Выдержал, или Попривык и вынес.
Глава II.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Выдержал, или Попривык и вынес. Глава II. (старая орфография)

ГЛАВА II.

Причалив в один прекрасный вечер в Сент-Жозеф, мы первым делом постарались разыскать почтовую контору и заплатить за каждый билет 150 долларов, чтобы ехать в дилижансе до Карсон-Сити в Неваде.

На следующее утро, встав рано, мы наскоро позавтракали и поспешили к месту отправления. Тут ожидала нас маленькая неприятность, которую, собственно говоря, мы должны были предвидеть, а именно: нельзя было тяжелый, дорожный чемодан заставить принять за 25 ф. весу, по той простой причине, что он был гораздо тяжелее, а мы имели право каждый на 25 ф. багажа. Таким образом пришлось открыть чемоданы и сделать выбор вещам на скорую руку. Мы взяли каждый свои законные 25 ф., остальное же отправили обратно пароходом в СентъЛуис. Для нас это было большое лишение, так как пришлось остаться без фрака, без белых перчаток, в которых мы разсчитывали щеголять в собраниях общества закладов на Скалистых Горах, без цилиндров, без лакированных сапог, одним словом, без всего того, что делает жизнь удобною и приятною. Мы встали совсем на военное положение. Каждый из нас облекся в грубую, толстую одежду, в шерстяную рубашку и надел подходящую обувь, а в чемодан мы уложили несколько крахмальных рубашек, немного нижняго белья и разной другой мелочи. Брат мой, господин секретарь, взял с собою четырех-фунтовую книгу статута Соединенных Штатов и шести-фунтовый Пространный Словарь (unabridged Dictionary); мы были наивны и не знали, что книги эти можно было приобресть в Сан-Франциско, а на следующий день почтой получить их в Карсон-Сити.

Я был вооружен несчастным маленьким револьвером, системы Смита и Уессон, семиствольным, который заряжался микроскопическими пулями, и надо было выпустить все семь выстрелов за-раз, чтобы причинить кому-нибудь хотя малейший вред. Но я воображал его очень ценным и он казался мне весьма опасным. В нем был только один недостаток - он никогда не попадал в цель. Один из наших "кондукторов" упражнялся однажды, стреляя из него в корову, и пока корова стояла покойно и не шевелилась, то оставалась невредима, но как только она стала двигаться, а он целить в совсем другие предметы, тут пришлось корове плохо. Секретарь наш имел при себе револьвер малого калибра, системы Кольта, им он должен был защищаться от индейцев в случае их нападения, а пока, для большей безопасности, носил его с опущенными курками. Господин Георг Бемис имел грозный и страшный вид; это был наш попутчик и мы раньше никогда с ним не встречались. Он носил за своим поясом старинный оригинальный револьвер, системы "Allen", который прозван насмешниками "перечницей". Нужно было просто потянуть в сторону собачку, взвести курок, и пистолет стрелял. Когда собачка принимала свое прежнее положение, курок поднимался, а барабан вертелся, и только через несколько времени курок ударял и пуля выскакивала. Прицеливаться во время верчения барабана и попадать в намеченный предмет был подвиг, которого "Allen" не достигал; но оружие Георга всетаки заслуживало некоторого доверия, потому что, как выразился один из наших ямщиков, "если оно не попадало в намеченную цель, то всетаки оно попадало во что-нибудь другое". И это было совершенно верно. Однажды целили из него в двойку пик, пригвожденную к дереву, и что же, он попал в лошака, стоящого в тридцати ярдах налево. Бемис не нуждался в лошаке, но хозяин животного пришел с двустволкой и принудил Бемиса купить лошака. Действительно преоригинальное оружие был этот "Allen", случалось, что все семь зарядов выскакивали за-раз и тогда вокруг и около не было безопасного места, разве только позади.

У нас было взято с собою два, три теплых покрывала от морозов в горах, а что касается предметов роскоши, то мы позволили себе только одно - трубки и пять фунтов табаку, кроме того две фляги для воды и маленький кошелек с серебряною монетою для ежедневных трат на завтрак и на обед.

В восемь часов все было готово и мы были уже на той стороне реки, быстро вскочили в почтовую карету, ямщик щелкнул кнутом и мы покатили, оставив "Штаты" далеко за нами.

Было превосходное летнее утро и окрестность была залита ярким солнцем. Чувствовалась свежесть и приятное дуновение, и какое-то радостное настроение охватывало вас при мысли, что вы далеки от забот и от всякой ответственности, даже приходило в голову, что все те годы, проведенные в работе и взаперти в душной и спертой городской атмосфере, были даром прожиты вами.

Мы ехали через Канзас и часа через полтора благополучно прибыли в чужие края, в величественные американския степи. Тут местность была волниста, и насколько глаз мог охватить все окружающее, вы видели перед собою грандиозное и правильное возвышение и наклонение почвы - как бы величавые волны океана после бури. Везде видны были зеленеющие хлеба, отчетливо выдающиеся квадратами густой темной зелени среди роскошной растительности. Но в скором времени земляное море это теряло свой волнистый характер и перед вами разстилалась плоская поверхность на протяжении семисот миль.

Наша карета, постоянно качающаяся то в ту, то в другую сторону, походила на большую внушительную люльку, стоящую на колесах. Она была запряжена красивою шестеркою лошадей, а около кучера сидел "кондуктор", законный капитан этого судна, так как вся ответственность лежала на нем; он должен был заботиться о почте, о пассажире, о багаже и о всех случайностях, могущих встретиться на пути. Мы трое были пока единственными пассажирами. Сидели мы внутри кареты на задних местах, а остальное было все завалено почтовыми сумками, так как мы захватили почту за целые три дня. Перед нами, почти трогая наши колени и доходя до потолка, стояла перпендикулярная стена из почтовых сумок. Большая груда их, перевязанная ремнями, лежала наверху, на карете, и оба ящика, передний и задний были полны.

Кучер объяснил нам, что на пароходе этого груза было 2.700 ф. и теперь вот нужно развозить его повсюду: "немного в Бригкам, немного в Карсон, в Фриско, но самую главную часть передать индейцам; замечательно безпокойный народ, думается мне, у них дела довольно и без чтения".

Сказав это, лицо его как-то перекосилось в улыбку и он стал подмигивать; глядя на него, мы догадались, что замечание это было сделано шутя и подразумевало тот случай, когда мы встретимся в степях с индейцами и когда нам придется волей-неволей разстаться с некоторыми пожитками.

Лошадей меняли мы каждые десять миль в продолжение всего дня и прекрасно и скоро ехали по гладкой, твердой дороге. При каждой остановке дилижанса мы выскакивали, чтобы промять свои ноги, благодаря чему при наступлении ночи мы были свежи и бодры.

После ужина какая-то женщина, которой приходилось проехать 50 миль до своего места, села к нам в карету, и мы принуждены были поочереди уступать ей свое место, а сами садиться на наружное, рядом с кучером и с кондуктором. Казалось, она была не разговорчива. Она сидела в углу и при наступающих потемках занималась тем, что устремляла свой зоркий взгляд на комара, впившагося в одну из её рук, между тем как другую она медленно поднимала до известной высоты, чтобы со всего размаха прихлопнуть комара; размах этот был так силен, что мог свалить и корову; после того, она продолжала сидеть и наблюдать за трупом с самым хладнокровным образом; прицел её всегда был верен, она ни разу не сделала промаха.

Трупов с руки она не сбрасывала, а оставляла для приманки. Я сидел около этого безобразного сфинкса, смотрел как она убила до полсотни комаров, и все ожидал, что она что-нибудь да скажет, но все напрасно, она молчала. Тогда уже я вступил с ней в разговор. Я сказал:

- Вы бьетесь об заклад!

- Что вы говорите, сударыня?

- Вы бьетесь об заклад!

Вдруг она выпрямилась, оглянула всех и стала говорить грубым и простым языком:

наконец, поняла, что вы просто несчастные дураки, не умеющие связать двух слов. Откуда вы?

Боже, как мы страдали! Она не умолкала, говорила целыми часами и я горько раскаивался, что когда-то обратился к ней с комариным вопросом и этим развязал ей язык. Она ни разу не умолкла до разсвета, пока не настал конец её путешествия, и то, выходя из кареты разбудила нас (так как мы дремали), сказав:

- Ну, вы, молодцы, выходите-ка в Коттенвуде и пробудьте там денька два, я буду одна сегодня ночью и если могу вам пригодиться моей болтовней, то к вашим услугам. Спросите у людей, они вам скажут, как я добра, особенно для девки, подобранной в лесу и выросшей между всякой дрянью; когда же я встречаюсь с порядочными людьми, себе равными, то полагаю, что меня могут найти красивой и приятной бабенкой.

Мы решили не останавливаться в Коттенвуде.