Выдержал, или Попривык и вынес.
Глава V.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Выдержал, или Попривык и вынес. Глава V. (старая орфография)

ГЛАВА V.

Еще ночь, проведенная попеременно, то бурно, то покойно; наконец, настало утро; снова радостное пробуждение, снова прелесть свежого ветерка, созерцание обширных пространств, ровных полян, яркого солнца и необозримых пустынь, а воздух до того изумительно прозрачен, что деревья, отстоящия на три мили, кажутся совсем близко. Мы опять облеклись в полуодетую форму, полезли наверх летевшого экипажа, спустили с крыши ноги, покрикивали иногда на наших бешеных мулов только ради того, чтобы видеть, как они, пригнувши уши назад, бежали еще шибче; привязав шляпы к головам, чтобы волосы не развевались, мы бросали жадные взоры на широкий мировой ковер, разстилающийся перед нами, боясь упустить что-нибудь новое и неизвестное. Даже теперь приятная дрожь пробирает меня при одном воспоминании о тех прелестных утрах, когда радость жизни и какое-то дикое сознание свободы волновали кровь мою!

Спустя час времени, после завтрака, мы увидели первую степную собаку, первую дикую козу (антилопу) и первого волка. Как мне припоминается, то этот последний и есть каиот (cayote) дальних степей, и если действительно я тогда не ошибся, он не был ни красивым, ни симпатичным животным; впоследствии я хорошо изучил эту породу и могу говорить о ней самоуверенно. Кайот длинный, худой, жалкий и безпомощный на вид, с волчьей серой шкурой, с довольно пушистым хвостом, всегда опущенным, что придает животному несчастный вид, глаза его безпокойные и злые, а морда длинная, острая, с легко-приподнятою верхнею губою, из под которой виднеются зубы. Он имеет хитрый и увертливый вид, всегда голоден и представляет собою аллегорическую эмблему нужды, нищеты, одиночества и неудачи. Самое ничтожное животное презирает его, он до того боязлив и труслив, что оскаленные зубы хотя и придают ему свирепый вид, но сам он весь как бы извиняется перед вами. Притом он крайне глуп, слаб, жалок и ничтожен. При виде вас он приподнимает верхнюю губу, скалит зубы и тихонько сворачивает с направления, которого держался, наклоняет немного голову и бежит легкой походкой через шалфейный куст, поглядывая по временам на вас через плечо, пока не удалится вне ружейного выстрела, и тогда останавливается и спокойно смотрит на вас; такое обозрение он повторяет через каждые 50 ярдов, и мало-по-малу его серая шкура сливается с серым цветом шалфейного куста, и он пропадает. Все это он проделывает, если вы остаетесь спокойным, но если вы угрожаете ему, то он обнаруживает большое увлечение своим путешествием, моментально наэлектризовывает свои ноги и так скоро мчится, что пространство между ним и вами непомерно увеличивается, а вы, не успевая сделать прицела, приходите к тому убеждению, что только разве одна молния может догнать его. Но если вы спустите на него борзую собаку, то испытаете большое наслаждение, особенно если собака эта самолюбива и приучена к быстроте.

опускает голову, еще больше вытягивает шею и еще с большею яростью устремляется на зверя; вытянув хвост в прямую палку, быстро забирая лапами, она отмечает свой путь через пустыню густым облаком пыли! Все время она бежит в двадцати футах от кайота и недоумевает, почему не может достичь его, и этим раздражается до того, что делается, как бешеная, а кайот между тем, не меняя своего бега, спокойный и не уставая, продолжает ей улыбаться. Раздраженная собака видит, наконец, как постыдно она обманута этим зверем и его гнусным спокойным бегом, она начинает чувствовать утомление, но замечает, что если кайот не уменьшит своего шага, то он убежит от нея; тогда собака, почти полусбесившаяся, собирает последния силы свои и, визжа и воя, еще сильнее поднимает лапами пыль, чтобы с отчаянной энергией наброситься на врага. Незаметным образом удалилась собака мили на две от своего хозяина, и когда кайот замечает её усталость, то дикая надежда светится в его глазах; он оборачивается к собаке, кротко ей улыбается в последний раз, как бы желая сказать: "Ну, извини, придется мне тебя покинуть - дело не терпит и не могу я целый день дурачиться", с этим вдруг слышится порывистый шум, внезапный треск, и собака оказывается одна среди обширной пустыни! Сначала она недоумевает, останавливается и озирается кругом; влезает на ближайший песочный холм, устремляет свой взор вдаль, задумчиво встряхивает головой, тихо поворачивается и бежит обратно, смиренно, чувствуя себя виноватой, как бы стыдясь своего поведения, и почти около недели ходит с поджатым хвостом; и даже через год после этого, как бы ни травили ее на кайота, она только вскинет взглядом по направлению зверя, не обнаруживая никакого волнения, как бы сказав себе: "Будет, довольно, знаю, что меня ожидает".

почти что одною падалью волов, мулов и лошадей, случайно околевших по пути, павших птиц и по временам выброшенными объедками проезжих белых людей, которые, вероятно, в состоянии были есть лучшую пищу, чем ветчина, предназначенная для войска. Кайот съедает все, что ему попадется, и этим сходствен с племенем индейцев, часто посещающем пустыни; эти тоже съедают все, что попадется им на зуб! Любопытный факт это племя, единственное, которое с приятностью ест нитро-глицерин, и если только не умрет от него, то просит о повторении. Особенно плохо приходится степному кайоту, живущему за Скалистыми Горами, благодаря все тем же индейцам, которые также склонны и способны по запаху разыскать только-что павшого вола; когда это случается, кайот удовлетворяется пока тем, что садится вблизи и наблюдает за этими людьми, которые сдирают мясо, снимают все съедомое и уносят с собою. Тогда он и ожидающие вороны набрасываются на остов и очищают кости. Замечено, что кайот, зловещая птица и степные индейцы в кровном родстве между собою, потому что живут в одной и той же местности, пустынной и безплодной, в самых дружеских отношениях, ненавидя всех и с нетерпением ожидающие возможности присутствовать на похоронах своих врагов. Ему ничего не стоит пройти сто миль для завтрака, полтораста для обеда, потому что он убежден, что между завтраком и обедом пройдет не менее трех, четырех дней, и потому ему безразлично или даже лучше странствовать и обозревать окрестности, нежели, лежа на месте, ничего не делать и этим только обременять своих родителей.

Мы скоро привыкли различать резкий, злой лай кайота, раздававшийся в мрачной пустыне ночью, мешая нам спать в карете между мешками; вспомнив его безпомощный вид и его несчастную долю, мы от души пожелали ему всякого благополучия и полного успеха в делах.