Выдержал, или Попривык и вынес.
Глава XI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Выдержал, или Попривык и вынес. Глава XI. (старая орфография)

ГЛАВА XI.

Действительно, года через два или три после того мы услыхали, снова о нем. К берегу Тихого океана пришло известие, что комитет бдительности в Монтане (куда Слэд перешел из Скалистых Вершин) повесил его. Я нашел отчет всей этой истории в той же маленькой сенсационной книжке, откуда я извлек статью, помещенную в последней главе: "Бдительные в Монтане; достоверный отчет об аресте, процессе и смертной казни Генри Плюммера, общеизвестного предводителя банды с больших дорог. Проф. Т. Ж. Димсдэль, Виргиния-Сити, М. Т". Стоит прочесть статью г-на Димсдэль, чтоб составить себе понятие, как обращаются с преступниками на границе, когда суд оказывается безсильным. Г-н Димсдэль написал две заметки о Слэде и обе оне точного описания, но одна из них замечательно картинна. Например: "Те, которые видели его в трезвом виде, сказали бы, что он отличный муж, чрезвычайно гостеприимный хозяин и любезный джентльмэн; напротив, те, которые встречали его обезумевшим от вина и окруженным толпою отщепенцев, сказали бы, что это воплощенный бес". А это: "От Форт-Киерне на запад его боялись гораздо более, чем Всевышняго. Я готов пари держать против чего хотите в литературе, если это изречение не замечательно по своей сжатости, простоте и силе выражения. Разсказ г-на Димсдэля следующий. Везде, где встречаться будет разрядка, то это мое:

После смертной казни пяти человек 14-го января Бдительные разсудили, что дела их подходят к концу. Они освободили страну от множества убийц и разбойников с больших дорог и решили, что по случаю отсутствия правильной гражданской власти они учредят Народный суд, где все нарушители законов будут судимы судьями и присяжными. Это был лучший способ устроить общественный порядок при таких обстоятельствах, и хотя общество нуждалось в точном законном авторитете, но оно решило строго поддерживать его силу и увеличить значение приказов. Тут время сказать, что проявление преступного намерения действием было последнею ступенью, которая повела Слэда на виселицу: он позволил себе разорвать на куски и истоптать ногами предписание суда, после чего пошел и угрожал заряженным пистолетом (Деррингер) судье Александру Дэвису.

Ж. А. Слэд, как нам говорили, был сам членом "Комитета Бдительности", он открыто этим хвастал и говорил, что знает все, что известно им. Его никогда не обвиняли и даже не подозревали в грабежах и в убийствах, совершенных на здешней территории (последнее преступление вовсе не падало на него), но всем известно было, что он убил несколько человек в других местностях; дурная слава его в этом отношении была вескою причиною решения его судьбы, когда его арестовали за вышесказанный проступок. Вернувшись с Молочной Реки, он стал более и более предаваться пьянству, и наконец у него и у друзей его вошло в обыкновение "брать город" приступом. Его и двух его подчиненных можно было часто встретить верхом на одной лошади, скакавшими по улицам с криком и гамом и стрелявшими направо и налево. Очень часто случалось ему верхом въехать в лавку, сломать прилавок, вышвырнуть на улицу весы и обратиться к стоящим с грубыми и нахальными выражениями. Как раз накануне своего ареста он страшно избил одного из своих приверженцов; но таково было его влияние на них, что этот самый человек горько плакал, стоя у виселицы, и умолял пощадить жизнь его. Когда Слэд кутил на какой-нибудь попойке, то общепринято было торговцами и гражданами запирать свои лавки и тушить огни во избежание какого-нибудь насилия. За свое безпутное поведение и уничтожение чужого добра он трезвый всегда был готов заплатить, если был при деньгах, но не все находили в деньгах удовлетворение оскорблениям, эти-то люди были злейшие его враги. По временам Слэд получал предостережения от людей известных ему и не желающих подводить его. Они намекали на плохой исход всего, если он не изменит образа жизни. Несколько недель до его ареста положительно не было дня, чтобы жители не ожидали какой-нибудь кровавой жестокости с его стороны. Страх, наведенный его именем и вооруженная банда каторжников, которая ему сопутствовала, не допускали никакого сопротивления, могущого удержать их от убийства и увечья людей.

Слэд был часто арестован по приказанию суда, устройство которого мы уже описали, и всегда относился с почтением к его решениям, платя каждый раз штраф и обещая выплатить недостающее при первой возможности; но на этот раз почему-то он забыл и эту осторожность и, подстрекаемый своими страстями и ненавистью к стеснениям, сам бросился в объятия смерти.

Слэд был пьян и всю ночь буйствовал. Он вместе с товарищами обратил город в положительный ад. Утром Ж. М. Фокс, шериф, встретил его, арестовал и повел в суд, где стал читать ему предписание арестовать его и представить пред судом. Слэд пришел в ярость, схватил приказ, разорвал его, бросил на земь и стал топтать ногами. Звук оружия товарищей его был услышан и ежеминутно ожидалась стычка. Шериф не решился задержать его; обладая благоразумием и доблестью, он уступил, оставляя Слэда хозяином положения, победителем и правителем судов, законов и законодателей. Это было объявление войны и так оно и было принято. Тут Комитет Бдительности понял, что теперь настало время решить вопрос об общественном порядке и о преимуществе граждан, терпеливо ожидавших законного права. Характер Слэда был известен и потому надо было действовать умно, чтобы не допустить его отмстить комитету, членам которого в противном случае не было бы житья в этой стране от угроз, оскорблений и встреч с его поклонниками, которым победа его придала бы более смелости и возбудила бы их гордость до такой степени, что они не посмотрели бы ни на какие последствия. Накануне еще он въехал в лавку Дорриса, и когда просили его о выезде, он вынул револьвер, стал угрожать убить джентльмэна, говорившого с ним. Затем он въехал на лошади в одну гостинницу и, купив бутылку вина, стал принуждать животное пить. Это происшествие не считалось особенным, так как он часто входил в гостинницы и начинал стрелять в лампы, наводя этим панический страх.

Распорядительный член комитета встретил Слэда и сказал ему самым спокойным и серьезным образом, как человек, который понимает все значение своих слов:

- Слэд, возьмите тотчас же вашу лошадь и отправляйтесь домой, иначе вам придется платить.

Слэд вздрогнул, вперил на говорившого взор своих темных проницательных глаз и спросил:

- Что вы хотите этим сказать?

- Вы никакого права не имеете спрашивать у меня значения моих слов, - был ответ, - берите же скорее вашу лошадь и запомните, что я вам говорил.

Немного погодя Слэд обещал это исполнить и действительно вскочил в седло, но быв еще сильно пьяным, начал кричать и созывать своих друзей, и под конец, казалось, забыл о предостережении и снова поднял шум и смятение, выкликивая имя хорошо известной куртизанки вместе с именами двух членов, стоящих во главе комитета; это было вроде вызова или, может быть, простая бравада. Впрочем, кажется, намек об опасности, которая ему угрожала, не совсем был забыт, хотя, к его несчастью, он глупо взялся доказать признак своей памяти. Он разыскал Александра Дэвиса, судью, и, вынув револьвер со взведенным курком, держал над его головою, говоря, что берет его залогом для своей безопасности. Так как судья стоял спокойно, не шевелясь, и не делал никакого сопротивления, дальнейших оскорблений не последовало на этот раз. Еще до этого, вследствие критического положения дел, комитет нашел нужным и решил арестовать его. Приговор о нем не нашел повсюду сочувствия и в то время, весьма возможно, не был бы утвержден. Посланный отправился в Неваду уведомить членов-распорядителей, в чем вся суть, и доказать всеобщее единогласие по поводу этого дела.

Все рудокопы вышли толпою, оставили работу, встали рядами и образовали колонну около шестисот человек, сильных и вооруженных с ног до головы, которые и пошли в Виргинию. Предводитель этой корпорации хорошо знал взгляд своих, людей на этот предмет. Он поощрял их идти вперед и, наскоро собрав на митинг членов-исполнителей, сказал им прямо, что рудокопы идут "по делу" и что если они поднялись, то не для того, чтобы стоять на улице и быть убитыми сторонниками Слэда, и что они его возьмут и повесят. Митинг был малочислен, так как жители Виргинии вовсе не были расположены заниматься этим делом. Это многозначительное сообщение понятий нижней части города было сделано группе людей, которые совещались за обозной фурой, за складом на Мэньстрите.

Комитет не желал доводить дело до крайности. Все прежния исполненные ими обязанности были ничто в сравнении с предстоящею; но они должны были решить, и решить скорее. В общем согласились, что если вся корпорация рудокопов будет за повешение его, то комитет должен предоставить ей привести это в исполнение. Предводитель их, услыхав это, быстро помчался к своей команде.

Предводитель колонны въехал в Уэллзс-стрит и быстро пошел вперед; стоя против лавки, офицер исполнительной власти комитета вошел в нее и арестовал Слэда, которому тотчас же сообщили приговор суда и спросили, не желает ли он сделать последния свои распоряжения. Несколько человек повторяли ему этот последний вопрос, но ко всему Слэд был глух, будучи всецело поглощен горьким размышлением о своем ужасном положении. Он все время молил о пощаде и просил разрешения повидаться со своею дорогою женой. Нечастная женщина, горячо любившая мужа, жила в это время в их убежище на Медиссоне. У нея была привлекательная наружность, высокая, стройная, грациозная с приятным обхождением, она была к тому же прекрасная наездница.

Посланный от Слэда поскакал во весь опор известить ее об его аресте; тут же села она на коня и со всей энергией, которую возбуждали в этом пылком и здоровом темпераменте любовь и отчаяние, она торопила своего скакуна скорее пролететь эти 12 миль неровной и скалистой дороги, разделявшия ее от обожаемого ею человека.

Тем временем партия волонтеров делала надлежащия приготовления для казни, в долине, прорезанной отрогом горы. Ниже каменных построек Пфута и Росселя находился крааль, столбы ворот которого были крепки и высоки; наверху положили перекладину, к которой прикрепили веревку, а ящик из под товаров служил платформою. К этому месту привели Слэда, окруженного хорошо вооруженною и многочисленнейшею стражею, какая только когда-нибудь существовала в территории Монтана.

Несчастный осужденный был на вид так изнурен и утомлен постоянным плачем, воплем, рыданиями и жалобами, что едва мог стоять под роковой перекладиной. Он безпрестанно восклицал: "Боже мой, Боже мой, неужели я должен умереть? О, моя дорогая жена!"

один из них, доблестный мужчина, отошел в сторону, вынул платок и заплакал, как дитя. Слэд неумолкаемо и жалобно просил дозволения свидеться с женою, и казалось, жестоко было отказать ему в этом, но боязнь каких-нибудь кровавых последствий, вследствие неизбежной попытки на бегство, которую возбудило бы в нем присутствие и мольбы его жены, была причиною того, что его просьба осталась неуваженной.

По его желанию послано было за несколькими джентльмэнами для последняго свидания; из них судья Дэвис держал короткую речь народу, но так тихо, что его могли разслышать только близко стоявшие. Один из друзей Слэда после долгой мольбы о пощаде сбросил с себя сюртук и объявил, что прежде,, чем повесить осужденного, его должны убить. Сто ружей были тотчас же направлены на него, он бежал, но, остановленный во-время, должен был покориться, надеть свой сюртук и дать, обещание впредь не бунтовать.

Когда все было готово, дана была команда: "Люди, исполняйте ваш долг!", и тотчас же ящик был вытащен из под ног его, и он умер почти мгновенно.

Тело было снесено в ратушу Виргинии, в темную комнату, и едва успели положить его, как примчалась несчастная подруга покойного; после этой быстрой и бешеной езды пришлось понять, что поздно, что все уже кончено и что она - горем убитая вдова! Отчаяние и надрывающие сердце крики её были доказательством её глубокой привязанности к потерянному мужу и долго не могла она придти в себя и возстановить свои силы.

положением врага; вооруженный и свободный, он будет стоять смело перед толпою и драться с нею до последней капли крови, а между тем, безпомощно стоя у виселицы, он будет плакать и молить о пощаде, как ребенок. Нетрудно назвать Слэда трусом (осужденные, не умеющие умирать, быстро получают название трусов и легкомысленных людей), в особенности, когда читаешь о нем, что "осужденный был на вид так изнурен и утомлен постоянным плачем, воплем, рыданиями и жалобами, что едва мог стоять под роковой перекладиной", сейчас же это позорное слово просится на язык, но, судя по поведению его в Скалистых Горах, где он, убивая и застреливая товарищей и вождей бродяг, легко подвергался их мщению и между тем никогда не прятался и не бежал от них. Слэд доказал, что он человек безподобной храбрости. Какой трус сделал бы это? Много известных трусов, малодушных, грубых и развращенных, говорили предсмертное слово без содрогания голоса и переходили в вечность как бы в самом спокойном состоянии; ведь не высоконравственное чувство храбрости поддерживало этих мало развитых людей? Итак, если высоконравственное чувство храбрости не есть необходимое качество для встречи смерти, то чего же именно недоставало этому смелому Сладу, этому кровожадному, отчаянному, вместе с тем учтивому и вежливому джентльмену, который никогда не смущался предупредить своих самых опасных врагов о том, что он убьет их где бы то ни было и когда бы то ни было, при первой встрече? Это загадка, над которой стоит призадуматься.