Выдержал, или Попривык и вынес.
Глава XVIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Выдержал, или Попривык и вынес. Глава XVIII. (старая орфография)

ГЛАВА XVIII.

В восемь часов утра мы достигли и развалин бывшого важного военного пункта "Кэмп-Флойд", около сорока пяти или пятидесяти миль от Соленого-Озера-Сити. В четыре часа дня мы были уже в девяносто или во сто милях от Соленого-Озера. И теперь мы вступали в такую страшную степь, что Сахара в сравнении покажется ничто, а именно "alkali" степь. На протяжении шестидесяти восьми миль в ней всего один пруд, я не могу сказать, чтобы это был в полном смысле слова пруд, по моему, это скорее было депо воды, находящейся в необъятной степи. Если память мне не изменяет, то в этом месте даже не было ни колодца, ни ручейка, а воду привозили на мулах и на быках с другого конца степи. Тут же была почтовая станция; от начала степи до этого места было сорок пять миль, а от этого места до конца - двадцать три.

Мы тащились, едва двигаясь, в продолжение всей этой ночи и к утру, делая сорок пятую милю, доехали до почтовой станции, где была эта привозная вода. Солнце только-что вставало. Нам ничего не стоило проехать степь ночью, когда мы спали, и приятно было подумать, что мы действительно лично проехали эту степь и всегда могли говорить о ней, как знающие и опытные, в присутствии людей, не бывавших там. Кроме того, приятно было знать, что степь эта была не из ничтожных, мало известных, но, наоборот, ее можно было назвать скорее столицею всех других.

Все это хорошо, но теперь приходилось ехать степью днем. Вот это превосходно, ново, романично, интересно, для этого стоило путешествовать, для этого стоило жить! Мы об этом непременно напишем домой!

состояла вся в ожидании. в действительности её не было.. Вообразите себе обширный, неволнующийся, тихий, гладкий океан, как бы мертвый и обратившийся в пепел; вообразите необъятное пустынное пространство, покрытое шалфейными кустами, все в пепле; вообразите безжизненную тишину и уединение, которые находятся в таком месте; представьте себе карету, с трудом двигающуюся, вроде маленького жучка, и поднимающую пыль столбом, посреди этой громадной равнины; это тихое, однообразное и скучное движение её, час за часом, и все еще не видать конца; вся упряжь, лошади, кучер, кондуктор и пассажиры, все это покрыто густою пылью пепла; усы и брови в пепле, как кусты зимою, покрытые снегом. Вот она, действительность! Солнце печет безпощадно, испарина выступает из всех пор как у людей, так и у животных, но едва она покажется, как тут же высыхает; воздух не шевельнется, духота смертная, небо чисто и ясно и нигде не видно облачка; вокруг нет живого существа, куда ни посмотри, все степь и степь, однообразно тянущаяся степь со всех сторон; не слыхать ни звука, ни шороха, ни жужжания, ни взмаха врыла или дальняго крика птиц, ни даже стона умерших душ, вероятных обитателей этого мертвого пространства. И только по временам чихание отдыхающих мулов, жевание и чавканье ими удил резко отзываются в этой ужасной тишине и не разгоняют впечатления её, а, наоборот, усиливают у человека чувство одиночества и безпомощности.

Мулы, после долгой брани, ласкового понукания и ударов кнута иногда порывались тащить карету, поднимая пыль выше колес, но это длилось недолго, после пройденных ста или двухсот ярдов, они снова остановились и опять начиналось чихание и жевание удил. Опять порывы к движению и опять отдых. Весь день мы так промаялись, без воды для животных и ни разу не переменив их; по крайней мере, одни и те же мулы везли нас в продолжение десяти часов, а тут немного не хватает до целого дня, да еще такого, как в alkali степи. Ехали мы от четырех утра до двух пополудни; к тому же была убийственная, угнетающая жара и духота, а в наших кувшинах последняя капля воды и та высохла, а между тем мы изнывали от жажды! Было глупо, скучно и тяжело, и как нарочно, часы утомительно длинно тянулись и казались нам годами, так хотелось бы их ускорить! Пыль alkali была настолько едка, что губы наши полопались, глаза едва смотрели, а из носу постоянно текла кровь, так что ничего романического и интересного в этом не было, а была одна страшная, ненавистная действительность - жажда, изнемогание и тоска.

Мы делали две мили с четвертью в течение часа, и так продолжалось десять часов под-ряд; обыкновенная наша езда была восемь или десять миль в час, потому не легко было свыкнуться с этим черепашьим шагом. Когда мы приехали на станцию, лежащую на окраине степи, радость наша была так велика, что трудно найти, даже в лексиконе, слово подходящее, разве только в пространном с картинками; но что касается бедных мулов, то, я думаю, собрав всевозможные лексиконы на всевозможных языках, не найдешь подходящих слов, чтоб описать жажду и усталость их. Чтоб дать понять читателю, насколько жажда их мучила, было бы все равно, что "позолотить золото или подбелить лилию".

в подходящем месте, но все не удавалось. Эти усилия действовали плохо на мое воображение и потому рассказ мой местами немного безсвязен и не гладок. В виду этих обстоятельств решаюсь оставить мое изречение там, где оно вклеено, раз оно, хотя временно, успокоит мои нервы.