Выдержал, или Попривык и вынес.
Глава XX.

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Твен М., год: 1872
Категории:Повесть, Юмор и сатира

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Выдержал, или Попривык и вынес. Глава XX. (старая орфография)



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница

ГЛАВА XX.

На семнадцатый день мы переехали самые высокия вершины виденных нами гор, и хотя день был теплый, но следующая за ним ночь была так холодна, что одеяла нам были весьма полезны.

На восемнадцатый день на станции Риз-Ривер (Reese-River) мы встретили восточную команду строителей телеграфного общества и воспользовались случаем послать телеграмму его превосходительству губернатору Карсон-Сити (разстояние в сто пятьдесят шесть миль).

На девятнадцатый день мы проехали Большую Американскую степь - сорок памятных нам миль глубокого песку, в котором колеса утопали от шести дюймов до одного фута. Этот путь проделали мы большею частью пешком, это было скучное и тяжелое странствование: все страдали от жажды, а воды не было. Дорога через всю степь белелась от усеянных скелетов быков и лошадей, можно сказать без преувеличения, что с каждым шагом мы ступали на кость, и так можно бы пройти все сорок миль. Степь эта представляла одно громадное кладбище. Груда шин, деревянных связей и остовов фур попадались повсюду. Не ясно ли, что эти остатки доказывают страдания и лишения, каким подвергались первые партии переселенцев, отправляясь в Калифорнию?

На окраине степи лежит озеро Карсон (Carson Lake) или "пруд" Карсон, мелкая, печальная площадь воды, не более восьмидесяти или ста миль в окружности. Река Карсон втекает в нее и в ней же теряется, пропадая таинственно в земле, чтобы более не появляться, так как озеро это не имеет исхода.

В Неваде несколько рек имеют эту таинственную участь; оне втекают в разные озера или "пруды" и тут же исчезают. Карсон, Гумбольдт, Балкер, Моно, все большие озера, не имеющия истоков. Реки всегда втекают в них, но не вытекают, а вместе с тем в этих последних вода никогда не прибавляется и никогда не выходит из своего уровня; что они делают со своим излишком, одному Создателю известно.

На западном крае степи мы сделали остановку в городе Рэгтоуне (Ragtown). Он состоит из одного бревенчатого дома и не помещен на карте.

Это напомнило мне один случай. Когда мы выехали из Жюлесбурга, на Платте, я сидел на козлах рядом с кучером и он сказал мне:

- Я могу рассказать вам уморительную вещь, если вы только пожелаете ее выслушать. Однажды Гораций Грилей ехал по этой дороге; когда он выезжал из Карсон-Сити, он сказал кучеру Генк-Монку, что он обязан читать лекцию в Пласервилле и потому очень торопится туда доехать. Генк-Монк ударил бичем и поехал очень скоро, карета подпрыгивала так страшно, что все пуговицы на пальто Горация оторвались, и наконец он головой своей пробил крышу кареты и жалобно воззвал к Генк-Монку, прося его ехать тише, сказав, что теперь менее торопится, нежели десять минут тому назад. Но Генк-Монк ответил: "Сидите смирно, Гораций, я вас привезу туда во-время", - привезти-то он привез, но что?

Через день или два после этого на перекрестке дорог к нам сел человек из Денвера (Denver); он нам много рассказывал об этой местности и о Джорже Диггинсе. Это был весьма интересный господин и хорошо знаком с делами Колорадо. Через несколько минут он сказал:

- Я могу рассказать вам уморительную вещь, если вы только пожелаете ее выслушать. Однажды Гораций Грилей ехал по этой дороге; когда он выезжал из Карсон-Сити, он сказал кучеру Генк-Монку, что он обязан читать лекцию в Пласервилле и потому очень торопится туда доехать. Генк-Монк ударил бичем и поехал очень скоро, карета подпрыгивала так страшно, что все пуговицы на пальто Горация оторвались, и наконец он головой своей пробил крышу кареты и жалобно воззвал к Генк-Монку, прося его ехать тише, сказав, что теперь менее торопится, нежели десять минут тому назад. Но Генк-Монк ответил: "Сидите смирно, Гораций, я вас привезу туда во-время", - привезти-то он привез, но что?

Спустя несколько дней у Форта Бриджера вошел к нам в карету сержант кавалерии, весьма приличного и бравого вида. Никто так много нам не передавал военных сведений во время нашего путешествия, как он. Удивительно даже было встретить в необъятных пустынях нашей страны такого сведущого человека по своей специальности, при его простом происхождении и малом образовании. В течение трех часов мы слушали его с большим интересом, наконец он перенес разговор на путешествия в экипажах, и вдруг:

- Я могу рассказать вам уморительную вещь, если вы только пожелаете ее выслушать. Однажды Гораций Грилей ехал по этой дороге; когда он выезжал из Карсон-Сити, он сказал кучеру Генк-Монку, что он обязан читать лекцию в Пласервилле и потому очень торопится туда доехать. Генк-Монк ударил бичем и поехал очень скоро, карета подпрыгивала так страшно, что все пуговицы на пальто Горация оторвались, и наконец он головой своей пробил крышу кареты и жалобно воззвал к Генк-Монку, прося его ехать тише, сказав, что теперь менее торопится, нежели десять минут тому назад. Но Генк-Монк ответил: "Сидите смирно, Гораций, я вас привезу туда во-время", - привезти-то он привез, по что?

Через восемь часов по выезде из Соленого-Озера-Сити на одной из станций вошел к нам мормонский проповедник, человек скромный, мягкоречивый и любезный, сразу производивший самое приятное впечатление.

красноречия, как описание этого первого пилигримства мормонов через степи, с печальным усилием подвигаясь вперед, в страну изгнания, отмечая свой тяжелый путь могилами, орошенными слезами. Его рассказ так на нас подействовал, что мы все обрадовались и легче вздохнули. Когда разговор принял другой оборот, мы стали говорить о любопытной здешней стране. Разговаривая приятно то о том, то о сем, иностранец вдруг сказал:

- Я могу рассказать вам уморительную вещь, если вы только пожелаете ее выслушать. Однажды Гораций Грилей ехал по этой дороге; когда он выезжал из Карсон-Сити, он сказал куперу Генк-Монку, что он обязан читать лекцию в Пласервилле и потому очень торопится туда доехать. Генк-Монк ударил бичем и поехал очень скоро, карета подпрыгивала так страшно, что все пуговицы на пальто Горация оторвались, и наконец он головой своей пробил крышу кареты и жалобно воззвал к Генк-Монку, прося его ехать тише, сказав, что теперь менее торопится, нежели десять минут тому назад. Но Генк-Монк ответил: "Сидите смирно, Гораций, я вас привезу туда во-время", - привезти-то он привез, но что?

За десять миль от Рэгтоуна мы наткнулись на странника, лежащого на земле в ожидании смерти; он, оказалось, шел, сколько мог, но под конец члены его изменили ему, голод и усталость одолели; было бы безчеловечно оставить его, мы заплатили за его проезд до Карсона и внесли его в карету. Не скоро, однако, заметили мы в нем признаки жизни, но, вливая ему водки в рот и растирая члены, мы привели его в сознание, потом накормили; понемногу он стал оживать и понимать свое положение, в глазах его видна была благодарность. Мы устроили ему из почтовых сумок, насколько можно было, удобную постель и подложили под голову пальто вместо подушки. Он казался счастливым и довольным и, посмотрев на нас, с волнением, но слабым голосом сказал:

- Джентльмэны, я не знаю, кто вы, но вы спасли мою жизнь, и хотя я никогда не в состоянии буду отплатить вам за все это, я надеюсь, однако, суметь развлечь вас хотя на один час в вашем длинном путешествии. Я вижу, вы мало знакомы с этой страной, но мне она известна, а потому я могу рассказать вам уморительную вещь, если вы только пожелаете ее выслушать. Однажды Гораций Грилей...

То, что вы собирались сейчас рассказать. Постепенно, но верно этот несносный старый анекдот подорвал мои силы, лишил меня разсудка, испортил мне жизнь. Пожалейте меня, пожалейте хотя на этот раз и лучше разскажите мне для разнообразия что-нибудь про молодого Джоржа Вашингтона и об его секире.

Теперь только мне стало понятно, что даже самого цветущого здоровьем человека я не должен был просить то, что я потребовал от этого едва живого создания; после семилетняго пребывания на прибрежье Тихого океана я убедился, что ни один проезжий, ни один кучер в Оверлэнде не в состоянии удержаться при встрече с чужестранцем от рассказа этого анекдота. В течение шести лет я ездил взад и вперед по Сиерре, между Невадой и Калифорнией, тринадцать раз в почтовом дилижансе и слышал этот убийственный анекдот 481 или 482 раза. У меня где-то есть список. Кучера всегда рассказывали его, кондуктора, содержатели постоялых дворов, случайные проезжие, даже разносчики фарфоровой посуды и бродяги-индейцы, все рассказывали его. Один и тот же кучер рассказал мне его два или три раза в один и тот же вечер. На всех возможных наречиях слышал я этот анекдот со всеми возможными приправами - виски, водки, о-де-колона, пива, табаку, лука, чесноку и т. п. благоуханиями. Ни один анекдот не благоухал на меня так разнообразно, как этот, и никогда нельзя было его узнать по благоуханию, потому что всякий раз, как вам казалось, что вы ознакомились с его благоуханием, вдруг оказывалось, что благоухание его совершенно изменилось. Баярд Тэйло писал об этом ветхом анекдоте, Ричардсон издал его, точно также как Джон, Смит, Джонсон, Рос Браун и все, кто только посещал оверлэндскую дорогу между Жюлесбургом и Сан-Франциско и был причастен к литературе; я даже слышал, что он помещен и в Талмуде. Я видел его в печати на девяти иностранных языках; мне говорили, что им пользуются при инквизициях в Риме, и теперь я с сожалением узнаю, что его хотят переложить на музыку. Не думаю, чтоб такое положение вещей было бы благоразумно.

Теперь прошло время почтового сообщения на лошадях и почтовые кучера - давно вымершая раса. Интересно знать, однако жь, завещан ли ими этот анекдот приемникам их, служащим на железной дороге кондукторам, ревизорам, и преследуют ли эти им несчастных пассажиров, которые, подобно своим предшественникам, приходят к заключению, что, не Ио Семит (Yo Semite) и Биг-Триз (Big-Trees) настоящия величия прибрежья Тихого океана, а Генк-Монк и его приключение с Горацием Грилеем {И раздражаешься от этого изношенного анекдота более оттого, что факт, рассказанный в нем, никогда не существовал. Еслиб это был остроумный анекдот, то этот недостаток был бы его главным достоинством, так как творчество - принадлежность великого ума; но что можно сделать с человеком, который умышленно придумал такой плоский анекдот? Еслиб я должен был решить его участь, то меня назвали бы безумным, а что говорит 13-я глава Даниила? Ага!}.



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница