Выдержал, или Попривык и вынес.
Глава XXIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Выдержал, или Попривык и вынес. Глава XXIII. (старая орфография)

ГЛАВА XXIII.

Если была жизнь счастливее той, которую мы вели в лесной местности в продолжение двух или трех недель, то это была жизнь, про которую мне не случалось читать или лично испытать. Мы не видали человеческого образа в течение этого времени, не слыхали никаких звуков, кроме шума ветра и волн, шелеста сосны и изредка раскатов отдаленной грозы или грохота падения лавины. Лес вокруг нас был частый и прохладный, небо над нами было чисто и безоблачно, солнце сияло ярко, широкое озеро перед нами было то гладко и спокойно, то волнисто, темно и бурливо, смотря по настроению природы, и окружающия горы, покрытые лесами, с кое-где встречающимися земляными обвалами, пещерами и долинами, на вершинах своих блестели снегом и составляли прекрасную раму для общей картины. Вид повсюду был очаровательный и волшебный; глаза ни днем, ни ночью, ни в тихую, ни в бурную погоду, не уставали им любоваться - и любовались бы постоянно, если бы не нуждались в отдохновении.

Мы спали на песке, на самом берегу озера, между двумя глыбами, защищающими нас от ночного ветра. Нам не надо было никаких наркотических средств для усыпления. С первыми лучами восходящого солнца мы были всегда на ногах и, чтобы умерить избыток наших сил, мы предавались физическим упражнением, т. е. Джонни предавался, а я держал его шляпу. После завтрака, покуривая спокойно трубку, мы смотрели, как солнце поднималось из-за вершин гор, набрасывая тень на скалы и постепенно лучами своими освещало лес. Мы следили, как яснее и яснее во всех подробностях отражалась на гладкой поверхности озера просыпающаяся природа. И потом к "делу". Другими словами, мы сели в лодку и пустили ее по ветру.

Мы были на северном берегу озера. Тут отражающияся в воде скалы кажутся то серыми, то белыми, что зависит от дивной прозрачности воды, которая придает этой части озера большую привлекательность. Мы обыкновенно отталкивали нашу лодку приблизительно на сто ярдов от берега и, бросив весла, сами ложились на дно, на припеке солнца, оставляя ее плыть часами по направлению ветра. Мы редко разговаривали: это могло только прервать блаженный покой и мешать нашим грезам, навеянным прелестной тишиною и приятною праздностью. Весь берег вдоль был изрезан глубокими заливами и бухтами с узкими песчаными берегами; и где песок кончался, там, прямо вверх, в воздушное пространство поднимались крутые склоны гор, поднимались, как громадные стены, чуть-чуть наклонно, и поросшия густым лесом высоких сосен.

Так необыкновенно прозрачна была вода, что, где глубина её была двадцать или тридцать футов, дно было так ясно видно, что лодка, казалось, плыла по воздуху! Да, даже там, где глубина была восемьдесят футов. Маленькие камешки виднелись отчетливо, каждое пятнышко форели и каждая песчинка не пропадала от глаз. Часто, лежа в лодке, вниз лицом над водою, любуешься отражающейся природою и вдруг видишь, как каменная глыба, величиною в сельскую церковь, как бы поднимаясь со дна, быстро стремилась к поверхности воды и, подвигаясь, грозила уже тронуть наши лица, тогда невольно схватывали мы весло, желая этим отстранить кажущуюся опасность. Но лодка продолжала плыть, а глыба спускалась снова, и тогда мы могли заметить, что когда мы были как раз над нею, то и тогда она была на двадцать или на тридцать футов ниже поверхности. Внизу, сквозь эту светлую глубину, вода была не только прозрачна, но блестяще и ослепительно прозрачна. Все предметы, видимые сквозь нее, были живы, светлы и ясны, не только очертаниями, но и малейшими подробностями своими, и которые ускользали, виденные сквозь такой же объем атмосферы. Так воздушно и пусто казалось водяное пространство под нами и так сильно было воображение, что плывешь высоко над пустотою, что прозвали эти экскурсии "путешествиями на воздушном шаре".

Мы много удили, но не вылавливали и одной рыбы в неделю. Мы видели форели, весело плавающими в пустоте под нами или спящими в массе, на дне, но они почему-то не шли на удочку, вероятно, сквозь воду видели лесу. Мы часто намечали форель, какая нам хотелась, и осторожно спускали в глубину, в восемьдесят футов, к самому носу её приманку, но рыба только стряхивала ее с носа с видимой досадой и меняла свое положение.

Мы по временам купались, вода, несмотря на жгучее солнце, была холодна. Иногда мы мили на две отплывали от берега к "синей воде", тут вода была синяя, как индиго, что зависело от бесконечной глубины того места. По оффициальным сведениям, в самом центре озеро это имеет тысячу пятьсот двадцать пять футов глубины! Иногда, предаваясь лени, после полудня, мы валялись по песку, курили трубку и читали какой-нибудь старый роман. Вечером, у разведенного костра, мы играли в экарте или в другую какую, игру для укрепления духа, и играли такими грязными и рваными картами, что только знакомство с ними в течение целого лета могло приучить распознавать их и не смешивать туза червонного с валетом бубновым.

Мы никогда не спали в нашем "доме" и почти в нем не нуждались; мы сделали эту постройку лишь для того, чтобы удержать землю за собою, и этого было достаточно. Мы боялись нечаянно ее разорить.

Мало-по-малу провизия наша стала приходить к концу и мы отправились на прежнюю стоянку, чтобы сделать новый запас всего. Целый день употребили мы на это, и вернулись домой к ночи усталые и голодные. Пока Джонни нес большую часть провизии в дом, я взял хлеб, несколько ломтей ветчины и кофейник на берег, положил все это около дерева, зажег костер и пошел назад к лодке, чтобы достать вертел. В это время я услышал крик Джонни и, посмотрев в ту сторону, увидел, что мой огонь быстро охватил все вокруг него.

Почва в этом месте была густо усыпана сосновыми иглами и огонь, дойдя до них, разгорелся, как от пороха, и чудно было видеть, с какою, бешеною скоростью огонь распространялся! Мой кофейник уже не существовал, а с ним погибли и другия вещи. В течение полутора минут огонь охватил сухие, густо-поросшие кусты в шесть или семь футов вышины и тогда рев, шум и треск были что-то ужасны. Жара принудила нас удалиться к лодке и там, очарованные зрелищем, стояли мы не шевелясь и восхищались.

освещая окрестность, снова исчезал и снова появлялся, распространяясь и поднимаясь все выше и выше по склонам гор, пробегал по волнам, по узким проходам и по пути охватывал все, что глаз мог видеть. Вдали по ту сторону озера, скалы и утесы, освещенные ярким заревом, окрашивали небо багровым цветом и наполняли картину ада!

Каждый штрих этой картины отражался в блестящей поверхности озера! И обе картины были превосходны, обе великолепны; но та, отражавшаяся в воде, была как-то лучше, и невольно очаровывала глаз. Мы сидели четыре долгих часа недвижимы, поглощенные этим зрелищем, забыли про ужин, забыли про усталость. Но в одиннадцать часов пламя перешло за предел нашего зрения и опять повсюду водворилась темнота.

Голод стал нас донимать, но нам нечего было есть. Провизия, без сомнения, была вся сжарена, но мы не решались идти за ней. И вот опять мы стали бездомными скитальцами без собственности. Наша ограда пропала, наш дом сгорел и никакой страховой премии! Наш сосновый лес был спален, сухия деревья сгорели и целые акры кустарника (manzanita) стерты с лица земли. Плэды, к счастию, лежали на наших обычных песчаных постелях, так что мы пошли и легли спать. На следующее утро мы опять поехали на старую стоянку, но, отъехав довольно далеко от берега, нас застала такая страшная гроза, что мы боялись причалить к берегу. Я стал быстро вычерпывать воду, а Джонни приналег на весла, и мы достигли местности на три или четыре мили выше стоянки. Гроза увеличивалась и было ясно, что лучше причалить лодку к какому-нибудь берегу, чем рисковать очутиться в стосаженной глубине. Мы тронулись, преследуемые грозными пенистыми волнами, я сел к парусам и стал направлять лодку к берегу; как только нос лодки ударился о берег, волна, хлынув за борт, смыла все находившееся на ней и тем избавила нас от лишняго труда. Целый день мы находились под страхом падения какой-нибудь глыбы, а всю ночь мерзли от холода. Утром гроза прекратилась, и мы, не теряя времени, стали грести по направлению стоянки. Мы так были голодны, что съели весь остаток провизии бригады и поехали обратно в Карсон, чтобы сообщить ей об этом и извиниться перед нею. Было условлено заплатить ей все убытки.