ветра, а также синими или вообще цветными очками для защиты глаз от страшного врага - снеговой слепоты. Необходимо, наконец, иметь нескольких носильщиков для переноски провизии, вина, научных инструментов и фланелевых мешков, в которые туристы залезают на ночь.

Я обрыва в том месте, где край его переходил в крутую покатость, покрытую оледенелым снегом; покатость эта на глубине около 200 футов переходила в нечто вроде рытвины, непосредственно за которой зияла пропасть в 800 футов глубиною, дно которой представляла поверхность ледника. Нога у него поскользнулась и он упал. Он говорит:

"Ранец потянул прежде всего мне голову вниз и я упал на камни футов на 12 ниже пункта, откуда началось падение; камни сдвинулись с места и увлекли меня далее, при чем я, перевертываясь через голову, полетел по наклону в рытвину, палка выскочила из рук и я прыгал подобно мячику, делая с каждым разом все большие и большие прыжки; раза четыре или пять я ударялся головою то о лед, то о камни все с большею силою. Последним скачком я пролетел, не касаясь земли, около 50--60 фут, от одного края рытвины до другого, и ударился о скалу, к счастию, всем своим левым боком. Платье мое зацепилось за камни, так что несколько задержало мое падение, и я без движения упал на спину в снег. К счастию, голова моя пришлась выше ног и несколько отчаянных усилий дали мне возможность удержаться в рытвине почти на самом краю пропасти. Палка, шляпа и вуаль - все это покатилось далее и исчезло из виду, а грохот и удары скал, стронутых мною и упавших на ледник, говорили мне, какой участи я только-что избежал. Я упал с высоты около 200 фут и сделал это разстояние в семь или восемь прыжков. Еще каких-нибудь десять фут и мне пришлось бы совершить гигантский скачек с высоты 800 фут на лежащий внизу ледник.

"Положение было очень серьезное. Кровь лила более чем из двадцати ран. Самая серьезная была на голове, и я тщетно усиливался закрыть ее одною рукою, держась в то же время за скалу другою. Кровь лилась целым фонтаном при каждой пульсации. Наконец, как бы по вдохновению, я схватил большой ком снега и облепил им, как пластырем, свою голову. Мысль оказалась удачною и истечение крови уменьшилось. Тогда осторожно я начал ползти вверх и через несколько минут отчаянных усилий достиг до безопасного места, где и упал в обморок. Солнце уже садилось, когда сознание вернулось ко мне, и, прежде чем я успел спуститься с Великой Лестницы, сделалось темно хоть глаз выколи; но счастие и осторожность помогли мне и все 4.700 футов спуска до Брейля были совершены мною благополучно, так что я ни разу не поскользнулся и не сбился с дороги".

Раны продержали его несколько дней в постели. Затем он выздоровел и снова взошел на эту гору. Таковы истинные любители гор; чем более они забавляются, тем сильнее разгорается в них желание.